Меч Константина - Иртенина Наталья - Страница 18

• Предыдущая
• 18/50
• Следующая

— А это тебя не касается, — отрезал Кир.

— У тебя нет родных?

— Сестра есть. Старшая. Лизка. Только дома у нас все равно нет.

— А где твоя сестра?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Я уже не помню, какая она. Мы потерялись.

— Жаль, — сказал я задумчиво.

— Чего жаль?

— Тебя жаль.

— Еще чего! — фыркнул Кир. — У меня лебенсраум что надо. За своим гляди.

Он прибавил ходу и хлопнул дверью гостиницы у меня перед носом.

На следующий день все занимались своими делами. Только в церкви утром опять были вместе, потом разбрелись. Я помогал монахам на огороде, дергал сорняки с грядок, подвязывал огуречные кусты. Неподалеку наш Монах, голый по пояс, тренировался с мечом, который все-таки протащил в монастырь — и братия не указывала ему на это нарушение правил. Мышцы у него под кожей ходили ходуном, кожа блестела от пота. Свист рассекаемого воздуха был слышен даже на огороде. Монахи, которые с маленькой буквы, особенно молодые, останавливались, проходя мимо, глядели, будто оценивали его искусство и степень совершенства. Потом явился заспанный Кир, долго смотрел на мельканье клинка, зевал. Делал вид, будто сам каждое утро делает зарядку с мечом и ничем его тут не удивишь.

Паша опять целый день пропадал в приюте, видимо, решил усыновить его целиком. Ярослав шерстил монастырскую библиотеку, но ничего особенного не нашел. Да это и трудно, он, наверное, перечел уже все книжки в мире. А когда стало нечего больше читать, сам сделался писателем, Папаша шатался по окрестностям, искал ракурсы для обеих своих фотокамер. Вернулся под вечер счастливый и громко уведомил всех, что если Бог — это красота, то он верит в Него, потому что свет Его в измордованной России до сих пор не погас. Есть еще красота в русских селеньях. А Леха ходил весь день потерянный и тосковал. Василиса, переодетая в юбку, пыталась выводить его из депрессии, но ее усилия на нем никак не отражались. Только неуемный Фашист вечером сумел завлечь его разговором.

Леха посмотрел на него мрачными тоскующими глазами и спросил:

— Ты зачем Фашист?

— А меня так по телевизору назвали, — радостно выложил Матвей. — Меня и еще пять тыщ народу. Мы на митинге выступали в поддержку русского народа и против оккупантов. Митинг по телевизору не показали, а фашистами назвали. Эти так называемые русские люди во власти демонстрируют отвратительное знание великого и могучего русского языка. Они даже смутно не представляют, чем отличается русский культурный национализм от бритоголового нацизма А ведь это совершенно противоположные вещи.

Из своего угла подал чревовещательский голос Февраль:

— Когда дело касается великой и могучей России, эти господа предпочитают говорить по-русски с лондонским и вашингтонским акцентом.

— Марсианским, — сказал Руслан с горским акцентом.

— Возьми любую энциклопедию, вышедшую за пятнадцать лет оккупации, — продолжал Фашист. — И прочитай определение фашизма. Там сделано все, чтобы под эту статью, кроме нацизма, попали и любые здоровые патриотические настроения,

— Кто громче всех кричит «держи вора», тот сам и украл, — разъяснил Монах.

— Естественно, — отвлекся на него Матвей и снова повернулся к Лехе: — Ты вот русский? Русский. А ощущаешь себя русским или марсианином?

Леха ответил глазами, полными совершенно русской бескрайней тоски.

— Вот видишь. Ну а живешь ты в своей прекрасной русской стране по-русски или по-марсиански? — продолжал мучить Леху Фашист. — Можешь не отвечать. У нас сейчас каждый второй живет и думает по-марсиански: где бы чего и побольше урвать, украсть, выпендриться да попасть в рейтинг. Потому что если будут жить по-русски: работать Богу и Отечеству — марсиане обидятся, обзовут фашистами и перекроют все краны. Ну, то есть попытаются. На все-то краны у них сейчас уже ручонки коротки. А теперь, Леша, вопрос на засыпку: что нужно сделать с этими марсианскими либералиссимусами, которые учат нас, как нам жить и по какому пути шагать?

Леха смотрел вопросительно и ждал радикального ответа. Но Фашист был милосерден и не стал убивать марсиан.

— Правильно. Отправить обратно на ихний адский Марс, засиженный бесами, как мухами. Мы в ответе за нашу великую русскую культуру. Мы должны сохранить ее для потомков. Легионеры сатаны нам в этом не попутчики. Хорошие люди в гости приезжают гостить, а не хозяйничать, не кучи дерьма по углам раскладывать и добро грабить. Русская душа, конечно, широкая, она всех вместить может. Только не тех, кто в нее харкает.

— Так это, — Леха напрягся, перестав тосковать, в глазах появилась осмысленность, — война с ними… с марсианами?

— Во, — широко заулыбался Фашист, — дошло наконец.

— Лично я воюю против сволочи, — сообщил аполитичный Варяг, покручивая в руках ножик. — А сволочь везде одинаковая, хоть марсианская, хоть отечественного производства. Мне без разницы.

— Ты не прав, — погрозил пальцем Фашист. — За сволочь отечественного производства мы тоже в ответе.

— Перевоспитывать будешь уродов? — тонко улыбнулся Варяг.

— Буду, — пообещал Фашист. — По мере возможностей.

Я записал разговор на диктофон.

Хоронили Серегу утром. На отпевании в церкви стояли со свечками, священник кадил ладаном, и к небу уплывало троекратно-доверчивое «Господи, помилуй». Василиса тайом утирала глаза. Леха стоял собранный, сосредоточенный, пытался вникнуть. Гроб до монастырского кладбища несли по очереди.

Уходили от монастыря сразу после похорон. Несколько монахов вышли провожать. Возле ворот подворья стояла и смотрела нам вслед женщина в платке. Паша оглядывался на нее несколько раз.

— Ну и как ее зовут? — ухмыльнулся Варяг.

— Люба, — мечтательно вздохнул Паша. — Хорошая девушка.

— Вот я и гляжу, — встрял Монах, — чего это он дорогу в приют наладил, маслицем лыжи смазал. А он, оказывается, времени даром не терял, пока другие готовились к героическим сражениям за родину.

— А ты не завидуй, — сказал Руслан и ободрил Пашу: — Красивая девушка, мне нравится. Не слушай их, дураков.

Но Паша и так не слушал. Он витал в облаках.

Отряд пылил по проселочной дороге навстречу неизвестности. Неизвестность могла выскочить из-за каждого поворота, из любых зарослей, даже по небу прилететь. Как только монастырь скрылся вдали, отрядом овладело привычно-настороженное состояние. Я думал о том, что сказал мне старый священник. Много ли было героического в нашем походе?

Кир уже не плелся сзади, а шел рядом. Я заметил, что свой акулий зуб он спрятал под майку. Видимо, это следовало понимать как знак примирения. Когда по бокам дороги расстелилось травяное поле, он дернул меня за руку и прошептал:

— Слышь, а для чего это, махалки эти?

— Какие еще махалки? — удивился я, тоже шепотом.

— Ну эти, там, когда хоронили, поп махал. — Он изобразил кадило.

— Ты что, не русский? Это обряд отпевания.

— Да знаю, что обряд, — поморщился он. — Я про махалки, Для чего это?

Незаметно для себя мы сместились с дороги в сторону и пошли по траве, отдельно от остальных. Но все равно продолжали шептать, — Чтобы бесов отгонять, — объяснил я. — Они знаешь, как боятся ладана.

— Это которые с рогами и копытами? Все-таки он был чересчур невежествен. Я взялся за ликвидацию его безграмотности.

— Ха, с рогами и копытами! Ты отстал от жизни, парень. Бесы — это мировое трансцендентально-феноменальное тоталитарное энергоинформационное космическое зло.

Кир остановился, вытаращился на меня. Потом сунул руки в карманы, набычил голову и пошел в наступление:

— Умный, да? Типа извилины девать некуда, из ушей лезут?

— Ну, не то чтобы, — уступил я, чтобы он опять в рукопашную не попер.

— А это мы еще поглядим, — мрачно добавил Кир, — кто из нас кому извилин отсыпать может для комплекту.

— Да ладно тебе. — Я улыбнулся. — Это же анекдот такой. Ну, в смысле черти сами пугаются этого типа научного определения. Больно страшное.

— А-а. — Кир вынул руку из кармана и почесал в голове.

• Предыдущая
• 18/50
• Следующая