Семья и как в ней уцелеть - Скиннер Роберт - Страница 50

Робин. Точно.

Джон. Значит, ребенок получает с избытком родительское внимание в виде замечаний, и дистанция сохраняется, они не жмутся друг к другу, то есть ребенок следует двойственному указанию «расти не вырастая», а также придерживается табу. Но ведь еще кое-что достигается — а? Я в детстве был «отсутствующим» и уверен, что это — хитрый путь завоевать какое-то пространство, «кусочек» уединения.

Робин. Сказав про «отсутствие», Вы попали в самую точку. Да, эти дети отсутствуют, они где-то, где могут обрести относительную свободу, свою собственную жизнь — подальше от всяких уловок, ловушек, мертвой хватки. Возможно, единственный путь к свободе — это уйти в себя, но внешне подчиниться родительской власти.

Джон. Хорошо, а почему они «бунтари» в школе? Потому что там ярость не воспрещается так строго, как дома?

Робин. Именно. Их ярость меньше страшит учителей.

Джон. Притом ребенок — ангел с виду.

Робин. Но он нуждается в головомойке за молчаливый бунт точно так же, как «ходунок», шаловливый, проказливый и нормальный, нуждается в указании «гриниц».

Джон. Значит, эта самая «необучаемость» — способ нащупать «границы»?

Робин. Верно.

Джон. И если учителя твердо укажут «границы», ну, потребуют взяться за ум…

Робин.…тогда, как знаю по опыту, от «необучаемости» и следа не останется.

Джон. Правда?

Робин. Чистейшая. Как только учителя поймут, чего ребенок в действительности добивается, и отчитают, по-настоящему рассердившись, то есть отнесутся к нему как к явному бунтовщику, бунт обернется обыкновенным озорством, которое учителя прекрасно распознают и пресекают, а потом, со временем, ребенок, как и «ходунок» в хороших руках, исправляется. И конечно, легко предсказать, что произойдет дальше.

Джон. Что?

Робин. Родители начнут жаловаться, что ребенок стал вести себя воинственнее.

Джон. Он освободился от табу.

Робин. Именно. Но они не могут с этим мириться. Поэтому-то психотерапевту и важно видеть всю семью и каждому помочь справиться со страхом, вызываемым яростью.

Джон. А что на самом деле такой ребенок думает о своих действиях? Подозревает, что «играет» с яростью?

Робин. Нет, наверное. Нет — пока ему твердо не укажут, что мозги «засоряет» ярость. А тогда ребенок, кажется, начинает понимать, что был непокорным. Вел себя вызывающе.

Джон. Но прежде ребенку нужно понять, что люди, отвечающие за него, не боятся ярости и помогут ему обуздать ее.

Робин. Похоже, так. Узнав, что другие способны справиться с яростью, он свободен присвоить чувство ярости и больше не притворяться, что ее в нем нет, ему больше не нужно изолировать ее от тех, на кого она направлена.

Джон. Как это — «изолировать»?

Робин. Трудно найти подходящие слова, чтобы объяснить, как это. Я уже говорил: не в том дело, что чувства не испытываются — испытываются каким-то образом. Но существуют порознь. А поэтому бессмысленны. Различные чувства — ярость, страх и прочие — все тут, все «без изъяна», только в чем их неповрежденная суть, человеку неясно, потому что чувства изолированы одно от другого, разъединены. Такая же «прерванность» эмоциональных связей — корень, от которого целый букет душевных болезней, называемых «неврозами навязчивых состояний».

Неврозы навязчивых состояний

Джон. Что такое навязчивое состояние? Когда человек чувствует побуждение что-то сделать, о чем-то думать?

Робин. Человек чувствует, как разные его стороны ведут в нем непрестанную борьбу, которую он не способен решить в пользу той или другой стороны. И даже на самом деле не представляет, за что борьба.

Джон. В чем его отличие от «аутсайдера»?

Робин. Случай тот же, просто «тяжелее» тянет. И как с прочими психическими расстройствами, порочный круг надо искать там, где начинается попытка решить проблему, потому что попытка только множит проблемы. Желание держать себя вне собственной мысленной карты, отдельно от других людей оборачивается «метастазирующим» нарушением единства, когда разъединяются уже разные стороны личности. Одна сторона личности — сознание не уравновешивается и не руководит другой — инстинктом, побуждениями. Поэтому личность «теряет связь» с собой и не доверяет себе. Постоянно тревожится, что «отбившаяся» сторона полностью выйдет из-под контроля, и кончится все катастрофой.

Джон. Каковы симптомы?

Робин. Иногда просто преувеличенный и необъяснимый страх сделать что-то, что, кажется, будет иметь пагубные последствия, или страх, что уже — неосознанно — сделано что-то ужасное. Человек чувствует необходимость постоянно убеждаться: нет, не совершил, не совершал «ничего такого», заверять себя: нет, не сделал, когда ослабил самонаблюдение. И, естественно, он постоянно за собой наблюдает. Он знает, что это глупо и никто не поймет его.

Джон. А чем именно ему не хотелось бы «запачкать руки»?

Робин. Тем, от чего обычно удерживает сознание. В особенности это насилие и распутство. Впрочем, может быть и любое другое осуждаемое обществом действие.

Джон. А я за навязчивое состояние принимал стремление всегда пересчитать стекла или надевать одежду в определенной последовательности.

Робин. Ну, я начинаю с нарушений грубее, когда человек отдает себе отчет, какое чувство, побуждение его страшит… хотя он в некоторой степени и «выключил» чувства. Я еще не касался развертывания порочного круга.

Джон. Расскажите, расскажите.

Робин. Происходит вот что: из-за отсутствия связей возникает тревога, но человек этого не понимает. И чем больше страшится, что потеряет контроль над собой и поддастся безумной ярости, тем больше порывает связь с чувствами. То есть усугубляет прежнюю разъединенность своих разных сторон.

Джон. Набирается порока…

Робин. Именно. Попытка страдающего навязчивостью разъединить, замаскировать, подавить чувства бесполезна, потому что уменьшает его реальный контроль над собой и увеличивает страх, что случится то, чего он старается не допустить. Он добавляет усилий, «рвет» и «глушит», но тревога растет тем безудержнее. Он все беспокойнее, нерешительнее, все меньше готов на риск, все очевиднее «привидение». Он только и делает, что думает, тревожится, но у других впечатление, что он эмоционально — мертвец, разве что тревога прорывается из него… часто мыслями, которые он не способен остановить, которые обнаруживают так пугающую его утрату самоконтроля.

Джон. Навязчивые мысли диковаты?

Робин. Да. Например, он с ужасом думает, что газ или электричество наделают в доме дел, что он ушел, а дверь не запер, что влезут воры, поэтому он проверяет краны, замки, выключатели снова, снова и снова. Только что проверял — а его тянет вернуться, проверить еще раз. Или же он боится чем-нибудь заразиться, моет руки «до дыр», не берется за дверные ручки.

Джон. То есть одновременно переживает «вредные» чувства и сознательно пытается убить их в себе.

Робин. Если он боится, что его сексуальная энергия вырвется из-под контроля, он может сдерживать себя, например, страхом венерических заболеваний, что говорит и о его сексуальных потребностях, и о сознательных попытках не удовлетворять их… Нужда мыть руки у виноватых в умерщвлении чувств трагична — помните леди Макбет с ее отчаянным и бесполезным «Прочь, проклятое пятно…»?

Джон. Но Ваш трагический «герой» не имеет по-настоящему реального представления ни об одной из сталкивающихся сторон.

Робин. Да, тут, очевидно, пружина его навязчивых мыслей и действий. Помогая человеку, вы должны крепко его поддерживать, когда он «включает» эти свои «опасные» чувства и познает их.

Джон. Кажется, я уловил. Похоже на водителя, который, боясь аварии, забрался на заднее сиденье: он может оправдаться тем, что не прикасался к рулю! И эти действительно ужасные навязчивые состояния — результат недостатка твердости у родителей?