Бесноватые - Карр Джон Диксон - Страница 25

• Предыдущая
• 25/56
• Следующая

– Так вот, значит, что вы задумали? Обвенчаться с девушкой в тюрьме?

– Если понадобится. Хотя я всячески постараюсь избежать этого. Путь этот, нужно признать, далеко не лучший…

– Не лучший? Это просто недопустимо.

– Но вчера вечером, доктор, вы сами предложили…

– Я сказал, что этого дурацкого ареста можно было бы избежать, если бы вы уже были женаты. Возражения же мои касались вашей женитьбы на ней в принципе. Я перечислил все, что этому препятствует, и вы, как мне показалось, согласились со мной.

– Да, но сейчас единственным препятствием остается Лавиния Крессвелл, которая может нанести какой-нибудь новый удар Пег. Ее надо обезвредить, и окончательно. Вы помните, я рассказывал вам о Хэмните Тонише и об этой его сестрице, миссис Крессвелл?

– Да, я помню, вы их очень поносили.

– А сейчас, – сказал Джеффри, – я хочу, чтобы вы узнали подлинную историю Пег и моих отношений с ней.

И он начал с самого начала, ничего не опуская. Он не пощадил Пег, как не пощадил и своей собственной оскорбленной гордости легкоуязвимого ревнивца. Он рассказал об их ссоре, после которой Пег бежала во Францию. О том, как после отъезда Пег ее горничная Китти выложила все сэру Мортимеру. Как сам он, по настоянию последнего, отправился в погоню, имея инструкции держать обеспокоенного дядюшку в курсе всех дел и – буде Пег отыщется – тайным письмом известить его об их приезде, чтобы им приготовили встречу в таверне «Золотой Крест». Джеффри поведал о том, как и где он обнаружил Пег, об их бегстве из Версаля в Париж, а из Парижа в Лондон и, наконец, об их прибытии в «Золотой Крест».

– Понятно, – заметил доктор Эйбил, откладывая давно погасшую трубку. – Так что в постели вашей девушка все-таки побывала? И до того, как она сбежала из дома? Стало быть, ущерб таки нанесен?

– Скажем так: между мной и Пег было нечто большее, чем просто дружба, и не один раз. Теперь главное мое желание – жениться на ней. Или вы полагаете, что я поступаю недостойно, рассказывая обо всем этом?

– Именно так я и полагаю. Но я полагаю также, что вы не испытываете удовольствия от пересудов кумушек, если этого можно избежать. Зачем вы все это мне рассказали?

– Потому что мне самому нужно было уяснить себе ситуацию. Прежде я сам не понимал, что происходит. А теперь мне крайне необходима ваша помощь.

Доктор Эйбил, в котором под внешней флегматичностью скрывался моралист более страстный, чем любой из братьев Уесли[43], оглядел Джеффри с головы до ног.

– И впрямь, – произнес он, подумав. – Вчера вечером, молодой человек, я помог вам в деле, в котором мне пришлось пойти против моих убеждений. Но если вы думаете, что я снова стану помогать вам Бог знает в чем, – ваш оптимизм несколько поспешен.

– Возможно. Если вы откажетесь, я не стану упрекать вас. Могу лишь уверить, что тогда случится величайшее несчастье.

– Ну и пусть случится. Почему все беды, происходящие в этом мире, нужно складывать на мои плечи? И отчего вы вообразили, что я в состоянии помочь вам?

– Вчера вечером в «Винограднике», разговаривая с мистером Стерном, вы упомянули одно имя. «Я, конечно, не Хантер с Джермин-стрит», – сказали вы. Вы имели в виду доктора Уильяма Хантера?

– Да.

– Вы лично знакомы с доктором Хантером?

– Очень мало. Доктор Хантер – блестящий врач; он пользуется заслуженной известностью, которую снискали ему его таланты. А я – это я. Но думаю, что он вспомнил бы меня при случае.

– Не согласились бы вы посетить одного его пациента, выдав себя за коллегу или ассистента доктора, и определить степень серьезности заболевания?

– Ну, знаете! – воскликнул доктор Эйбил, стукнув кулаком по столу. – Ну, знаете. Мне многое приходилось слышать, но это переходит всяческие границы. За кого вы меня принимаете? Осталась ли у вас хоть капля совести?

– Я сыщик, доктор. В первый год любого человека этой профессии часто тошнит от того, что ему приходится делать. Потом совести у него остается ничуть не больше, чем у меня.

– Да, это видно по тому, как вы обошлись с мисс Ролстон. И вы состарились до срока. Но знания человеческого сердца вы не приобрели, мистер Уинн, раз полагаете, что в своих действиях юная леди руководствовалась какими-нибудь мотивами, кроме нежной любви к такому недостойному субъекту, как вы.

– Я понял это и не стану с вами спорить. Но то, что я предлагаю, призвано помочь ей. Впрочем, ваше желание действовать по чести и достоинству вполне оправданно…

– Продолжайте, продолжайте, – сказал доктор Эйбил, который уже начал вставать со своего места, но снова сел при последних словах Джеффри. – Все это – безумие, чистейшее безумие. Я больше не желаю лезть в эти дела. Но вас я все же выслушаю. Итак, вы с мисс Ролстон приехали в «Золотой Крест». Ну? Что же такое необычайно важное произошло там?

Говоря это, он невольно возвысил голос. Человек с газетой, увлеченный описанием победы, которую одержал в битве при Плэсси в Индии мистер Клайв, поднял голову и взглянул на них. Джеффри опустил глаза.

– В «Золотом Кресте», когда Пег отправилась, как она сказала, переодеваться, я поднялся в Антилоповы покои – хозяин «Золотого Креста» любит давать названия своим комнатам. Там я заглянул в окно гостиной.

– И?

– До этого я, в отличие от Пег, совсем не опасался Лавинии Крессвелл. Если миссис Крессвелл благоугодно было пойти на содержание к сэру Мортимеру Ролстону – что с того? И какое мне дело, что он втрескался в нее по уши? Такое часто случается с мужчинами за сорок или под пятьдесят. Правда, я никак не мог предположить, что он способен на подобное безумство. И к тому же я еще не видел тогда ее братца.

И вот, глядя в окно гостиной, я задумался. Я видел, как сэр Мортимер ест и пьет, сидя за столом, а госпожа Крессвелл что-то говорит ему, расхаживая перед камином. Слов я не слышал, но видел, как этот громогласный человек вдруг весь съежился. Как если бы увидел кнут у нее в руке.

– Кнут?

– Ну, не в буквальном смысле. Хотя она унижает людей, не прибегая к иносказаниям. Когда я вошел в комнату, то удивился еще более. У сэра Мортимера вырвался крик, и первый вопрос его был, что с племянницей. Миссис Крессвелл это совсем не занимало. Она была одержима желанием отдать Пег в руки Хэмнита Тониша, подвергнуть ее порке и отправить в тюрьму по обвинению, которое вам известно.

И он поведал о том, что было дальше.

– Я полагал, – и Пег тоже, – что миссис Крессвелл читала письмо, которое я в гневе и запальчивости послал сэру Мортимеру из Парижа. Но она не упомянула «Олений парк», что, по ее представлениям, явилось бы совершенно убийственным обвинением. Она лишь яростно нападала на Пег, употребляя слова вроде «нескладеха», «деревенщина», «потаскуха», «лживые глаза» и тому подобное. Тогда, как я позже узнал, она не только не читала письмо, но даже не подозревала о его существовании.

– Откуда вам это известно?

– Сейчас расскажу. Это – самое главное во всей истории. Дело в том, что по-настоящему задуматься заставляет здесь не Лавиния Крессвелл или Хэмнит Тониш, а Мортимер Ролстон. Вместо того чтобы дунуть на нее, как на одуванчик, чтобы она разлетелась, этот человек юлил перед ней, лебезил, соглашался на все, что она придумывала для Пег. Потом, как только она пошла за Пег, едва вышла из комнаты, – его поведение тотчас же переменилось; прямо как у заговорщика. Он начал умолять меня защитить Пег от этих двух негодяев. Он знал, что мы – не просто друзья, догадывался о чувствах, которые я испытываю к Пег. По его словам, он решил «дать мне возможность показать, на что я гожусь», – так он сказал. И поэтому послал меня во Францию вместо того, чтобы попросить одного из своих агентов отыскать Пег. Он подговаривал меня жениться на Пег сейчас, когда над ней нависла опасность, но уверял, что замыслил этот брак с самого начала.

– Поклянитесь, что не лжете, молодой человек.

– Клянусь честью, если таковая у меня еще осталась, – это чистая правда.

• Предыдущая
• 25/56
• Следующая