Выбери любимый жанр

Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров) - Капков Сергей - Страница 44


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

44

Конфликт надо обнаружить там, где его не видно, а не там, где просто шпарят друг друга по морде. Без конфликта никакого произведения быть не может.

— Долго вы к этому шли? Это же целая наука!

— Эти принципы — не мое изобретение. Я их просто использую, причем больше к кино, нежели к театру. К сожалению, актеры работают в основном халтурно. Прибегают на съемку: «Давайте текст!» Сели в павильоне, пробежались глазами — и поехали. Нельзя так. Роль рождается постепенно.

Кроме всего перечисленного, у меня должна быть обязательно интуиция, подсознание. Я держу у себя дома сценарий неделю-две, прежде чем выйти на площадку. Думаю, анализирую, вспоминаю. Вообще роль — это самый страшный враг. Она цепляется за меня, выхватывает суть моей жизни, прежние ощущения, чувства. Пока она не насытится, я не успокаиваюсь.

— Ну вот тебе и раз! Может, зря вы выбрали эту профессию?

— Ну что ты! Я помню, как пришел на танцы, пригласил барышню, она меня спрашивает: «А чем вы занимаетесь?» Я отвечаю: «Поступил на первый курс Московского городского театрального училища, учусь». Она воскликнула: «Ох, как я вам завидую!» А я говорю: «Да что вы! Как я сам себе завидую!» Вот такое рвение у меня было. И до сих пор я считаю себя счастливым человеком. Не в материальном смысле. Вся духовная сторона моей жизни заполнена профессией, даже если я не снимаюсь. Я всегда готов к предложениям, если они стоящие.

— А легко вам далась сама профессия?

— Конечно нет. К ее пониманию я шел очень долго. С третьего курса уже приходилось участвовать в спектаклях Театра Революции и набивать шишки (причем буквально) прямо на сцене. Однажды во время какой-то военной пьесы необходимо было пробежать по сцене, как бы по льду, и прыгнуть за кулисы на задники, вниз. Я с таким рвением проделывал эти незамысловатые упражнения, что как-то раз прыгнул на люк, закрытый фанеркой, пробил ее и полетел вниз. Чуть не попал на леса под сценой. Прошло много лет, и на встрече в ВТО кто-то из ветеранов «Маяковки» меня спросил: «Это не ты тогда провалился под сцену?» До сих пор помнят!

А потом увлекся режиссурой и ходил на лекции Андрея Александровича Гончарова. Слушал его, глотая каждое слово, без конца задавал вопросы, пытаясь понять и постичь этого человека.

И так всю жизнь. Каждая роль, каждый фильм, каждая встреча — накапливался опыт, знания. Только сейчас я могу сказать, что профессию действительно познал.

— А когда у вас возникла тяга к актерскому ремеслу?

— Наверное, в детстве. Жил я на Маломосковской улице. Это между лесом Сокольники и Ярославским рынком. Вот на Ярославском рынке до войны был маленький зверинец, и там выступал клоун. Народу на этом рынке всегда было страшно много. Там даже китайцы гвоздями торговали. И вот в определенное время выходил этот клоун и начинал кричать: «Жи-и-и-ивы-живы-живы-живы!!!» И толпа — сотни людей — со всех концов этого рынка бежала занять поближе места. Разыгрывались всевозможные призы, было очень весело и интересно.

Меня это страшно волновало. И однажды мой школьный друг предложил сделать с ним какую-нибудь клоунаду. Мы выступили, и нас тепло приняли. С тех пор в школе я переиграл всего Чехова: и «Медведя», и «Толстого и тонкого», и «Хирургию». А потом я попал в театральную студию дома пионеров, что возле Малого театра. Мы поставили «Любовь Яровую» и показали этот спектакль в Доме милиции. Я пригласил отца с матерью и шестилетнего брата. Играл Грозного, и когда в меня выстрелили, братишка закричал на весь зал: «Леньку убили!»

Вот так у меня зародилось желание стать артистом. Но тут началась война.

— Вы родились в 23-м, значит, должны были идти на фронт...

— В 23-м я родился по паспорту, но на самом деле я 24-го года рождения. Так что я пришел в армию, когда мне не было и семнадцати. Совершенный мальчишка. Это был самый критический момент для Москвы — октябрь. Вызвали в военкомат, собралось нас много народу. Стояли в очереди. Человек в форме сказал: «В эту дверь входите, в ту выходите, а сюда бросайте паспорта!» — и открыл ящик стола. Мы бросали паспорта и выходили.

Переночевали в школе и рано утречком нас выстроили. Вижу — стоит моя матушка, плачет, отец суровый. А я почему-то смеялся. По глупости, ничего же не понимал. Показали нам на восток, и мы до Мурома шли пешком. Пока добрались — наступила зима, выпал снег. И, знаете, меня поразил такой момент: по пути нам навстречу тоже шли войска, на Москву. Но они были такие обреченные — головы опущены, на лицах полная безнадега, смотреть на них было страшно. Я этого не понимал, а понял позже, когда попал на фронт. Помню, когда нас ночью подвезли к переднему краю, все было в огне — светящиеся бомбы с той и другой стороны, ракеты, трассирующие пули. Нас охватила дрожь, с которой было справиться очень трудно. Но постепенно — ведь четыре года пришлось осваивать эту профессию — мы стали воевать уже профессионально.

— То есть, можно сказать, что профессия военного стала для вас первой?

— Именно так. Я ведь дошел до Берлина, брал Берлин. А для того, чтобы это произошло, надо было освоить военное дело профессионально. То, что показывают в фильмах, в большинстве случаев неверно. Вот такой пример. Когда мы ехали на машине, никто из солдат не разговаривал, не рассказывал анекдоты, а все смотрели на небо, вертели головами. Все! Потому что нужно было обязательно увидеть самолет — услышать его было нельзя из-за шума машины. Увидеть! Ведь вопрос в том, КТО первый увидит: немецкий летчик или мы. Если мы — звучала команда «тревога!», все рассредоточивались и открывали огонь. В этом случае летчик терялся, и тогда он обязательно либо удирал, либо сбрасывал раньше времени бомбы. Таким образом выполнялась задача — он не бомбил наши танки. А когда у нас на батарее появилось шесть пушек и я стал офицером — командиром взвода, тут мы почти всегда опережали появление самолета. Со временем каждый солдат по шуму мотора определял марку самолета или его принадлежность, «наш — не наш», и кричал страшным голосом: «Тревога!» Так что я считаю это своей первой настоящей профессией.

И вот здесь я хотел бы заметить, что у кино впереди стоит еще большая задача. Необходимо понять, что война — это был образ жизни. На экране ведь что происходит: мы бьем, нас бьют — и все. А ведь это настоящий образ жизни! Вы только подумайте: с 41-го по 45-й год я был там! Моя жизнь была там! Причем самые замечательные годы! От этого нельзя отказаться.

— Выступать на фронте не приходилось?

— Конечно, во время боевых действий было не до выступлений, а вот когда кончилась война, мы уже стояли в Вене, в резервной дивизии, вот там я читал «деда Щукаря». Все тогда, почему-то, потянулись к искусству, хотели отвлечься от войны, послушать выступления. И вот, помню, собралось много-много солдат, впереди сидел командир дивизии Любимов, его жена и двое детей. Когда я дошел до места, где Щукарь кашу варил и вместо крылышка положил лягушку, меня начал разбирать дикий смех. Я скажу фразу — сам смеюсь, весь зал хохочет, и такой взаимный был посыл! Я попал в самую струю шолоховского юмора и их заразил. И была замечательная взаимность. Правда, став актером, я старался не повторить именно такого успеха.

— Как же вы сбежали от казарменной жизни?

— После войны я был в школе сержантского состава как преподаватель. Пушку знал прекрасно, знал все военные дела. Я умел воевать! И умел общаться с людьми, умел их воспитывать, умел с ними жить, понимаете? Это очень тонкое и необходимое дело. Но где-то в конце 46-го года такая тоска меня обуяла, что я уже не мог там находиться. Хотелось домой, в Москву. И однажды в газете, которая вывешивалась у нас на стене, я прочитал, что театральные институты объявляют набор молодых людей учиться на актеров. Все. Больше я ждать не мог. Стал подавать рапорт за рапортом, стал нарушать дисциплину, конфликтовать с командиром полка. И меня демобилизовали.

Время было трудное, денег я не получал, стал продавать все свои вещи: сапоги хромовые, пальто кожаное — все это полетело. Матушка плачет. Но я поступил-таки в институт, стал учиться. Стипендию мне немножко прибавили, потому что отец погиб в стройбате — я подходил под какую-то статью.

44
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело