Голубка - Знаменская Алина - Страница 49
- Предыдущая
- 49/61
- Следующая
Эта женщина научила Калерию топить печку и варить вкуснейшую кашу из перловки.
– Сережа! К нам пришли гости, – позвала девушка.
Из кухни выглянул улыбчивый парень с открытым взглядом.
– Сергей, – представился он.
Калерия назвала свое имя и изъявила желание поближе познакомиться с близнецами.
– Как хорошо, что вы взяли шефство над Ирой, – искренне воскликнул Сергей. – Мы завтра уходим в плавание. Я ума не приложу, как оставить Ирочку одну с пацанами. Они такие разбойники!
Разбойники, догадавшись, что речь идет о них, разом подали голос.
– Это Захар разбойничает, – с улыбкой поправила мужа Ирина. – А Ванечка легко поддается на провокации.
– Но вместе они банда, – закончил Сергей.
Калерия склонилась над детьми. Ей неудержимо захотелось подержать малышей, прижать их к себе.
– Можно подержать?
– Конечно! – хором разрешили родители.
– Вот так. – Калерия держала на каждой руке по младенцу. Те удивленно хлопали ресницами и таращились на незнакомку. – Вот так… ты, значит, Захар. А ты Ванечка? Угадала? Вижу, что угадала. Ну, что же вы умеете, богатыри? Покажите тете свои успехи…
Оба родителя с готовностью постелили на стол одеяло, положили малышей на животики. Те таращились на взрослых, крепко держа свои потешные головки.
Захар хмурил брови, а Ванечка, наоборот, улыбался до ушей.
Пока Калерия Петровна знакомилась с малышами, в квартиру то и дело заходили соседи новоселов. Несли кто что: детскую кроватку, оцинкованную ванну для купания, эмалированный кувшин, дрова для титана.
Ирина руками всплескивала, встречая каждого входящего. Сергей не успевал принимать подарки.
– Вот это да! – удивлялась Ирина.
– У нас по-другому нельзя, это гарнизон, – напомнила Калерия Петровна. Она все больше симпатизировала молодой маме. Эта девочка, с восторгом воспринимающая жизнь, просто не представляет, сколько всего ей предстоит.
Мужья все свое время отдают службе, а жены обречены на бесконечное ожидание. А тут сразу двое малышей. Надо будет почаще заглядывать к ним, когда корабль уйдет в плавание.
Слишком свежи те далекие воспоминания, когда она сама оказалась оторванной от всего привычного, в первую очередь от мамы.
В последнее время Петр Дмитриевич стал замечать, что с женой творится неладное. Иногда задумается, смотрит вроде бы телевизор. Но ведь видно, что не волнует ее то, что на экране. Обычно свой «Кабачок 13 стульев» ждет не дождется! И уж хохочет, хохочет… Фасоны у актрис перерисовывает, чтобы потом заказать портнихе и блеснуть на курорте. Он над ней подтрунивал, бывало. Но ведь стыдно признаться, нравилась она ему такая! Нравилось, когда в парикмахерскую заранее записывалась, когда тащила его на очередную премьеру, заставляла парадный китель надевать с наградами. Ворчал, но ведь шел с ней! А потом за чаем обсуждали, спорили, бывало…
А тут тихая стала как мышь. Окликнешь ее, а она вздрогнет. Как от сна очнется. А то плакать возьмется ни с того ни с сего. И на все его вопросы – «все в порядке, дорогой». По Лерочке скучаю, мол.
По Лерочке она скучает… А в церковь стала наведываться тайком, это что? Чего ей там? Всю жизнь по магазинам носилась, а тут к Богу потянуло! Нет, неспроста все это. Может, заболела?
Единственное, что не отмел генерал после долгих размышлений, так это мысль о внезапной болезни жены, которую она от него скрывает. Наверняка что-то женское, и она теперь вообразила, что умирает. И молчит ведь… Не привык он к ее молчанию, пугает оно! Лучше бы болтала о своих пустяках, как раньше. Бывало, его это все раздражало. Иногда он выговаривал ей, призывал повышать интеллектуальный уровень. Газеты читать, программу «Время» смотреть… Не понимал он тогда: если жена весела, значит, в мире все спокойно. Теперь мир вдруг покачнулся, и генерал явно ощутил его неустойчивость.
– Ну что у нас на ужин? – нарочито бодро пророкотал он, заходя в кухню. Татьяна Ивановна стояла у окна с лейкой в руках, застыв как изваяние. Она не слышала его шагов, и он из коридора успел «сфотографировать» ее скорбную позу. Она сгорбилась, обмякла. Он содрогнулся при виде ее откровенного, неприкрытого горя.
– Да что с тобой, Таньча?! – не выдержал он, от испуга назвав ее тем далеким, полудетским прозвищем, которое было в ходу в их первые, самые трудные времена.
Она повернулась на голос.
– Петя… – Она попыталась справиться с лицом, с фигурой. – Нельзя же так пугать…
– Это не я, это ты меня пугаешь, дорогая, – приосанился генерал, внимательно наблюдая за супругой. – Я вижу, что с тобой что-то происходит. Не отпирайся. Заболела? Нужно показаться врачам. Конечно, такого светила, как твой дядька, нам не найти, царство ему небесное, но у него остались ученики, коллеги… Я не хочу, чтобы ты несла свой груз одна. Поделись со мной, Таньча!
Татьяна Ивановна отодвинулась от мужа к газовой плите. Он не понял этого ее движения.
– Что ты выдумываешь, Петя, – смешалась Татьяна Ивановна. – Я просто старею, наверное. Задумываться стала. Рассеянная какая-то. К тому же Лиза вот бросила нас, надумала в деревне остаться… Не ожидала я от нее.
Петр Дмитриевич потрогал тыльной стороной ладони самовар. Снял крышку, налил воды. Включил.
– Лиза служила нам верой и правдой столько лет, Танечка. Она имеет право на отдых. Что ж, она всегда мечтала о садике-огородике, ты это знала. Ну будь как будет. Нельзя же так из-за этого убиваться. Если Лерочка узнает, какая ты стала, то…
– Нет! – не на шутку перепугалась Татьяна Петровна и схватила мужа за рукав пижамы. – Не вздумай писать ей об этом, Петя! Ей своих забот хватает.
– Обязательно напишу, если ты и дальше в молчанку будешь играть! Пусть все бросает и нянчится с тобой. Ничего! Детей нет, так пусть с родителями прыгает!
– Зачем ты так, Петя? Разве Лерочка виновата, что детей у нее нет? Она, бедняжка, совсем отчаялась…
– Это ты, мать, отчаялась, как я погляжу. А дочь у нас в полном порядке. Она врач, не последняя величина в своем госпитале. К тому же общественница. Подумаешь, дети… Дети не главное.
– Ты, Петя, правда так думаешь? – вдруг ухватилась за слово жена. – А как же наша с тобой старость? Сейчас бы вокруг нас маленькие прыгали, теребили бы тебя за погоны, дедушкой называли. А мы с тобой теперь как две сироты, Петя…
И вдруг вот так, на ровном месте, как показалось генералу, без особой причины, Татьяна Ивановна расплакалась.
– Танюша, ну что ты… Ну было бы о чем! Какой же я сирота, если ты у меня есть? Ты самая у меня умница, красавица, рукодельница. Ты самая добрая.
Он хотел обнять жену, утешить. Но она вдруг перешла на другую сторону кухни, обернулась, и генерала испугало выражение ее лица. Он стоял, ничего не предпринимая, как под гипнозом ее неподдельного страдания.
– Я самая добрая? Не говори так, Петя, ты не знаешь ничего! Я недобрая, я совсем недобрая! Я такое натворила, Петя! Нет мне прощения!
– Да что ты, Таня… Что с тобой, – тихо говорил Петр Дмитриевич, не трогаясь с места. Ему передавалось состояние жены. Оно сильно действовало на него. Он чувствовал, как внутри холодной волной разливается страх, которого он не испытывал уже давно. Пожалуй, с тех самых пор, как их крошечная дочь болела скарлатиной. – Что тебя мучает, Таня? Расскажи мне… не молчи. – Он говорил осторожно, тихо, боясь напугать жену. Боясь сделать что-нибудь такое, что она замолчит совсем, замкнется. Особенно тревожил ее взгляд. Он вдруг стал отрешенным. Она словно смотрела сквозь него, куда-то за него, в ей одной ведомые дали.
– Это я, Петя, во всем виновата… В том, что Лерочка осталась без дочери, мы с тобой – без внучки. Я чудовище, Петя…
У Петра Дмитриевича подкосились колени. То, что он слышал, больше походило на бред психически нездорового человека. Ужасные мысли роем пронеслись в голове. Как он мог просмотреть жену, прозевать ее болезнь? Что же делать? Что делать?!
Между тем жена начала говорить, и он не перебивал ее. Хотя то, что она говорила, поначалу только подтверждало его предположения – Татьяна нездорова.
- Предыдущая
- 49/61
- Следующая
