Выбери любимый жанр

Гражданская война 1918-1921 гг. — урок для XXI века - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 48


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

48

Поначалу после Февраля «низы», и прежде всего солдаты, надеялись на мирное развитие событий и делали, как говорилось выше, множество символических жестов, чтобы найти возможность примирения даже со своими главными сословными противниками — помещиками. Люди простодушно лезли к «буржуазам» в друзья, как бы предлагая «забыть старое». В целом это не было понято. Пришвин негодует, пишет 3 июня 1917 г.:

«Обнаглели бабы: сначала дрова разобрали в лесу, потом к саду подвинулись, забрались на двор за дровами и вот уже в доме стали показываться: разрешите на вашем огороде рассаду посеять, разрешите под вашу курицу яички подложить».

Но ведь у чужого не попросят разрешения подложить под его курицу яички. На «языке жестов» эта просьба и означает предложение быть на врагами, а соседями (при все неудобствах соседства в общине).

То же самое М.М.Пришвин видит в городе: «Простая женщина подошла в трамвае к важной барыне и потрогала ее вуальку на ощупь.

— Вот как они понимают свободу! — сказала барыня».

Удивительно, насколько по-доброму, даже после тяжелой войны и разрухи, делали свои примирительные жесты люди, надеясь предотвратить драку. Вот, записывает М.М.Пришвин 16 июля 1917 г.:

«К моему дому приходят опять солдаты и, ломаясь, просят меня разрешить им в моем саду поесть вишен. „Пожалуйста, сколько хотите!“. Они срывают по одной ягодке, „нижайше“ благодарят и уходят. Это, вероятно, было испытание — буржуаз я или пролетарий».

Отвергая все подобные жесты, дворянство и буржуазия совершили большую историческую ошибку. В своей сословной слепоте они не видели, что в сознании крестьян накопилось с избытком оснований для перехода на позиции ответного социального расизма.

М.М.Пришвин 13 декабря 1918 г. писал в дневнике об этом назревающем разрыве — либеральная интеллигенция полагала вместо диалога на равных и поиска общественного договора навязать трудящимся идеологию смирения, но время для этого уже ушло. Ведь об этом и предупреждал привилегированные сословия в самом начале века Л.Н.Толстой: одумайтесь, а то будет поздно. Вот как видел дело Пришвин:

«Кадеты-европейцы, разные народники и потомки славянофилов… хотят подойти к народу и даже слиться с ним… В то же время в народе зреет нарыв. Интеллигенция, бунтуя против царя, имеет готовый идеал жизни для народа, в сущности, христианский идеал смирения и всепрощения. Революционер из народа (большевик) молится и живет одною молитвой: „Помоги мне все понять, ничего не забыть и не простить!“ Идеал такого человека движение, сдвиг, возмездие».

Действительность заключалась в том, что с 1902 по 1917 г. Россия именно пришла в движение, в ней начался глубинный, всемирного масштаба, сдвиг. Как показали первые же месяцы после Февраля, либералы с их проповедью смирения безнадежно опоздали, и с их стороны на арену вышел Корнилов с приказом «пленных не брать». Спасение России на целый исторический период состояло в том, что сложилась организованная сила, идеалом которой было движение, и эта сила сумела превратить энергию возмездия в энергию строительства.

Очень важен был тот факт, что большая часть солдат из крестьян и рабочих прошли «университет» революции 1905-1907 г. в юношеском возрасте, когда формируется характер и мировоззрение человека. Они были и активными участниками волнений, и свидетелями карательных операций против крестьян после них. В армию они пришли уже лишенными верноподданнических монархических иллюзий.

Ценная для нашей темы книга Т.Шанина «Революция как момент истины» (М., 1997) имеет подзаголовок: «1905-1907 > 1917-1922». Этот заголовок подчеркивает значение опыта революции 1905-1907 гг., во многом предопределившего характер гражданской войны. В книге есть глава «Коллективная память, ярость низов, историческое будущее». В этой главе ставится важный методологический вопрос — о коллективной памяти того поколения, которому довелось играть решающую роль в критический момент истории. Действительно, в такие моменты действуют не просто классы или сословия и не просто этносы (народы), а возрастные когорты классов, сословий и народов, взгляды и дух которых складывались в конкретных, в чем-то очень необычных исторических условиях. Историки отмечают, что особенными чертами отличается поколение, которое в момент политического потрясения находилось в состоянии формирования характера — было еще молодым, но уже достаточно зрелым.

Именно такое поколение сыграло решающую роль в 1918 г. Т.Шанин пишет:

«Тем, кому в 1905 г. было от 15 до 25 лет, в 1918 г. исполнилось, соответственно, от 28 до 38 лет. К этому времени многие уже успели отслужить в армии, стали главами дворов, т.е. вошли в ядро общинного схода. Основными уроками, которые они вынесли из опыта революции 1905-1907 гг., была враждебность царизма к их основным требованиям, жестокость армии и „власти“, а также их собственная отчужденность от „своих“ помещиков и городских средних классов».

Именно эти люди летом 1918 г. увидели против себя Белую армию, собранную бывшими властями, помещиками и городскими «средними классами». А люди эти, помнившие и обман власти, и карателей 1906-1907 гг., уже прошли империалистическую войну и имели оружие.

Хочу высказать еще одну мысль (хотя бы в порядке гипотезы) об особенностях того поколения, из которого вышли большевики Октября 1917 г. и непреклонные красные Гражданской войны. Суть в том, что крестьянских детей, в отличие от городских, воспитывали не родители, а деды и бабушки. Есенин заметил:

И песни новые на старый лад поем,
Как нас учили бабушки и деды.

Поэтому каждое поколение крестьянской молодежи во многом складывалось под влиянием образа мыслей не родителей, не предыдущего поколения, а того, которое ему предшествовало — под влиянием образа мысли дедов. Подростков, которые входили в юность с революцией 1905-1907 гг., воспитали деды, пережившие освобождение от крепостного права в 1861 г., впитали в себя и дух свободы, и ненависть к помещикам, оставившим крестьян без земли, и веру в идеальную монархию. Эти подростки, повзрослев, вернулись с оружием с войны в 1917 г., которая лишь укрепила заложенные в детстве установки. Они были гораздо более антилибералами, нежели их родители (те, став рабочими, в городах голосовали за меньшевиков). Они верили в «новое самодержавие» — Советы, и отвергали проект белых, которые предстали как коалиция либералов, помещиков и антимонархистов-западников. Но основой, конечно, был опыт 1905-1907 гг. Говоря о прямой связи между революцией 1905-1907 гг. и гражданской войной, Т.Шанин пишет:

«Можно документально подтвердить эту сторону российской политической истории, просто перечислив самые стойкие части красных. Решительные, беззаветно преданные и безжалостные отряды, даже когда они малочисленны, играют решающую роль в дни революции. Их список в России 1917 г. как бы воскрешает список групп, социальных и этнических, которые особенно пострадали от карательных экспедиций, ссылок и казней в ходе революции 1905-1907 гг…

Перечень тех, против кого были направлены репрессии со стороны белой армии, во многом обусловившие поражение белого дела, столь же показателен, как и состав Красной Армии — двух лагерей классовой ненависти, и так же явно вытекает из опыта революции 1905-1907 гг.».

И дело было не только в казнях и репрессиях, но и в оскорблении. Ведь и «Манифест», и обещания свобод не могли быть восприняты основной массой русских людей иначе как издевательство. Массовые порки крестьян (иногда поголовно целых деревень), которых никогда не бывало в России в прошлые столетия, начались сразу за принятием закона, отменяющего телесные наказания. Казни крестьян без суда, зачастую даже без установления фамилии, так что казненных хоронили как «бесфамильных», вошли в практику как раз после «Манифеста».

Мы сегодня предельно чутки к страданиям дворян, у которых мужики сожгли поместья. Но ведь надо вспомнить, что было до этого — за волнения, для «урока», еще верноподданных крестьян заставляли часами стоять на коленях в снегу, так что с отмороженными ногами оставались тысячи человек. Разве такие «уроки» забываются? Ведь это — гибель для крестьянского двора. Никогда американский плантатор не наказывал раба таким образом, чтобы причинить вред его здоровью — а что же делали российские власти с крестьянами!

48
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело