Путь к Дураку. Книга первая. Философия Смеха. - Курлов Григорий - Страница 40

1. Вводя в практику новые техники, ни в коем случае не забывайте о том, что вами уже открыто в себе, а возможно, даже освоено. Выстраивайте текущий день на основе Хозяйского состояния. Не забывайте — Хозяйское состояние не есть техника, это сокрытый в вас эталон вашего повседневного существования. Это качество вашего совершенства и изначальной гармонии, ключ к которому у вас уже есть.

Возможно, что уже сейчас вам стало «неуютно» в ещё недавно привычном проблемном пространстве. Ощутив себя снова «там», немедленно трансформируйте своё состояние в Хозяйское. Удерживайте его техникой «Внутреннего смеха», которая к этому моменту должна стать для вас повседневной и естественной.

Продолжайте расширять рамки «Дня неадекватности», позволяя ему постепенно превратиться в «неадекватное существование».

2. Углубите технику «Внутреннего смеха», освоив и смело применяя его второй уровень — смех тонкими оболочками. Особое внимание уделите технике «Внутреннего зеркала» — прекрасному способу длительного нахождения в Хозяйском интуитивном канале.

Приучайте себя все свои решения принимать «не от ума», а исключительно ориентируясь на «внутренний позыв», возникающий в Хозяйском состоянии. Алгоритм вашего существования, выстроенный в пределах этого интуитивного канала, всегда будет беспроигрышным.

3. Сделайте технику «Открытого сердца» привычной для себя. Активно используя её, замечайте, как меняется ваше отношение к миру, к проблемам. И соответственно — их отношение к вам. Осознайте, что глубокая проработка проблем «Открытым сердцем» возможна именно потому, что вы восстанавливаете свою целостность, своё единство с теми своими частичками, которые некогда были превращены в проблемы. Осознание этого много важнее самого факта решения проблем.

Зелёный лесной ковер внизу кончился, мелькнула голубая лента реки, и дальше под летящей ступой до самого горизонта простиралась выжженная, каменистая земля. Лишь изредка её убегающая назад непрерывность разнообразилась невысокими скалами да глубокими провалами, дна в которых не наблюдалось.

Наконец впереди замаячило что-то. На высоченной скале, на самом её острие постепенно прорисовывался замок. «Как большой палец в сказке про Сороку-Ворону», — подумал Петя,

Действительно, величественности в растущем замке не было. А была в нём какая-то даже жалкость и заброшенность. Явно не досталось ему ни красивости внешней, ни плохонького деревца вокруг, ни ручейка журчащего рядом. Ни одной дороги или тропинки не вело к замку. И веяло от него тоской смертной.

— Чем выше поднимается человек, тем больше ему хочется плюнуть вниз, — почему-то именно сейчас подумал Петя, охотно поддаваясь возникшему позыву.

Ступа сделала вираж вокруг скалы, и плавно приземлилась внутри замка. Выскочив из неё, потягиваясь и разминая кости, Петя обернулся и замер…

Со всех сторон его не спеша окружали милые и симпатичные люди, неуклонно сжимая кольцо…

— Одна голова хорошо, — подумал Петя, ощутив, как что-то холодное и острое упёрлось ему в спину, — нос туловищем как-то лучше, — и включил внутренний смех. Давление в спину почти сразу ослабло…

…Петю втолкнули в высокую горницу с занавешенными окнами и горящими факелами.

На большой кровати с балдахином кто-то лежал, непрерывно постанывая. Петю подвели поближе.

Лежащий открыл глаза и мутным взором обвел всех.

— Да, всё те же, мягко говоря, лица, — вяло пробормотал он и уставился на Петю. — Что, ещё один лекарь? Кто прислал?..

Петя осматривался вокруг и не спешил с ответом, в ожидании Хозяйского состояния высмеивая остатки страха.

Его внимание привлёк плакат на стене: «Помни! Умело брошенный окурок может стать причиной пожара». Он перевёл взгляд на говорившего.

— Кощей — ты? — спросил спокойно.

— А кто ж ещё… — с каким-то обиженным удивлением ответил лежащий и даже сел на постели. — Я и есть — Бессмертный.

На шее Кощея болталась, отсвечивая золотом, медаль. Затейливой вязью на ней значилось: «Старейшему камикадзе».

— От Яги я, — Петя теперь держался уверенно, — должок у тебя перед ней.

— Какой ещё должок, — вскинулся Кощей, — ничего не знаю… должок… Болен я…

— А кто в Зеркало плевал? — с нажимом сказал Петя, вспомнив Лешего. — Кто Волшебное испортил?

— Ну вот, опять наезжают, — заныл Кощей, — надоели… царевичи эти… богатыри… Один Иван-придурок чего стоит… Устал… Сдохнуть бы — да никак… И болит всё напрочь…

Он ткнул пальцем в голову.

— Болит… — пожаловался, — и здесь болит, — ткнул пальцем в живот, — …и здесь, — ткнул в колено, — …и даже здесь… — постучал Кощей всё тем же пальцем по зубам. — Всё, всё болит…

— Жить надо так, чтобы хотелось ещё, — страдальчески сказал он, — а энто разве жизнь?..

— Ну-ка, ну-ка, — взялся Петя за руку Кощея, рассматривая. — Да у тебя же палец сломан! Он и болит. Тыкать меньше надобно было…

Не позволяя ошалевшему от новости Кощею исследовать свою руку, Петя осторожно поместил сломанный палец промеж ладоней и принялся смеяться ими. Смеялся ладошками, мысленно подключая к ним и палец.

Сам оглядел стоящих вокруг и остановил взор на одном, невзрачном с виду, с пузырьком и ложкой в руках.

— Бальной нуждается в уходе лекаря, — сказал, продолжая смех, — и чем дальше лекарь уйдёт, тем лучше…

Лицо у тщедушного человечка с пузырьком перекосилось от страха.

— Ах ты, лекаришка, — проговорил Кощей изменившимся голосом, сейчас его скрипучести и пронзительности позавидовал бы любой колодезный ворот. Он уставился на тщедушного, прожигая его взглядом. — В прошлом у тебя было прекрасное будущее. Но одно тухлое яйцо всегда помнится больше, чем тысяча свежих…

Лекарь затрепетал, тихо взвыв от ужаса, и Пете стало его жалко.

— Чего там, — сказал он Кощею уже по-свойски, — давай не будем делать слона из навозной мухи.

Кощей захохотал. Он хлопнул Петю по плечу здоровой рукой.

— Слона, говоришь? Знаю, знаю — медведь такой… с носом… А ты мне нравишься… Как, говоришь, зовут тебя? Петя?.. А палец, Петя, болеть-то перестал… Яга, значит, прислала?

— Она самая, — подтвердил Петя, ловко накладывая лубки на сломанный палец.

— Да, долг платежом страшен, — вздохнул Кощей, — ну ничего, опосля разберёмся.

Он глянул на стоящих у кровати и стал подзывать их по одному, представляя каждого Пете, пока тот возился с пальцем.

— Это умелец мой, — гордо сказал Кощей про первого, — готовит техническое обеспечение всем моим подлостям. Талантище… Левшой зовут.

Глянув на умельца вблизи, Петя онемел от удивления: по всему телу Левши медленно ползали блохи, с трудом волоча за собой подковы.

— Это мой звездочет, — продолжал Кощей, подзывая коротышку с перебинтованным глазом и в высоком остром колпаке, усеянном звёздами.

— На Солнце в телескоп можно посмотреть только два раза, — сказал Кощей, — левым глазом и правым. Левым он у же посмотрел… — и, скривившись, добавил: — Близко не подходи…

— Беда у него, — пояснил Пете, — недавно к нему пробрались хулиганы с большой дороги и превратили его обсерваторию в нечто соответствующее её названию. Никак не отмоется…

— А это мой повар, — продолжал Кощей. — Да, кстати… Когда это я ел в последний раз? Валяючисъ здесь, я и забыл, что кроме чужих неприятностей существуют ещё и другие радости жизни…

— Самое главное, — доверительно сказал он Пете, — правильно питаться. Когда питаешься — это правильно, — и обратился к остальным, — проваливайте теперь. Видеть вас, конечно, одно удовольствие, но не видеть — другое. В трапезной встретимся.

Оставив в трапезной шумно гуляющих Кощея и компанию, Петя вышел на большой балкон с видом на каменистую даль.

Заглянул внутрь себя. Последнее время он ощущал Хозяйское состояние как «зеркальную гладь озера внутреннего», так проще было удерживать себя в Хозяине и пресекать малейшие тревожные сигналы. Сейчас на «зеркале озера» наблюдалась лишь мелкая рябь небольшого напряжения.