Черная книга колдуна - Вихарева Анастасия - Страница 26

— Кирилл, мне просто хорошо, когда я думаю о ней, — Александр открыл глаза и уставился на Кирилла с легкой усмешкой. — Так всегда бывает. Да прилепится муж к жене своей, и станут одной плотью.

— Ну, хорошо, — согласился Кирилл. — Теперь попробуй подумать о нас с матерью.

Минут через пять Александр взмолился.

— Что-то голова у меня болит и горло… — он не заинтересовался, но слегка был озадачен и напуган. — Словно веревка на шее то с одной стороны, то с другой.

— И да возненавидит он всех близких своих, которые добра ему желали, — пришла очередь Кирилла усмехнуться. — Странно да? А как такое возможно, если тебя не закодировали? — задал он ироничный вопрос.

— Ну да, я чувствую не так, как должен, — признал Александр, с силой потирая переносицу. — Я чувствую, что не люблю вас с мамой, недоволен вами, меня раздражает ваше присутствие… Но это не так, это не мои чувства, — опешил он, внезапно уже самостоятельно исследуя свое состояние. — А если сопротивляюсь, появляется боль. Никогда бы не подумал!

— Саш, а ты попробуй Ирку свою разлюбить в уме, у тебя вообще крышу снесет, — усмехнулся Кирилл. — Попробуй! Мама сказала, что людей так специально кодируют, чтобы они делали и не думали.

— Хорошо! Попробую! Кир, если человек не хочет или не поддерживает, его не закодируешь! Например, разведчика, — Александр снова расслабился.

— Значит, в глубине души ты давно мечтал нам отомстить и разорить нас? — поинтересовался Кирилл, подвигая кресло поближе и усаживаясь в нем. — За что? Что мы тебе сделали? И институт давно мечтал бросить? И проиграть столько денег, на которые мог бы посмотреть весь свет? В Америку съездить, а Австралию, в Египет, на Камчатку, как нам папа обещал? Для того, чтобы сопротивляться, надо помнить, что надо сопротивляться. А если у человека памяти нет? Если он не знает? Я сегодня понял: если бы люди чувствовали тяжесть или дискомфорт, но нет, выполнять команды кодирования приятно, тогда как сопротивляться можно только здравым рассудком. Следовательно, люди не чувствуют кодирования совсем!

— Так, ты опять начинаешь?! — рассердился Александр.

— Квартиру ты отдал, но это тебя не беспокоит, а то, что я на твой сотик сел, ты мне все утро выговариваешь! — напомнил Кирилл. — Но квартира намного больше. На нее можно миллион сотиков купить! Значит, потерять квартиру тебе было приятно, а раздавленный сотик злит? А если это как раз и заложено в тебе?

— Хорошо, я стараюсь… Что я должен делать? — и вдруг Александр застонал от боли, упал на кровать, схватившись за голову. — Кир, я умираю! У меня веревка на шее! — Александр уже катался по полу. Глаза у него покраснели и покатились слезы. — Ой, как глаза тоже колет! У меня сейчас голова треснет… М-м-м… — он глухо застонал.

— А ты Славу вспомни! — пошутил Кирилл. — Чем же ты его лучше?!

— Кирилл, заткнись! Звони маме! — прикрикнул Александр, перевернувшись и вставая на корточки. — Ой, как больно!

Кирилл перепугался до смерти, когда Александр, скатившись на пол, начал крутиться волчком, взмахивая руками. Наконец, он отполз, забившись в угол.

Кирилл выскочил на улицу. Кажется, у Александра началась паника, он здорово был напуган. Матвея Васильевича он нашел почти сразу, и тот последовал за ним, не задавая вопросов. Не говоря ни слова, Матвей на ходу отодвинул Кирилла, схватил Александра и посадил его, приказав твердым и спокойным голосом:

— Успокойся! Никто тебя не душит, но душили… Раньше. Ты просто вспомнил боль!

— А-а-а… а-а-а… а-а-а … — всхлипывал Александр. — Меня сейчас душат! Вы не понимаете, меня сейчас душат! — он тяжело дышал, задыхаясь, схватившись за голову.

— Соматические болезни, слышал о таких? — поинтересовался Матвей. — Просто ты думаешь не так, как тебе приказывали. Вот такое объяснение тебя дали, чтобы ты понимал любовь правильно. Пройдет, не переживай… Помучаешься маленько и пройдет.

Александр еще тяжело дышал, но глаза его заблестели:

— Я же говорил, что Ирка на меня как-то действует… С ней так легко, чувствуешь себя счастливым, отдаешь, и счастье в голову летит, никогда такого раньше не испытывал. Мать не жалко, Кира вон… — Александр плакал. — А как по-другому подумал, так и началось…. Помогите, дядя Матвей! — взмолился он.

— Прошло? — поинтересовался Матвей. — Вот оно твое счастье!

— Да! — ответил Александр. — Что это было?

— Любовь! На тебя, парень, шило наложили.

— Какое шило?! — жалобно простонал Александр.

— Обыкновенное. Да ты не переживай, ты не первый, не ты последний, Авдотья умела снимать, значит, и накладывать умела. Передала, видно, уменье…

— Как вы сказали? — вздрогнул Кирилл.

— Что как? — не понял Матвей.

— Как болезнь эта называется? — переспросил Кирилл.

— Да по-разному ее называют: порча, шило, проклятие, присушка, эпитамия… Как только ее не называют. Колдовская штучка. Как-то Авдотья рассказывала, что накладывают ее через другого человека, а потом еще и на самого человека, чтобы крепко держалась. Про шило я знаю, а как снимают — нет. Объяснила Авдотья, да не понял я, как-то по-колдовскому. Помогал я ей, а она учила меня немного. Первого Иркиного мужика вылечила, а Славку не успела. У него не только шило, ему еще голову проткнули, — Матвей тяжело вздохнул. — Его может и не вылечить уже. Ой, как сестра с ним мучается, — покачал он головой. — Ты, Александр, не бойся, думай по-своему. Думать надо головой, а когда не получается, когда умные мысли к голове не прикладываются, с особенной осторожностью. Люди не так мудро просят: деньги, любви, добра всякого, смирения и почитания.

— Маме позвони! — попросил Александр Кирилла.

— Вы мать-то не пугайте, она у вас людям шибко нужная, — остановил Кирилла дядя Матвей. — Далеко до больницы, ну а как рожать бабе, или аппендицит вырезать… Даже бывает на работе кого придавит, или рубанет себя нечаянно, а врач, считай, за триста с лишним километров. Пока транспорт ищут, пока везут, вот и похоронили человека! А ты не умираешь, это память. Радуйся, понял, наконец! Вам бы мать-то поберечь, — Матвей повернулся к Александру, лицо его было сердитым. — Кроме Авдотьи вряд ли кто в деревне сможет тебе помочь, ты уж как-то сам себя настрой. Я попробую узнать, кто еще этим занимается.

Кирилл Матвея уже не слушал, словно перешел в другую реальность. Он вдруг вспомнил свой сон, стариков, которые объяснял, что такое шило. Значит, накладывают еще.

Кирилл смотрел на Александра и знал, что ему можно помочь, но как? Теперь он тоже знал, что такое демоны дасу, которых посели в человеке. Почему он не спросил, как его убирают?! Кириллу отчаянно захотелось снова оказаться там, с этими людьми из своего сна, которые могли и знали. И вдруг почувствовал себя маленьким, беспомощным, когда тоскливой болью резанули по сердцу слова Александра, разрезав, словно лезвие бритвы, когда Матвей Васильевич попытался Александру объяснить, что за все в ответе люди, которые смогли его присушить.

— Забудьте вы про нее! Это только наше с нею дело! — взвился Александр. — Я не верю, Иринка не такая, зачем ей это нужно?!

«Да чтобы квартиру нашу к рукам прибрать!» — хотел выкрикнуть Кирилл, но промолчал, скрипнув зубами. Объяснять было бесполезно — он не думал, не анализировал, не искал истину, руководствуясь одними лишь чувствами, которые, похоже, возвращали его в исходное состояние, стоило ему расслабиться и начать думать в обычном режиме.

И Матвей Васильевич махнул рукой, когда услышал ответ.

— Нет, я сильно занят, может быть, потом… — искренне сочувствуя, сказал он и вышел.

Марта и апрель пролетели незаметно…

Бригады строителей трудились в две смены. К первомайским праздникам реконструкцию дома почти закончили. Он изменился и теперь совсем не походил на тот, который Кирилл и мать увидели впервые. Дом был огромный, намного больше их городской квартиры, современный. Его утеплили, обшили кирпичом, обработав антисептиком древесину, так что с наружи он казался коттеджем, покрыли крышу синей черепицей. Пахло краской, клеем и лаком. На первом этаже теперь располагалась прихожая и лестницей на второй этаж. Ванная комната и комната матери располагались в том месте, где был пристрой. С другой стороны — гостиная, столовая и кухня. И не было таких огромных печей. В пристрое, в котором теперь была комната матери, печь отсутствовала, только небольшой камин, который мать попросила поставить на тот случай, если вдруг начнутся перебои с теплом. Дополнительно он выходил одним боком в ванную комнату, обогревая ее и нагревая котел с водой. В гостиной тоже был камин, совмещенный с печью, но места она занимал раза в два меньше, чем та, которая была. И окна в доме теперь больше напоминали городские. На втором этаже расположились комнаты Кирилла и Александра с большими теплыми лоджиями.