Иная мелодия, женственная и завораживающая, возникает из недоступных глубин: не то — колыбельная песня, не то — заупокойное волхвование.
— Крепче усни,
Бедный герой,
В долгом Преддверии смерти второй.
Будь глубока,
Дрема, века,
В толще подземного материка!
Весь хрусталем
Крыт саркофаг…
Складками ластится траурный флаг…
Окружено
Хладным огнем
Ложе страдания ночью и днем.
Спи, мой герой:
Я ворожу,
Я фимиамами сон окружу,
Остановлю
Дни и века
В лоне чугунного материка.
Неизвестный
О, узнаю: это — она,
Недостижима — и вечно темна:
Мне сквозь Народную Душу звучал
Голос ее…
Звезды ее
Мчались, гудя, по окрайнам вселенной
В гулкую пустоту…
Ради чего же сошла она в тленную,
В душную крепость ту?
Прозревающий
То — не она, ослепленный обманом!
В сумрачных песнях
Хищных кудесниц
Эхо ее отдается всегда,
Царство ж ее — за последним туманом,
Глубже черного лада.
Неизвестный
Да, я предвидел… Неясным чутьем
Горько расслаивал эти напевы.
Космос и хаос,
Если казалось,
Будто струит их в мечтанье моем
Высь Приснодевы…
Прозревающий
Если миры Приснодевы заронят
В душу сиянье — двоя этот блик,
Тихо возникнет на призрачном троне
Женственный, вероломный двойник.
В этом — закон твоей узкой тропы,
Скользкой тропы…
Страшной тропы…
С моря поднимается ветер. Цепочки фонарей вдоль набережных и проспектов раскачиваются, мерная, как звезды в угольно-черных небесах. На перекрестке — замешательство, топот бегущей от набережной толпы обывателей.
Вскрики
— Черный корабль!
— Вновь эта тень!
— Ящиком… гробом…
без парусов…
— За город дунь!
— Вновь этот недруг!
— В рытвины… в недра…
— Крепче засов!
Большинство пешеходов продолжает двигаться, как бы ничего не слыша. Но обучавшиеся на плацу бросаются врассыпную.
— Бежим, пока в жертву
тиран нас не выдал!
— Везде его жерла!
— Везде его идол!
Часть обучавшихся бросается на колени перед Цитаделью.
— Владыка! Мы зоркой страже
Доверили наши «я», —
Спаси, человеко-боже,
От слуг ино-бытия!
Наместник — с балкона десятого этажа
Очень жаль. Суров
Мировой закон,
И уж недалек
Час,
Как преображен
Гением веков
Будет он для всех
Нас.
Церковный политик
Строен, хоть угрюм
Контур пришлеца
С кружевом нагих
Замкнутые в трюм
Выпьют до конца
Тайн.
Массовик-затейник, подхватывая
Разве не туризм —
Рейсик в океан:
Отдых… упокой
Душ…
Всякому порой
Хочется в туман
В провинциализм,
В глушь.
Растерянные возгласы
— Но… как же?.. Там вовсе
Не отдых… не дрема…
Эстрадник, фиглярничая сбоку
Народ испугавси.
Подумаешь, драма!
Крики отчаянья
— Но вы ж нам твердили,
Что это не больно…
— Что сладко в могиле
Уснем добровольно…
— Бубнил же ваш гений,
Что смерть нас не мучит…
— Что мрак без страданий
Он всем обеспечит!
Цитадель безмолвствует. Из кварталов на плац выскакивают люди-циферблаты и люди-авиабомбы.
Вопли
— Но я же был вам полезен!
— Но я ведь насквозь железен!
— Я вашим врагам был грозен!
— Гранит наук мной разгрызен!
Существа-громкоговорители и психопросвечиватели, мечась по плацу
— Не я ль бичевал всех прежних?!
— Не я ль ублажал всех важных?!
— Не я ль доносил на ближних?!
Отсеивал всех ненужных?!
Отчаянным рывком преследуемые сдергивают с лиц циферблаты, но лиц под ними уже не оказывается: только кровавый блин. Другие срывают с плеч авиабомбы, просвечиватели, рупоры, но заменить их нечем. Безглавые существа натыкаются на доколь Цитадели и друг на друга. За неимением ртов визги ярости вылетают прямо из сердца.
— Бессмертие наше
купил он за ношу!..
— За право на рабство!!
За радость холопства!!!
От набережной приближаются грузные шаги с большими интервалами.
Незримый оценщик — в сопровождении бесшумно бегущих свор
Духовно-выхолощенных,
Духовно-выкорчеванных,
Плодов не давших,
Всуе метавшихся,
Всуе трудившихся,
Всуе кипевших.