Повесть о Великой стене - Гурьян Ольга Марковна - Страница 21

• Предыдущая
• 21/50
• Следующая

— Вот так встреча! — в восторге воскликнул Цзин Кэ. — Ай да друг, почтенный Цзюй У, вот где пришлось нам увидеться! Помните, как вы требовали жизнь У-яна, а теперь он вас положил на обе лопатки. Каковы превратности судьбы! И, хоть встретились мы всего разок и не было меж нами такой близости, чтобы хватать друг друга за рукав, все же я рад вас видеть, особенно в таком положении. Я замечаю, что у вас новое ремесло и хозяин? Из советника наследника стали дорожным грабителем? Ну как, выгодно ли? Цзюй У вдруг засмеялся и тоже спросил:

— А твое ремесло выгодно ли? Чем рассчитаешься в конце?

Цзин Кэ изменился в лице и, пнув ногой завернутого в циновку Цзюй У, крикнул:

— Пусть останутся они лежать связанными! Если не сожрут их дикие звери, найдется кто-нибудь воздать им по заслугам.

С этими словами он сел в колесницу и поехал дальше, а его спутники последовали за ним. Но У-ян, возмутившись, что простой разбойник посмел наглыми словами оскорбить посланника наследника, вернулся обратно и, стоя над лежащим перед ним Цзюй У, гневно спросил:

— Как смеешь ты разговаривать с героем?

Лицо Цзюй У не изменилось, он лишь прикрыл веками глаза, чтобы не смотреть на убийцу своего сына, и проговорил:

— С каких пор в Поднебесной называют героем наемного убийцу?

У-ян, отступив, спросил:

— О ком ты говоришь?

Тогда Цзюй У открыл сверкающие ненавистью глаза и крикнул:

— Наследник Дань отказался выдать мне тебя, чтобы я мог отомстить тебе по закону и по обычаям. Но теперь я этому рад, потому что вижу: едешь ты совершить презренный поступок, за который ждет тебя позорная казнь. Это ли не месть!

— Прошу тебя, — смутившись, воскликнул У-ян, — объясни мне значение этих темных слов!

— Уходи с моих глаз! — ответил Цзюй У. — Мне отвратительно смотреть на тебя! — И больше он не пожелал говорить.

«Это безумец», — подумал У-ян и поспешил нагнать своих спутников. Но непонятные и злобные слова занозой вонзились в его сердце, и он не мог избавиться от странного беспокойства.

Связанных же разбойников, смирных, как овечки, от голода и жажды, нашли через день два охотника и, отведя в ближний городок, сдали на руки недавно назначенному циньскому чиновнику.

Цзин Кэ и его свита двигались все дальше на запад, на лодках переправились через мутные воды Желтой реки, и, по мере того как приближались к Цинь, заметнее становилось благотворное влияние строгих циньских законов. Государственные дороги содержались отлично, и всюду были почтовые станции, где можно было переночевать, накормить коней, найти кузнеца, чтобы подковал лошадь или починил колесо. Не слышно было о разбойниках и не видно нищих. Купцы были вежливы и брали малую прибыль. Крестьяне, недавно получившие земли богатых владельцев, трудились на своих полях, подготовляя их к весенним посевам и посадкам.

Но Цэин Кэ, поглощенный одной мыслью, не замечал этого благополучия, как раньше не замечал разорения Чжоу.

Однажды вечером путники увидели, что небо просветлело от множества огней. Это открылась их глазам близость столицы Цинь — Саньяна.

При виде этого моря огней вдруг овладел Цзин Кэ такой ужас, что лишь желал он одного: пусть поскорее свершится то, что готовит ему судьба. Он выступил вперед и запел с такой тоской, что все сердца сжались невыносимой скорбью и все головы упали на грудь. Цзин Кэ пел:

Когда песня была окончена, друг Гао уговорил Цзин Кэ немного отдохнуть. На другое утро они тронулись в путь еще до рассвета и только к полудню достигли городских ворот.

Путь шел по великолепной дороге, вымощенной камнем. По обеим ее сторонам возвышались величественные дворцы, а несметные армии рабочих воздвигали новые, еще более прекрасные, потому что циньский ван, победив какое-нибудь государство и разрушив его столицу, тотчас сооружал в Саньяне дворцы, подобные тем, которые его войска уничтожили.

Путники остановились в гостинице, и Цзин Кэ послал дары любимому сановнику циньского вана, по имени Мын Цзя. Эти дары — шелковые ткани и тысяча золотых — были уложены в ларцы черного лака и каждый баул подвешен к шесту, который несли на плечах по двое слуг в богатой одежде. Вслед за ними У-ян вышел в открытые ворота гостиницы и, низко опустив голову, пошел вперед, куда вели его ноги.

— Что это за подвиг, который разбойники называют презренным, а приближенные князья — геройством? Что он должен будет делать завтра, когда Цзин Кэ выполнит дело, для которого взял себе У-яна в помощники? О, как трудно думать! И не у кого спросить, и какой тяжестью давят сердце сомнение и неизвестность!

Мальчик шел вперед, ничего вокруг себя не замечая и вое думая о том, сумеет ли он поступить правильно, когда наступит решительное мгновение. Так, незаметно, забрел он в небольшой тупичок и, наверное, стукнулся бы лбом в стену, преграждавшую дорогу, если бы вдруг что-то легонько не стукнуло его по затылку и к его ногам не упал бы огрызок яблока. У-ян остановился и с удивлением уставился на него. Потом поднял голову и увидел ветви яблони, свесившиеся через забор. На одной из этих ветвей сидела девочка лет десяти, грызла яблоко и смотрела на него.

— Как тебя зовут? — спросила девочка. — Что ты так глупо смотришь? Можно подумать, что ты спишь стоя, а все твои мысли улетели на луну.

Она выговаривала слова не совсем так, как говорили люди в стране Янь, но, наморщив лоб и немного подумав, У-ян все же понял ее и ответил:

— Я Цинь У-ян, знаменитый силач.

— Ах! — ответила девочка.

И оба замолчали, глядя друг на друга.

Вдруг девочка спрыгнула с ветви прямо на улицу, ткнула У-яна пальцем в плечо и сказала:

— Ты правда очень сильный. Как из бронзы кожа, из камня кости. Давай играть!

— Нет, — ответил У-ян. — Мальчикам нельзя играть с девочками. От этого у них делаются цыпки на руках.

— Это неправда! — крикнула девочка. — Я всю жизнь играю с мальчишками, а руки у меня чистые. Давай поиграем.

— Ты уже большая, а хуже маленькой, — сказал У-ян. — Во что же ты хочешь играть?

— Давай бороться, — сказала девочка.

— Нет, — ответил У-ян, — я очень сильный и могу тебя нечаянно убить.

В то же мгновение перед ним мелькнул маленький крепкий кулак и так неожиданно и ловко ударил его, что У-ян сел прямо в кучу мусора.

— Меня зовут Лин-лань! — крикнула девочка. — И я тебя поколотила!

С этими словами она схватилась за ветку, взобралась на стену и исчезла.

Нелегко было найти дорогу обратно в гостиницу. Иные из встречных говорили на непонятном У-яну циньском наречии, других он сам сбивал с толку, в рассеянности спрашивая: — «Что это за улица, где живет Лин-лань?» — вместо того чтобы спросить: «На какой улице гостиница, где останавливаются иноземные послы?»

Было уже совсем темно, когда он вернулся к своим спутникам и узнал, что Мын Цзя благосклонно принял дары, доложил вану о приезде яньского посла и уведомил Цзин Кэ, что торжественный прием назначен на завтра.

Всю эту ночь Цзин Кэ простоял, уткнувшись лицом в стену.

«Путь окончен, — думал он. — Путь окончен. — И все старался подумать о чем-нибудь другом и опять думал: — Путь окончен».

Так невыносим был страх перед тем, что ему предстояло совершить, что, казалось, легче было умереть, чем дожить до завтра. Наутро словно что-то оборвалось в нем, и он почувствовал спокойствие и решимость, будто сам себя взял за руку и повел вперед, и уже не было страха.

Когда слуги пришли помочь ему облачиться в парадные одежды, они изумились, увидев, как за одну ночь исхудало его лицо, втянулись щеки, оскалились зубы и глаза сверкали, как у попавшей в западню крысы.

• Предыдущая
• 21/50
• Следующая