Любовные похождения князя - Сувестр Пьер - Страница 24

• Предыдущая
• 24/70
• Следующая

Свои рассуждения необычный тип заключил взрывом жизнерадостного смеха.

– Самое забавное, – продолжал он вскоре, – что все живы! Рабочий Морис попросту всех надул, по причинам, кстати, мне неизвестным. А я еще раз надул, заставив поверить в смерть Оливье, то есть в свою собственную кончину! И, наконец, я всех надул в третий раз, выдавая себя за несуществующего Жака Бернара и продавая собственные скопившиеся творения… Самое главное, что я на этом прилично подзаработаю, черт возьми, получу свои кровные, в которых уже начинаю испытывать необходимость и которые мне пригодятся для серьезных дел.

Необычайный Жак Бернар, автор невероятнейшей буффонады, ибо его хитроумное поведение было ничем иным как буффонадой, резко оборвал себя:

– Тьфу! Размечтался. А время-то идет. Мне еще разносить товар, а первоначальные запасы подыстощились. За работу! Черт возьми! Первым делом, где взять пьеску, которую я обещал этому милейшему Мике? У меня ничего такого готового нет…

Представитель богемы на мгновение заколебался, затем принялся копаться в груде книг, сваленных в углу комнаты.

– Черт! – бормотал он. – Спишу что-нибудь у Мольера, Расина, Вольтера или Корнеля. Раз пьеска пойдет у мадам Алисе, перед публикой литературной, мне нечего смущаться. Уверен, эти молодцы придут в обалдение, не заметят подлога…

Мадам Беноа, проводив профессора Арделя до лестничной площадки, вновь с тревогой спросила:

– Господин доктор, что вы все-таки думаете?

Корифей науки, который, несмотря на бесконечную занятость, примирился с задаваемыми по нескольку раз вопросами, отвечал с доброй улыбкой:

– Я уже говорил, мадам, и еще раз повторяю то, что сказал больной: она может считать себя совершенно здоровой!

Мадам Беноа, все еще волнуясь, уточнила:

– А надо ли опасаться осложнений, о которых вы говорили позавчера?

Профессор категорически возражал:

– Нет, мадам! Можете ничего не бояться! Больная вне опасности, абсолютно вне опасности, кроме того, она уже не больная, а выздоравливающая, почти здоровая…

Мадам Беноа вздохнула с глубоким облегчением.

– Спасибо, господин доктор! – изрекла она. – Не могу даже выразить, насколько я вам признательна, я так беспокоилась за бедняжку.

Профессор Ардель, машинально спустившись на несколько ступенек, на миг задержался, чтобы возразить достойной женщине.

– Я только исполнял свой долг, мадам, – заявил он, – однако, ваше беспокойство понятно, в начале болезни я и сам был сильно озадачен. Симптомы были тревожными, очень тревожными, я не скрывал от вас своих подозрений, и, надо признать, мы находились на грани воспаления мозга. Прощайте, мадам…

Доктор спустился еще на несколько ступенек, за ним следовала мадам Беноа:

– Доктор, а каким должен быть режим?

– О! Она может уходить, приходить, когда ей угодно. Единственное условие – не переутомляться… и никаких волнений, проследите за этим, пожалуйста… До свидания, мадам…

Профессор Ардель преодолел две трети лестницы. Незаметно взглянув на часы, он был вынужден вновь остановиться: неугомонная мадам Беноа переспросила:

– Вы еще придете, господин доктор?

Ардель отрицательно покачал большой светлокудрой головой:

– В этом нет никакой необходимости, мадам.

На сей раз он уходил окончательно, но, сойдя с лестницы, уже по собственной воле задержался и, повысив голос, посоветовал мадам Беноа, которая тем временем брела наверх:

– И пусть через недельку зайдет ко мне в консультацию. Я принимаю каждый день, с четырех до шести.

Профессор Ардель, несмотря на громкое имя, человек еще молодой, стремительно прошел небольшой вестибюль скромного строения, пересек узкий тротуар и вскочил в автомобиль, который бесшумно тронулся, всполошив всю улицу Брошан, – появление здесь столь роскошной машины было в диковинку.

После последних слов профессора воспрянув духом, мадам Беноа тихонько вернулась в квартиру. Она прошла в комнату дочерей и, не произнося ни слова, немного волнуясь, замерла на пороге.

Фирмена стояла возле открытого окна. Девушка, еще до конца не окрепшая, с бледным личиком, которое придавало ей особое очарование и утонченность, застыла в мечтательной позе, обратив отрешенный взор к небу.

Девушка грезила; ее грудь часто вздымалась, словно ее пронзала тупая боль, давила непомерная тяжесть.

Мадам Беноа, нежно поглядев на дитя, легонько пожала плечами, чуть слышно позвала:

– Фирмена!

Будто стряхнув наваждение, девушка вздрогнула, обернулась.

– О чем задумалась, милая моя крошка? – спросила мадам Беноа.

Глаза девушки наполнились слезами. В инстинктивном, непроизвольном порыве Фирмена поднялась, двинулась к матери, уронила голову на грудь доброй женщины и дала волю слезам.

Мадам Беноа усадила ее к себе на диванчик; она гладила чудесные белокурые локоны, прижимала ее к груди, баюкала, как малышку. Мать нашептывала своему дитя:

– Ну что ты, Фирмена, что ты, не надо так убиваться, деточка моя, ты же только что опасно болела, ну же, все в прошлом… Ты еще молодая, забудешь…

Фирмена натужно улыбнулась и вновь задохнулась в рыданиях:

– Мама, я так любила Мориса!..

Мадам Беноа сделала неопределенный, усталый жест.

О, безусловно, кому как не несчастной вдове было знать, что при столь жесточайших обстоятельствах утешение может принести только смерть. Но инстинкт и опыт подсказывали ей, что надо стараться избавиться от печальных воспоминаний, призвав им на смену надежду, ибо все на этом свете лишь грусть и отчаяние…

Она завела разговор на другую тему.

– Доктор Ардель, – нежно прошептала она, – прекрасный врач и замечательный человек; бедная моя крошка, без него тебя бы уже не было в живых… Он так самоотверженно ухаживал за тобой.

Вспомнив о внимании, которое так щедро уделял ей блестящий медик, Фирмена улыбнулась.

– О, да, – в искреннем порыве признательности заявила она, – он был с нами так добр, я его очень люблю! И потом, я теперь чувствую себя совершенно здоровой, прошли боли, ломоты, мигрени…

Несмотря на бледность, девушка и в самом деле выглядела неплохо. Юность взяла свое, одержала победу, природа оказалась сильнее болезней, здоровье восторжествовало над скорбью.

Мадам Беноа невзначай обмолвилась:

– Кстати, Фирмена, надо бы поблагодарить и того, кто… того… человека, который прислал доктора Арделя, без него…

Было видно, что добрая женщина пребывает в замешательстве. Девушка, мучительно содрогнувшись при первых словах, совладала с собой; она поддержала мать.

– Да! – произнесла Фирмена. – Виконт проявил большую доброту; я прекрасно понимаю, что обязана ему спасением…

Мадам Беноа, довольная оборотом, который принимал разговор, продолжала нахваливать светского богача, не чувствуя двусмысленности своего положения, ибо мысли достойной женщины были поглощены лишь одним, о единственном болело ее сердце: о счастье и здоровье своего ребенка!

Она продолжала:

– Этот мужчина такой деликатный, изысканный и очень тактичный; нелегко ему было прийти сюда, говорить о тебе со мной, твоей матерью, но пока ты болела, он очень помогал, при этом не покоробив моих чувств, не поставив нас в неловкое положение.

Фирмена согласно кивнула.

– Ты должна его полюбить, Фирмена! Он так любит тебя!

Опасаясь, что дочь взбунтуется, нежная мать быстро продолжала:

– Знаешь, он советовал отправить тебя в деревню, на море или в горы… Вот было бы замечательно!.. Конечно, если ты захочешь, он может тебя сопровождать… он готов в любую минуту последовать за тобой…

Фирмена отстранилась от матери; теперь она смотрела недоверчиво, беспокойно, с некоторой злобой.

– И кому же он это сказал? – сурово спросила она. – Тебе?

Мадам Беноа отрицательно покачала головой, затем, словно пойманная за руку школьница, потупив глаза, пролепетала:

• Предыдущая
• 24/70
• Следующая