Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 129

• Предыдущая
• 129/235
• Следующая

— Я тебе действительно благодарен, — заверил Марий, когда Сулла догнал его. — Но вообще-то, много ли значения имеет, успел ли я надеть toga praetexta! Как же они будут стоять целый час на ледяном ветру, пока я смою всю эту краску и переоденусь?

— Для них это имеет значение, — отозвался Сулла. — И для меня, можешь мне поверить, тоже. — Чтобы поспеть за Марием, ему пришлось шагать как можно шире. — Тебе нужны сторонники среди сенаторов, Гай Марий? Тогда, прошу тебя, постарайся не портить с ними отношения! Они не хотят смешивать в одну кашу инаугурацию и триумф. Пожалуйста, не раздражай их сегодня!

— Ладно, ладно, — проворчал Марий.

Он спустился по лестнице от крепости к задней двери своего дома, шагая через три ступени, и так резко рванул дверь, что привратник упал и в ужасе вскрикнул.

— Заткнись, парень, я ведь не галл, и мы живем не триста лет назад!

Ворвавшись в дом, Марий принялся громко звать жену, рабов, банную прислугу.

— Я уже все приготовила, — отвечала похожая на царицу Юлия, пленительно улыбаясь. — Я так и знала, что ты будешь спешить. Горячая ванна ждет тебя, Гай Марий. — Она обернулась к Сулле все с той же мягкой, ласковой улыбкой. — Добро пожаловать, брат. Снаружи довольно холодно, ты не находишь? Отдохни пока в моей гостиной и согрейся у жаровни. Я распоряжусь, чтобы принесли тебе немного вина.

— Ты права, там действительно прохладно, — отвечал Сулла, принимая кубок от свояченицы и направляясь следом за ней в гостиную. — Я привык к Африке. Поспевая за Великим, я несколько разгорячился, но теперь чувствую, что основательно озяб.

Она уселась напротив и доверительно наклонилась к нему:

— Что-нибудь не так?

— О, ты настоящая супруга! — отозвался он, невольно выдав себя горечью, прозвучавшей в голосе.

— Это потом, Луций Корнелий. Расскажи мне сперва, что не так.

Он криво улыбнулся, покачал головой:

— Ты знаешь, Юлия, я люблю этого человека, твоего мужа. Но иногда я готов поменяться местами с палачом и бросить его в Туллианскую темницу, как своего злейшего врага!

— Ну и что ж, — усмехнулась Юлия. — Со мной это тоже бывает. Ничего особенного тут нет. По-моему, это как раз нормально. Он — действительно великий человек, и жить с ним очень непросто. Что он натворил?

— Пришел на инаугурацию в полном триумфальном облачении, — сообщил Сулла.

— О дорогой мой брат! Полагаю, он был недоволен тем, что попусту теряет время, и в результате успел всех их настроить против себя? — спросила эта преданная великому человеку супруга, ясная головушка.

— К счастью, я понял, что он собирается сделать, — разглядел даже сквозь красную краску на его лице. — Сулла хмыкнул. — Эти его брови… После трех лет, проведенных с Гаем Марием, любой, если он не полный идиот, может угадать его мысли по движению бровей. Они так и скакали по красной физиономии. Да ты сама знаешь.

— О, я знаю! — И она широко, любяще улыбнулась.

— Я первым выскочил к нему навстречу и завопил что-то вроде того, что он все забыл. Тьфу! У меня в горле так и пересохло, язык прилип к гортани — я просто видел, как у него на кончике языка вертится приказание утопить меня в Тибре. Потом он увидел Квинта Цецилия Метелла и тут же изменил свои намерения. Ну и ну! Что за актер! Думаю, все, кроме Публия Рутилия, поверили, что он действительно позабыл, во что одет.

— Благодарю тебя за все, Луций Корнелий, — сказала Юлия.

— Не стоит, — отозвался он совершенно искренне.

— Еще горячего вина?

— Да, спасибо.

К вину Юлия принесла маленькие свежие булочки:

— Вот, только что из печи. На дрожжах, с колбасой. Очень вкусные. Мы все время готовим их для маленького Мария. Мальчик как раз в таком возрасте, когда не хочет есть того, что положено.

— А мои двое сорванцов лопают все, что только ни положи перед ними, — сказал Сулла, и лицо его засияло. — О, Юлия, они замечательные! Я никогда не понимал, как что-нибудь живое может быть таким… таким… идеальным!

— Я сама их очень люблю.

— Хотел бы я, чтоб и Юлилла их любила, — начал Сулла и замолчал. Лицо его омрачилось, потемнело.

— Знаю, — мягко отозвалась сестра Юлиллы.

— Что с ней происходит? Ты это понимаешь?

— Думаю, мы слишком избаловали ее. Ты ведь знаешь, наши отец с матерью не хотели четвертого ребенка. У них уже было два мальчика. Против моего рождения они не возражали — но на девочке решили покончить. Известие о грядущем рождении Юлиллы вызвало у них настоящий шок. Мы тогда были очень бедны. Так что когда Юлилла немного подросла, все стали жалеть ее. Мне кажется, она всегда служила живым укором. Особенно отцу и матери: они ведь не хотели ее рождения. Что бы она ни натворила, ей все прощалось. Когда у нее заводились деньги, она легко тратила их на пустяки. Думаю, недостаток заключался именно в этом, и мы не помогли ей избавиться от него. Мы не воспитывали в ней терпения и выдержки. Юлилла всегда считала себя самой важной персоной во всем мироздании, она становилась эгоистичной, эгоцентричной, готовой прощать себе любые выходки. Мы все виноваты в этом несчастии. А теперь бедная Юлилла страдает.

— Она слишком много пьет.

— Я знаю.

— Совсем не заботится о детях.

На глазах Юлии выступили слезы.

— Я знаю.

— Что я могу сделать?

— Разве что расторгнуть этот брак, — произнесла Юлия, и слезы потекли по ее щекам.

Сулла развел руками. К его пальцам прилипли крошки.

— Как мне заниматься расторжением брака, если я немедленно уезжаю из Рима — воевать против германцев? И кроме того, она — мать моих детей. Я на самом деле любил ее, насколько вообще способен любить.

— Что ты такое говоришь, Луций Корнелий! Когда ты любишь — ты любишь! Как можно любить кого-то больше или меньше?

Сообразив, что сказал слишком много, Сулла прикусил язык.

— Я с детства не знал любви и не учился этому искусству, — произнес он, как будто извиняясь. — Я больше не люблю ее. На самом деле я ее ненавижу. Но она — мать моей дочери и моего сына. И пока я не вернусь с войны против германцев, она — все, что у них есть. Если я с ней разведусь, она что-нибудь вытворит в своем духе — эдакое театральное: сойдет с ума, покончит с собой, или сопьется, или учинит еще что-нибудь подобное.

— Да, ты прав. В разводе она может навредить детям куда больше. — Юлия вздохнула, вытерла мокрые глаза. — В нашей семье сейчас две женщины, которые вызывают беспокойство. Могу я предложить тебе другое решение?

— Да, конечно.

— Хорошо. Вторая — моя мать. Она несчастна, живя с моим братом Секстом, его женой и их сыном. Главное противоречие — между моей невесткой Клавдией и мамой. В основном потому, что она привыкла быть в доме хозяйкой. Они постоянно ссорятся между собой. Все Клавдии самодуры и властолюбивы и с презрением относятся к древним женским добродетелям, которые столь дороги моей матери. — Юлия всхлипнула, решительно тряхнула головой.

Сулла усиленно делал вид, будто понимает всю эту женскую логику.

— Мама после смерти отца изменилась. Не думаю, что кто-нибудь из нас сознавал, какая прочная связь существовала между ними, как сильно она привыкла полагаться на его мудрость, на его советы. Теперь она становится своенравной и нервной, капризной, придирчивой. Гай Марий, увидев, какая неприятная складывается обстановка, предложил купить для мамы виллу на берегу моря, чтобы бедный Секст пожил в покое. Но она набросилась на него, как кошка, заявила, что знает: таким образом от нее просто хотят избавиться. И пусть, мол, ее считают клятвопреступницей, если она уйдет из своего дома!

— Ты хочешь, чтобы я пригласил Марсию жить со мной и Юлиллой? — произнес Сулла. — А почему она должна согласиться, коль скоро отказалась от виллы у моря?

— Да потому, что она знала: Гай Марий хочет от нее отделаться. И не собиралась доставлять своим переездом радость жене бедного Секста, — призналась Юлия откровенно. — Ты и Юлилла — совсем другое дело. Она будет жить совсем рядом — это во-первых. А во-вторых, она будет нужна. Полезна. И сможет приглядеть за младшей дочерью.

• Предыдущая
• 129/235
• Следующая