Меч генерала Бандулы - Булычев Кир - Страница 32
- Предыдущая
- 32/51
- Следующая
Но Игорь понял, что ни Шурыкину, ни Аппалсвами не хочется идти в кусты. Шурыкин сказал задумчиво:
– Зеленко, что ли, разбудить? Или Исаева?
Шура высунулась в окошко и сказала строго:
– Иди домой! Мало ли кто в кустах был.
– Они ведро опрокинули, хотели войти, – сказал Аппалсвами.
– Что он говорит? – спросила Шура.
Шурыкин сказал:
– Они ведро хотели унести, да уронили.
– Ну иди, иди, – сказала Шура ласково.
Шурыкин потоптался еще у двери и вернулся домой. Аппалсвами понял, что лишился союзника, уселся под лампу, спиной к двери, и приготовился сторожить дом. Хотел пересидеть разбойников.
Поднялся ветер. Лампа раскачивалась над головой Аппалсвами, и тень садовника металась по асфальтовой дорожке.
– Ну, что делать? – спросил Джонни. – Нам не выйти.
– Знаю, – сказал Игорь. – Забор высокий, а как только из кустов выберемся, он нас увидит.
И, как бы в подтверждение его слов, Аппалсвами провел фонариком вдоль забора. Ребята пригнули головы.
– Будем ждать, – сказал Игорь. – Не всю же ночь он будет сидеть.
– Ой! – пискнул Джонни. – Я хочу спать. Мне надо домой.
– Не хнычь! – сказал Игорь. – Мы с тобой разведчики. Надо ждать.
– Скорпион может приползти.
– Не приползет, – сказал Игорь.
Если бы он был один, он бы очень сильно испугался, но раз с ним был Джонни, который так боялся, то весь страх ушел. Игорь был старшим и сильным. И надо было показать, что ничего страшного не случилось.
– Что теперь делать? – не успокаивался Джонни.
– Отодвинься к забору… Вот так. Да осторожнее ты, а то Аппалсвами заметит. Сюда свет достает, с улицы. Теперь дочитывай дневник.
– Что ты!
– Дочитывай. Так время быстрее пройдет, а то все равно, как только можно будет, мы побежим домой, а потом никогда не дочитаем. Тебе надо будет дневник обратно положить. А мы самого главного не знаем: куда поехал Роджерс и что случилось.
Джонни не стал спорить. Игорь думал, что он будет отказываться, но, может быть, ему самому было интересно, а может, действительно не так страшно сидеть в кустах, когда занят делом.
– «Колпак пропитывался сыростью так, что из него постоянно нужно было выжимать воду. Можно себе представить, как подобное путешествие вредно для здоровья нас всех! Мы варили чай на сковородках, которые были единственною посудою, какую можно было употреблять, и пили его из оловянных кружек. Население этих мест весьма незначительно, ибо края эти разорены войной, и редко видны человеческие жилища. В одной деревне нас заметили, и там поднялось ужасное смятение. Мы могли видеть, как испуганные поселяне бросались прочь от воды, пытаясь укрыться в кустах. Солдаты хотели высадиться на берег, чтобы забрать в деревне провиант, в котором армия наша испытывает недостаток, но лейтенант запретил, ибо мы должны были спешить, чтобы успеть раньше бирманского конвоя к тому месту, где дорога выходит к реке и где мы намеревались устроить засаду, дабы захватить бирманскую казну, то есть последовать совету, который я осмелился дать господину полковнику».
– Вот видишь, – заметил тихонько Игорь, оглядываясь на опустившего фонарь Аппалсвами, – твой дед гнался за моим дедом.
– Не за ним, а за казной. Он, наверно, тоже был бедный, как и папа, а папа говорил, что он был очень отважный.
Свет у Шурыкиных погас, и скоро, подумал Игорь, все в доме успокоится.
– «Завтрашний день все решит. Двенадцатого декабря. Пишу глубокой ночью, вернее, уже на рассвете, ибо до этого не имел возможности взяться за перо. События, которые только что разыгрались, настолько необычны и печальны, что только сейчас я смог отдышаться.
Мы чуть было не опоздали и прибыли к месту засады только в глубоких сумерках. К счастью, я заметил костер, горящий на возвышении у пагоды Трех Духов, которую я знал по прежним моим путешествиям в этих местах. Я сказал об этом лейтенанту, и мы приблизились к берегу со всей возможной осторожностью. Деревни поблизости нет, и потому костер могли разжечь только случайные путники, может быть, именно те, за коими мы охотимся.
Мы причалили к берегу под самым холмом, и, когда совсем стемнело, один из солдат прокрался наверх и сообщил нам, что у костра дежурит бирманский солдат, а несколько других спят около самой пагоды. Видел он также и повозку. Тотчас мы начали готовиться к нападению и, окруживши холм, стали бесшумно подниматься на него. Однако один из них, видно заподозрив неладное, спустился нам навстречу и успел выстрелить из пистолета, чем поднял тревогу. В бою погибли все бирманцы и трое наших солдат. Я получил рану в плечо, к счастью неглубокую, хотя и старался осмотрительно держаться не в самой гуще боя. Преследуя отступавших бирманцев, мы пробежали несколько по дороге, а когда, добив их, вернулись в лагерь на холм, то бросились к повозке. Но тут мы обнаружили, что повозка пуста. Сундуков, которые я видел собственными глазами, на ней не было. Гнев лейтенанта обратился против меня, потому что подобное полное тягот и опасностей путешествие, как наше, было бы оправдано только находкою бирманской казны, но никак не боем с горсткою бирманцев. Мне удалось отвлечь несправедливый гнев лейтенанта предложением обыскать убитых бирманцев, чтобы найти документы, которые могли бы пролить свет на исчезновение казны.
Велико было наше удивление, когда мы увидели склоненным над телом бирманца русского Ивана Исаева. Лейтенант приказал взять его живьем, что нам и удалось сделать по причине внезапности нашего нападения. Мы допросили его с пристрастием, однако Иван упорствовал в заверении, что груз они оставили, не доходя до этого места, у верных людей.
В этот момент наш дозорный услышал конский топот. Мы быстро отступили к лодке, не успев толком обыскать поляну и ее окрестности. Очевидно, приближались бирманские солдаты, посланные по навету жителей деревни, которые нас видели. Господь сохранил нам жизнь, и мы благополучно отплыли вниз по реке. Сейчас уже светает. Иван лежит на дне лодки рядом со мной, и он будет снова допрошен по прибытии на место. Лейтенант смотрит на меня косо, ибо считает, что я виновен в том, что казна пропала. Он даже подозревает, что ее не было вообще». Больше не могу, – сказал Джонни, – у меня язык устал. Тут еще полтетрадки осталось.
– Совсем не можешь?
– Совсем, честное слово!
– Ладно, главное мы уже узнали. У меня теперь есть теория.
– Только, Игорь, у меня к тебе просьба: поклянись, что никому не скажешь об этом.
– Как же так?
– Мистер Игорь, если кто-нибудь узнает про дневник моего отца, то отец меня убьет. Он все сразу поймет. Мы лучше что-нибудь другое придумаем. Пожалуйста, дай слово!
– Даю, – сказал Игорь.
Ему очень не хотелось давать такое слово, но было жалко Джонни, который и сам не ожидал, что в дневнике скрывается такой рассказ, и чувствовал себя виноватым перед Игорем.
– Послушай, – продолжал Игорь, – а что, если Иван все-таки обманул англичан и спрятал казну? Потом вернулся домой и написал об этом. А твой отец нашел эту записку в мече и теперь знает, где искать?
– А может, казну уже давно нашли?
– Жалко, если нашли. Нет, если бы нашли, то твой отец не стал бы нас обманывать. Ты же сам слышал, что он собирается куда-то ехать.
– А может, он просто найдет деньги и мы с ним станем богатые?
– Это же не его деньги!
– Они уже ничьи. Зря я тебе все рассказал.
– Пойми, его могут посадить в тюрьму, и тогда будет еще хуже.
– Что же делать?
– Надо рассказать взрослым.
– Мистер Игорь, ты же обещал!
– Знаешь что, я не скажу никому, если твой отец не поедет за кладом. А если он завтра уедет из Рангуна, значит, он хочет воспользоваться тем, что он нашел в мече Исаева, то есть украл у меня. Я правильно говорю?
– Да, – вздохнул Джонни.
– А теперь пошли домой.
Это было совсем нелегко сделать, и, хоть Аппалсвами уже давно заснул, сидя на ступеньке у двери, и Джонни свободно пробрался на свой участок, Игорю пришлось проявить чудеса ловкости, чтобы незаметно проскользнуть в дверь рядом со спящим Аппалсвами.
- Предыдущая
- 32/51
- Следующая