Прозревающий
Прозрачная синяя лампа
У каждого в легких ладонях,
Над нею трепещет звезда,
И с каждым уступом — все краше,
Отчетливей дивный огонь их
Над срывами льда.
А здесь, по трущобам России,
В бараках, в бедных селеньях,
Роженицы стонут в бреду,
И пестуют люди простые
Героев и будущих гениев
В детском саду.
Неизвестный
Но разве дух века не станет
Студить их внутренний жар,
Язвить их душевные ткани,
Растленьем губить их дар?
Прозревающий
Гений растлиться не может.
С Гагтунгром в бою? — Да, многим
Сужден был этот удел:
Он их губил на дороге, —
Но этих не уничтожит:
Поздно. Он не успел.
В тучах скрываются последние звезды. Зарево городских фонарей позволяет видеть, что тучи громоздятся целыми бастионами, слой над слоем.
Неизвестный
Мрак — один темнее другого.
Солнце в надире.
Зенит тьмы.
Даже слово, простое слово,
Через силу лепечем мы.
Прозревающий, останавливаясь и закрыв лицо руками
Слышу — чую:
в вышних пространствах
Начат бой — уицраор стар —
И легенда о постоянстве
Тьмы, объявшей весь мир, — лжет!
Покрывая завывания ветра, над столицей вздымается голос Автомата, и интонации тревоги впервые проступают в нем.
Маршалы, зорче!
рубеж — сдавлен,
Мрак стал весомым.
Народ —
бди!
Урбург, Оттава, Стамбул, Дублин
Скрылись —
и не разберу где.
Груз этих крайних минут
тяжек,
Но обеспечен триумф. Лишь
Четверть часа — и весь мир ляжет
Пред…
Плотно-черные горы туч внезапно распахиваются, на миг являя ярко-белый просвет. Нечто неуловимое, как нож гильотины, беззвучно обрушивается оттуда на высотную часть Цитадели. Ни грохота, ни взрыва… Только слабый вскрик, короткий звяк металла.
Секунда тишины, похожей на обморок.
Голос Автомата
Бумм всезакон в том
Бумм всезакон в том
Бумм всезакон в том
Бряк всезакон в том…
Наместник
Выключить ток… — мигом!
Пять пропусков — магам.
Паника в ареопаге
— Где ж он?.. — Пропал… сгинул!
— В скважину, вниз канул…
— Прочь, наутек дунул!..
— Нас пред грозой кинул!
Старший маг, влезая в футляр Автомата
Вы можете быть надежны:
Ведь смертные — все недужны,
Но верен и строг наш метод.
И даже в сплошной тьме тут
Наукам чужда ветреность…
Долгая пауза.
Здесь… следует сменить…
внутренность…
Главный телохранитель, грозя небу
Вздумал развязывать катастрофу?
Не запугаешь: наш рост — факт!
Припомним когда-нибудь и Саваофу
Этот террористический акт!
Кое-где двери домов приоткрываются на узенькую щелку.
В щелках показываются Бледные носы:
— Что случилось? Опять — займ?..
— Может быть, пересчет клейм?..
— Регистрация людских уйм?..
— Дамбизация речных пойм?..
Отдельные смельчаки прошмыгивают от двери к двери:
— Неимоверный, друзья, слух:
Будто гений совсем плох.
— Э, поклеп… растянул пах…
— Да, но слег! Это ж факт: слег!
— Ваши слухи, как рой блох:
Провоцировать нас всех,
Чтоб умножить число плах…
— Что?.. Когда?..
Сам собой?
Слег?
Голоса в ареопаге
— Кто ж теперь? — Старший. —
— Ох! Станет крах горше…
— Вздор! Сочиним вирши,
Вздыбим до туч марши…
Но не марши, а крик ярости и боли — крик раненого уицраора вздымается из глубины. Его подхватывают рыдающие голоса; в Друккарге выстраиваются кругом, заламывая руки, химеры с унылыми лицами; игвы с воплями испуга и гнева мечутся по своему городу, похожему на нагромождение багровых ромбов и коричневых кубов. И в верхней великой столице кажется, будто гудки всех заводов, свистки всех пароходов, сирены всех машин сливаются в единой траурной ноте, выстраиваясь по всему горизонту, как трубы невероятного органа. В черном кристалле у саркофага совершается нечто, схожее со сменой стражи. Слышится беспорядочное отступление, скачкообразные взлеты и падения тех, кто ворожил над ложем спящего.
Голос сброшенного с поверхности земли
Молчание.
Вновь явившийся в предельном ужасе
Блюстительницы Кармы
Первая
Мы — стражи вот этого только отрезка,
И ты успокоишься, гнев усмирив;
Вторая
Утешься, кромешник: здесь жестко и узко,
Но кратким приютом тебе этот кров.
Третья
Начальный этап постепенного спуска
Уступами нисходящих миров.
Вновь явившийся
Как смеете вы светоносцу народов…
