Финт хвостом - Молзберг Барри - Страница 24

Хендерсон кивнул, поднял рюкзак и посмотрел на дорогу. Блур наклонился и сунул ключи под арку заднего колеса.

– Нет смысла носить с собой то, что нам не нужно, – сказал он, – да и кто его здесь украдет? Идем. Надо идти как можно тише. Они очень пугливы.

– Ты правда думаешь, что мы ее найдем? – спросил Хендерсон.

– Я не уеду домой без ее.

И с этими словами он немедленно пустился в путь. Хендерсон последовал за ним в полумрак леса. Когда он привык к шороху шагов, он прислушался к другим звукам, но лес оставался безмолвным: ни облачка жужжащих мошек в пятнах солнечного света, ни крошечных существ, копошившихся в подлеске, и, что самое удивительное, ни птиц, стрекочущих в вершинах деревьев. Он не подходил близко к Блуру, но старался не терять из виду его широкие плечи, поднимавшиеся и опадавшие в двадцати ярдах впереди.

– Уже темнеет, – крикнул он вперед, когда понял, что деревья вокруг них начали смыкаться.

– Тс-с.

Блур махнул рукой.

– Дикие кошки ведут ночной образ жизни, – сказал он, переводя дыхание, когда Хендерсон поравнялся с ним. – Чем темнее, тем больше у нас шансов, но надо вести себя тихо.

Они снова двинулись в путь. Хендерсон замыкал шествие, думая об Элизабет. Они познакомились два года назад, на отдыхе на Паксосе. Хендерсон был поражен безошибочным видом скучающей жены, когда ему случалось завтракать пару раз одновременно с ней и Блуром. Однажды вечером он последовал за ними в таверну, расположенную далеко от туристической тропы, и сел в темном углу с миской оливок и бутылкой белого вина. Блур ел блюдо за блюдом, а Элизабет глядела через его плечо и раз или два встретилась взглядом с Хендерсоном. Возвращаясь в отель, она пару раз оглянулась, а он стоял на краю прибоя – брюки закатаны, пиджак перекинут через плечо с расчетливым безразличием. Поэтому, когда она спустилась через полчаса после того, как поднялась с Блуром, и нашла Хендерсона, пьющего в одиночестве в баре, никто из них этому не удивился.

Хендерсон заказал еще бутылку вина, и они распили ее за игрой в «Да-нетки».

– Вы каждый четверг вечером вместе ходите по магазинам, – предположил Хендерсон. – Ты толкаешь тележку и загружаешь все самое необходимое, а он идет впереди, собирая вакуумные пакеты с континентальными сосисками и зажигалки для барбекю, на которое ты никогда не попадешь.

– Ты записываешь программы «Радио Таймс», – сказала она, поднося бокал к накрашенным губам, – а потом забываешь их смотреть и вместо этого сидишь и слушаешь музыку с бутылкой пива в руках. Скорее всего, старый джаз или музыку из фильмов. Комфортную музыку.

– А потом, когда вспоминаю, что надо что-то записать, – продолжил он, – то потом никогда не пересматриваю, а записываю следующее поверх старого. У меня есть кассеты с окончаниями передач, которые я хотел посмотреть.

– Ты не ходишь в бары для одиноких… – она скрестила ноги, задрав платье, – но ты наблюдаешь за женщинами в пабах, и всегда за замужними. Ты пытаешься поймать их взгляд, пока муж идет в туалет.

– Ты долго-долго принимаешь душ после того, как он уходит на работу, наслаждаясь ощущением воды на теле. А потом вытягиваешься на дорогом овчинном коврике в гостиной.

– Как кошка, – добавила она, осушая свой бокал. Потом они спустились к морю, болтали какую-то чепуху о звездах и вернулись в отель, в одноместный номер Хендерсона. Она приняла душ и еще до рассвета проскользнула в свою комнату, а Блур так ничего и не узнал.

За оставшуюся неделю Чет Хендерсон был неизбежно втянут в их группу – это был единственный способ избежать подозрений. Хендерсон завязывал дружбу с мужчиной и спал с его женой, которая внезапно развила вкус к долгим одиноким прогулкам, обычно по пустынным участкам побережья, но иногда просто до комнаты Хендерсона на верхнем этаже. Блура, который к тому времени уже стал преуспевающим бизнесменом, привлекал старший, неброский лектор, он часами сидел с ним, очарованный его теориями, именами, которыми тот так небрежно бросался: ужин с главой CBI, приглашения на свадьбу дочери главы компании ICI.

– Что из этого правда? – спросила Элизабет во время одной из прогулок.

– Многое, – ответил он. – Остальное – просто уверенность.

Хендерсон ловко им управлял, хваля проницательность Блура, сравнивая его планы с первоклассными стратегиями немцев и японцев, и тактично предлагая советы, как спичрайтер, уступающий влиятельному министру.

Блур светился и искрился до конца греческих каникул, упорно постоянно ужасные шутки по поводу названия острова.

– Ты знал, что здесь сосут пакеты? – Он ухмылялся и отплевывался от осадка очередной бутылки узо.

– Паксос, – повторял он раз за разом. – Паксос, Паксос.

И замолкал, что-то бормоча под нос, рука Элизабет на его руке (другая – под столом, на льняных брюках Хендерсона) и улыбка на губах у Хендерсона.

Обратные билеты они забронировали на одинаковый чартер, и Блур сам предложил Элизабет, чтобы она села рядом с Хендерсоном, а не страдала в секции для курящих. В Гатвике они договорились, что Хендерсон приедет в Ньюкасл, как только это позволит его расписание занятий. На самом деле ему предстояло совершить гораздо больше поездок по трассе А1, чем те, о которых знал Блур. После выходных, проведенных в гостях в Госфорте, он снова приезжал в среду вечером, а через неделю у него был совершенно свободный четверг, он снимал комнату на Сент-Мэри в Уитли-Бей, куда к нему приезжала Элизабет, как только Блур уходил на работу. Они прогуливались по открытому всем ветрам пляжу до Каллеркоутс и в шутку сравнивали его с Паксосом. Никто не заговаривал о любви – кроме Элизабет, когда она говорила о Блуре («Он любит меня, ты же знаешь»), но все-таки было ясно, что оба они нуждались в какой-то ее форме. Она звонила Хендерсону, когда Блура срочно вызывали, как это часто случалось, в Копенгаген и Брюссель, и автомобилю Хендерсона требовались все более и более сложные ремонтные работы.

Они вместе провели выходные в Алнвике, пока Блур был в Лондоне. Он оставил на автоответчике длинные жалобные сообщения, которые они услышали, когда Хендерсон подвез Элизабет до дома, а потом поехал обратно в Лестер. Где она? Почему не перезвонила? Потом началась лесть: «Не волнуйся, дорогая. Я просто надеюсь, что ты хорошо проводишь время. Увидимся, когда вернусь». Пока Хендерсон ехал на юг, его не покидала мрачная уверенность, что в какой-то момент Блур проедет мимо, на север, по соседней полосе. Он начал ревновать к этому человеку и придумывать предлоги, чтобы не приезжать к ним на выходные; он уже не мог, как прежде, видеть их вместе. Он не знал, прибавил ли Блур в весе или просто он стал считать его толще, медлительнее и самодовольнее. В конце концов, несмотря на раскрепощенность Элизабет в постели в Уитли-Бей, она по-прежнему была замужем за этим мужчиной.

Экспедиция была под вопросом уже несколько недель, с тех пор как Блур встретил своего старого друга Кёртина на обеде у ротарианцев, а таксидермист поднял вопрос о диких кошках. Элизабет провела исследование, и внезапно поездка совершилась, но без одного человека.

Блур остановился, и Хендерсон догнал его.

– Разве уже не слишком темно, чтобы хоть кого-то разглядеть, даже если они там есть? – спросил Хендерсон, вытирая пот со лба.

– Нет, если смотреть.

Блур закинул рюкзак за спину. Он был тяжелее, чем у Хендерсона, и в нем были палатка, примус и кое-какие припасы.

– Мы скорее увидим следы кошки, прежде чем увидим саму кошку. Тушу зайца или канюка. Постарайся глядеть во все глаза.

В его голосе прозвучала нотка сарказма, которую Хендерсон раньше не слышал и не очень любил. Ему пришло в голову, что, если не считать того момента, когда она проскользнула в туалет, он впервые оказался в компании Блура без Элизабет.

Около 11:30 вечера, все еще не видя следов преследуемого зверя, они нашли крохотную поляну и разбили лагерь. Блур ставил палатку, пока Хендерсон готовил примус. Небо над соснами напоминало бархатную подушечку для булавок цвета индиго.