Основной инстинкт - Истерхаус Джо - Страница 19

• Предыдущая
• 19/37
• Следующая

— У меня остались твои ключи, — сказала она. Она подняла ключ и показала его Нику, будто он мог не поверить ей.

Ник Карран в последний раз глубоко затянулся окурком, торчащим у него из рта, сигарета прогорела до фильтра, и он обжег костяшки пальцев.

— Я сказал, что не хочу видеть тебя здесь, Бет. Он взял еще одну сигарету и закурил.

— Черт возьми, не кричи на меня, Ник! Ты многим обязан мне и мог бы вести себя повежливее.

Он постоял, не шелохнувшись, потом осторожно поставил бутылку и взял связку ключей.

— Я тебе ничего не должен, Бет. И ты ничего не должна мне. Мы спали с тобой… дай вспомнить?.. десять-пятнадцать раз.

— Я не знала, что ты ведешь счет нашим встречам, — ровным голосом сказала она.

— Не льсти себя надеждой, Бет. Они ни разу не запали мне в душу так, чтобы я стал твоим должником.

Ее глаза сузились, они пылали гневом.

— Иногда я действительно ненавижу тебя. Ник невесело улыбнулся.

— Да? Послушай, а почему бы тебе не завести себе дружка-медика, который излечит тебя от враждебности. — Он помолчал немного, затянувшись сигаретой. — Знаешь, если ты решишь кое-какие свои проблемы, Бет, то избежишь большой беды.

— Беды? О чем ты говоришь, черт побери?

— Пожалуй, ты сможешь изредка сбрасывать платье… пока… какой-нибудь твой очередной ухажер не помрет со скуки.

Бет вздрогнула, будто ее ударили кнутом. Жестокие, ядовитые слова на минуту повисли в накаленной атмосфере комнаты, и вдруг воспламенили ее, точно бензин, вылитый в огонь.

Ее губы злобно скривились, и она набросилась на него, протянув к нему руки с длинными накрашенными ногтями, точно острые клешни. Ник чувствовал, как в ней бушует злоба, неистовая, точно клокочущая лава. Она хотела выцарапать ему глаза. Хотела ощутить вкус его крови у себя на губах. Хотела причинить ему такую боль, которой он никогда не испытывал.

Ник поймал ее запястье и крепко держал из, чувствуя ее отвращение к нему, пропитавшее кровь в ее венах, пульсирующее в каждой клетке ее тела. Какое-то время она билась у него в руках, ярость полыхала в ней, накалившись настолько, что сгорела в собственном огне. Гнев мгновенно нахлынул на нее и так же быстро иссяк, она обмякла у него в руках. Ник оттолкнул ее.

Бет Гарнер на мгновенье спрятала лицо в руках и содрогнулась, когда оценила всю силу враждебности, которую только что испытала к Нику. Кому, как не ей, опытному врачу, было знать об опасности потери контроля над собой.

— Извини, — прошептала она. — Извини, я обычно себя так не веду.

Ник Карран чуть ли не с жалостью посмотрел на нее. Он медленно покачал головой.

— Как ты могла позволить ему, Бет? Как ты могла отдать этому мерзавцу мое досье? Я доверял тебе, Бет. Ты, пожалуй, не поверишь, но я доверял тебе.

— Извини, Ник. Но у меня не было выхода. Мне пришлось отдать ему твое досье. У меня не было иного пути.

— Была вынуждена? Не было иного пути? Почему, скажи, Бога ради? Ты ведь прекрасно понимала, что, отдав Нилсену мое досье… Он махнул рукой. — Забудь об этом. Мне теперь все равно.

Слезы набухали в углах больших карих глаз Бет Гарнер.

— Ник, он собирался потребовать твоего увольнения из полиции. Он пренебрег моим отчетом. Сказал, что я необъективна. Поэтому я предложила ему, чтобы он сам ознакомился с результатами осмотра. Я не думала, что он покажет их кому-нибудь.

В какой-то миг ему захотелось обнять и утешить ее. Затем холодное презрение к ней взяло верх. Лицо Ника ожесточилось.

— Так ты сделала это ради меня?

— Да, да, ты прав. Я беспокоюсь о тебе, Ник. Я сделала это ради тебя.

— Разве ты не понимала? Конечно, объективность — хорошее качество. Но ведь речь шла обо мне и Нилсене, а в отношении этого ублюдка и сам Зигмунд Фрейд не смог бы быть достаточно объективным… Он хотел скомпрометировать меня, Бет, и нашел самый подходящий источник. Он провел тебя, и ты предала меня. Он провел тебя, и ты попалась в его сети, Бет.

— Ник, пожалуйста…

Он повернулся к ней спиной.

— Уходи, Бет, — мягко сказал он. — Пожалуйста.

— Я хочу, чтобы ты…

— Уходи, Бет.

Он поднял бутылку «Джека Даньела» и отпил большой глоток виски.

Она еще раз умоляюще взглянула на Ника, но сердце подсказывало ей, что она потеряла его; предательство было тем грехом, который он никогда не простит.

Прошло несколько часов, стояла поздняя ночь, бутылка «Джека Даньела» давно опустела, телевизионная передача закончилась, уступив место завесе сплошных помех. Ник Карран беспокойно спал на своей кушетке. Его мозг был отравлен алкоголем, перед ним проплывали беспорядочные сны, видения мертвых тел, отчаянных выпивок и пуль на излете. Мелькали образы Кэтрин Трэмелл, Рокси, Гаса, Бет, Толкотта, Уокера. Возникали безобразные, уродливые картины: Кэтрин Трэмелл, повесившаяся в своей гостиной; искромсанное тело Джонни Боза — израненное, сочащееся кровью. Иногда ему являлись персонажи, подсказанные воображением — Хейзл Добкинс убивает детей и мужа много-много лет назад.

Рассудком Ник понимал, что он должен остановить все убийства. Забить в сигнал тревоги. И вдруг, словно по волшебству, зазвенели колокола.

Он проснулся и услышал, что пронзительно звонит телефон.

Он бросился к телефону, будто от этого зависела его жизнь. Слова, которые он услышал, отравленными дротиками врезались в затуманенный мозг. Ник чувствовал, что лужа виски у него в животе хлюпает, точно трюмная вода в старой посудине.

— Да, — только и сказал он. — Хорошо. Он не смог припомнить имени того, кто обращался к нему с другого конца провода, но стоило ему услышать этот голос, как он сразу понял, что с ним беседует полицейский, который звонит ему по приказу начальства. Полицейский говорил громко и коротко. Он сообщил Нику, что произошло и где его ожидают через пять минут, затем повесил трубку.

Карран проснулся нетрезвый, однако этот ночной звонок рассеял опьянение быстрее, чем летнее солнышко прогоняет утренний туман. Хмель сразу прошел, но Ник был так потрясен услышанной новостью, что точно прирос к кушетке. Ему потребовалось время, чтобы собраться силами и уйти.

На месте преступления — позади бара «Десять-четыре», где находилась стоянка для машин, — царила привычная суета, Пожалуй, здесь собралось даже больше полицейских, чем обычно, поскольку в деле замешан был их коллега; повсюду виднелись патрульные машины, дежурили служители закона, будто их не оставляла надежда, что преступник вернется туда, где произошла трагедия. Когда Ник выходил из своего «мустанга», ему пришло в голову, что, возможно, его-то, они и ждали. Уокер, Гас и двое парней из «Внутренних дел» стояли вокруг большого золотистого «линкольн тауна». Никто из них не был особенно счастлив видеть Ника, впрочем, если уж на то пошло, и он отнюдь не пришел в восторг от встречи с ними. Когда Ник подошел, толпа, стоявшая вокруг машины, отпрянула от него, как от чумного.

Гас Моран осветил фонарем широкое переднее сиденье роскошной машины: там, развалясь, сидел Мартин Нилсен — бывший следователь службы «Внутренних дел» полицейского управления Сан-Франциско. Лужица темной, почти черной крови застыла на велюровой спинке сиденья, создавая траурный ореол вокруг его головы.

— Один выстрел, — пробормотал Гас. — Стреляли с близкого расстояния. По-видимому, из револьвера тридцать восьмого калибра.

Никто здесь не нуждался в объяснении, что револьвер тридцать восьмого калибра был стандартным казенным огнестрельным оружием работников полицейского управления Сан-Франциско.

— Дай мне твое оружие, Ник, — чуть ли не извиняясь, сказал Уокер.

— Господи Иисусе, Фил, — спокойно проговорил Ник, — неужели ты веришь, что я…

— Послушай, дай мне твое оружие, Ник. Пожалуйста.

Карран пожал плечами, вытащил револьвер из кобуры, закрепленной на груди, и отдал его начальнику отдела по расследованию убийств. Уокер взял револьвер, понюхал дуло, как знаток пробует вино двойной выдержки, и покачал головой. Он отдал оружие одному из работников «Внутренних дел».

• Предыдущая
• 19/37
• Следующая