Основной инстинкт - Истерхаус Джо - Страница 18

• Предыдущая
• 18/37
• Следующая

— Сколько она заплатила тебе?

Нилсен ничего не мог ответить ему, даже если бы очень захотел. Сильная рука Ника перекрыла дыхательные пути, и глаза пожилого служаки выкатились из орбит. Лицо стало пунцово-красным.

— Карран! — тревожно крикнул один из полицейских. — Ты убьешь его.

На Ника его слова не произвели никакого впечатления. Он лишь сильнее сжал горло Нилсену. Ник ничего не видел перед собой, кроме испуганного лица с красными прожилками, и испытывал лишь одно сладкое, упоительное желание — выпустить из него кровь. Комната и люди, находившиеся в ней, отступили на задний план. Осталась одна ненависть.

Ник резко вернулся к действительности, когда почувствовал, что к его правому уху спокойно приставили ружейный ствол, он ощутил его холодное, неумолимое, весомое присутствие.

— Отпусти его, — тихо сказал один из Навозных жуков.

— Отпусти его, Карран, без эксцессов и без лишнего шума.

Ник замер, отпустив лишь настолько, чтобы тот смог набрать воздуха в легкие. Карран посмотрел через плечо на оружие. Затем освободил свою жертву, и Нилсен согнулся почти до пола, захлебываясь и давясь сухим, отрывистым кашлем, царапая измученное горло.

Полицейский с ружьем, приставленным к голове Ника, заговорил снова, по-прежнему не повышая голоса.

— Послушай, если вы с Нилсеном несколько разошлись во мнениях, я предлагаю вам уладить спор вне стен служебного кабинета. Хорошо? А теперь, Карран, сейчас же уходи. Больше ни слова. И никаких шуточек. Поворачивайся и уходи. Понятно?

— Понятно, — угрюмо сказал Ник.

— Вот и хорошо. Ступай.

Ник Карран повернулся и пошел к выходу, не замечая тупых дул пистолетов, все еще нацеленных на него.

Нилсена, однако, покинуло хладнокровие. Он выпрямился во весь рост, лицо его все еще горело от боли, унижения и гнева.

— Ты уделал сам себя, Снайпер! — крикнул он в спину уходящему Нику. — Ты слышишь меня? Ты вылетишь отсюда! Ты вылетишь из управления, чего бы мне это не стоило! Считай, что ты уже на улице!

Ник, казалось, не слышал слов разъяренного полицейского или просто не обращал на него внимания.

Сплетни о стычке между Ником Карраном и Нилсеном быстро разнеслись по кабинетам управления— Полицейские так же любят посудачить, как и все остальные люди. Гас Моран встревожился, узнав эту новость. Одно дело — надерзить полицейскому более высокого ранга, типа Толкотта, и совсем другое — заслужить немилость службы «Внутренних дел». Если ребята оттуда решили расправиться с полицейским, они могли превратить его жизнь в сущий ад. Их задача и состояла в том, чтобы травить сотрудников управления до тех пор, пока те сами не захотят уйти из него. Навозные жуки давно невзлюбили Ника. Он и так ходил у них по кромке тонкого льда, готовый вот-вот сорваться в бездну упреков и подозрений. А теперь уж его наверняка столкнут в стылые глубины недоверия и слежки.

Гас догнал Ника, когда тот бурей вылетел из здания управления и направлялся к стоянке полицейских машин. Моран точно знал, куда потянет нормального полицейского после драки с парнем из «Внутренних дел» — в ближайший бар, но только не в «Десять-четыре». Однако трудно было предугадать, куда рванет такой бешеный пес, как Ник Карран, и в какую он еще попадет переделку.

— Ник! Ник! Ник! — Гас, пыхтя и задыхаясь, догнал своего напарника — давали о себе знать безудержное курение и пристрастие к пиву. — Что такое происходит, сынок, черт побери? Все уже сплетничают о том, что ты пытался убить Нилсена. Да еще голыми руками. Тебе нужно сдерживать свой темперамент, парень, иначе навлечешь на себя беду.

Ник глубоко вздохнул. Он не мог злиться на Гаса Морана. Он был единственным человеком в управлении, который действительно искренне переживал за него.

— Послушай, не беспокойся. Ничего страшного не случится. Все будет хорошо.

Гас Моран печально покачал головой.

— Нет, сэр. Нет, хорошего тут мало. И ты это знаешь, и я знаю тоже. Они попробуют отобрать у тебя значок.

— Может быть, ну и пусть отбирают.

— Ники, ведь ты этого вовсе не хочешь.

Карран внезапно ссутулился — усталость и отчаяние нахлынули на него.

— Я не знаю, чего хочу. Я только наверняка знаю, что мне осточертело разрешать им манипулировать собой.

Гас лишь печально улыбнулся.

— Слышал-слышал. Мне рассказали, что ты очень решительно продемонстрировал это.

— Она знает, Гас.

Нику не надо было уточнять, о ком он говорит. Им обоим и так было известно, что от Кэтрин Трэмелл ничего хорошего ждать не приходилось.

— Знает? О чем? Она задурила тебе голову, сынок. Забудь о ней.

— Она знает, где я живу, она знает, как я живу. Она не выходит у меня из головы. Она преследует меня, и я все время должен быть настороже.

— Что происходит между вами?

На какое-то мгновенье Нику захотелось забыть о терзавших его страхах и желаниях, о неотразимом обаянии Кэтрин Трэмелл. Но он с большим запозданием понял, что она ядовитой занозой засела у него под кожей, острой болью терзая его душу. Он покачал головой и почти улыбнулся.

— Я не знаю, я просто не знаю, что происходит, черт побери.

— Но что-то, что-то же происходит.

— Да, кое-что.

Гас Моран сильной рукой обнял Ника за плечи.

— Давай пошлем все к чертовой матери, я возьму выходной. Пойдем в какое-нибудь заведение и напьемся. Я угощаю.

— Нет, не стоит, пожалуй. Мне нужно поехать куда-нибудь одному и подумать.

— Только не езди в Стинсон, Ники.

— Нет, не беспокойся, не поеду. Ник пошел было прочь.

— Эй, сынок, сделай мне одолжение.

Ник остановился и полуобернулся к своему напарнику.

— Для тебя все, что угодно, Гас.

— Будь осторожен. Ник Карран улыбнулся.

— Знаешь, все, что угодно, но только не это. Моран пожал плечами.

— Да. Так я и думал. Знаешь, Ник, с тобой происходит нечто такое, чего я от тебя уж никак не ожидал.

— Правда? Что же это?

Гас Моран широко улыбнулся.

— Я говорю о твоих вывертах. Они становятся предсказуемыми.

Фонограмма захлебывалась истерическим хохотом, корчилась в судорогах бурного веселья, сопровождая кадры, сменяющиеся на экране телевизора. Ник сидел в кресле перед ящиком, напряженно всматриваясь в дурацкую пантомиму. Он держал на коленях бутылку «Джека Даньела», которую нежил в ладонях, как любимое дитя, сигарета свисала у него изо рта. Из пепельницы у его локтя уже вываливались окурки, бутылка была наполовину пуста.

Ник, казалось, смотрел передачу, напряженно вглядываясь в изображение, будто на экране показывали серьезный иностранный фильм с субтитрами, а не идиотские фокусы телеумников. Дело было в том, что Ник вовсе не смотрел телевизор. Он и не догадывался о том, что вызвало взрывы смеха, записанного на магнитофонную ленту. Он даже не знал названия передачи — так глубоко ушел он в свои мысли.

Словно губительный яд, Кэтрин Трэмелл проникла в его кровь, отравила каждую клетку его тела. Ник был сбит с толку, растерян, и это терзало его, он был точно в лихорадке. С кристальной ясностью проплывали перед ним фантастические видения. Вот он занимается с ней любовью — нежно, страстно. Вот он убивает ее, хладнокровно стреляя в Кэтрин из револьвера тридцать восьмого калибра. Вот он одновременно…

Он понятия не имел, сколько уже времени кто-то стучал к нему в квартиру, и едва шелохнулся, когда услышал тревожный голос Бет Гарнер, которая звала его из-за двери:

— Ник, Ник, я знаю, что ты дома. Открой, пожалуйста.

Он стрельнул глазами на дверь, будто мог видеть насквозь нее.

— Уходи, Бет. Я смотрю по телевизору свою любимую передачу.

— Ник, пожалуйста, — умоляла она.

— Я не хочу видеть тебя, — отрезал он. Некоторое время было тихо, и Ник решил, что Бет ушла. Затем он услышал звук поворачивающегося в скважине ключа, запор выскользнул. Дверь распахнулась, на пороге стояла испуганная Бет, Ник видел ее словно в тумане.

• Предыдущая
• 18/37
• Следующая