Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 153

• Предыдущая
• 153/235
• Следующая

— Все нормально, Гай Марий, я понимаю, — сказал, улыбаясь, Сулла.

— Продолжай, продолжай.

— Вероятно, одной из самых больших проблем было то, что у них не было достойного вожака. Никакого генерального плана, что ли. Я думаю, они просто ждали того дня, когда какой-нибудь великий царь разрешит им осесть на какой-нибудь из его незаселенных земель.

— И конечно, великие цари не хотят этого делать, — сказал Марий.

— Нет. Во всяком случае, германцы повернули обратно и пошли на запад. Они ушли от Данувия. Сначала они пошли по берегу Савы, потом чуть севернее и вдоль Дравы, к ее истокам. К этому времени они уже кочевали больше шести лет, не останавливаясь нигде дольше нескольких дней.

— Они не путешествуют в повозках? — спросил Марий.

— Редко. Они привязаны к скоту. Поэтому они следуют за своими стадами. Если кто-то заболеет или какая-то женщина должна родить, повозка становится транспортом. Только в таких случаях. — Сулла вздохнул. — И конечно, мы все знаем, что случилось потом. Они вторглись в Норик и в земли тавридов.

— Которые обратились за помощью к Риму, Рим послал Карбона справиться с захватчиками, и Карбон потерял армию, — продолжил Марий.

— И, как всегда, германцы после этого ушли, — сказал Сулла. — Вместо того чтобы вторгаться в Италийскую Галлию, они повернули направо, к высоким горам, и вернулись к Данувию, немного восточнее того места, где он сливается с Эном. Бойи не собирались пропускать их на восток, поэтому они направились на запад вдоль Данувия, через земли маркоманов. По причинам, которые я не смог выяснить, большая часть маркоманов присоединилась к кимбрам и тевтонам спустя семь лет миграции.

— А что там за гроза была? — спросил Марий. — Ну, знаешь, та, которая прервала сражение германцев с Карбоном и тем самым спасла несколько человек Карбона? Кое-кто считает, что германцы приняли грозу за знак божьего гнева и что это, мол, и спасло нас от их вторжения.

— Сомневаюсь, — спокойно сказал Сулла. — Я уверен, когда разыгралась гроза, кимбры — а с Карбоном сражались именно кимбры, они были ближе всех к его позициям — убежали в ужасе. Но я не верю, что именно это помешало им вторгнуться в Италийскую Галлию. Реальная причина проста: они никогда не развязывали войн для завоевания земель для себя.

— Как интересно! А сейчас перед нами орды дикарей, жаждущих Италии. — Марий внимательно посмотрел на Суллу. — И что случилось потом?

— На этот раз они дошли до истоков Данувия. На восьмой год к ним присоединилась группа настоящих германцев, херусков, которые ушли со своих земель по берегам реки Визургий. А на девятый год — люди из Гельветии, называются тигурины, которые, кажется, жили к востоку от Леманского озера и определенно являются кельтами. Думаю, так же, как и маркоманы. Однако и маркоманы, и тигурины, безусловно, являются германскими кельтами.

— Ты хочешь сказать, что они не питают вражды к германцам?

— Намного меньше, чем германцам не нравятся кельты! — усмехнулся Сулла. — Маркоманы столетиями воевали с бойями, а тигурины — с гельветами. Так что я полагаю, когда германские повозки проезжали через их земли, они подумали, что для разнообразия было бы неплохо отправиться с ними посмотреть на незнакомые места. К тому времени, как миграция пересекла горную цепь и достигла Длинноволосой Галлии, она уже насчитывала восемьсот тысяч человек.

— И все они нагрянули на бедных эдуев и амбарров и остались там, — сказал Марий.

— Больше трех лет, — кивнул Сулла. — Эдуи и амбарры, видишь ли, были более спокойные люди. Романизированные, Гай Марий! Гней Домиций вырвал у них зубы, чтобы наша провинция Заальпийская Галлия чувствовала себя безопаснее. Германцам понравился наш белый хлеб. Что-то, на что они могли намазать свое масло, чем могли собрать жир и кровь, капающие с мяса, и подмешать в свои ужасные кровяные пудинги.

— Ты говоришь об этом с большим чувством, Луций Корнелий.

— Да, конечно! — Перестав улыбаться, Сулла задумчиво стал рассматривать вино в чаше, потом посмотрел на Мария. Светлые глаза его засияли. — Они выбрали себе общего вождя, — вдруг сказал он.

— Ого! — тихо воскликнул Марий.

— Его зовут Бойорикс. Он кимбр. Кимбры — самое многочисленное племя.

— Но это кельтское имя, — заметил Марий. — Бойорикс — бойи. Очень грозная нация. Везде есть колонии бойев — в Дакии, Фракии, Длинноволосой Галлии, Италийской Галлии, Гельветии. Кто знает, может быть, много лет назад они внедрили колонию среди кимбров. В конце концов, если этот Бойорикс говорит, что он кимбр, тогда он кимбр. Они не могут быть настолько примитивны, чтобы не знать свою генеалогию.

— На самом деле они очень плохо знают генеалогию, — заметил Сулла, облокотившись на ложе. — Не потому, что они примитивны, а потому, что вся их структура отличается от нашей. Кстати, она отличается и от любого народа, рассеянного вокруг Среднего моря. Они не земледельцы, а когда у людей нет своей собственной земли, и на протяжении поколений они не занимаются этой землей, у них не развивается чувства места. Это значит, что у них нет и чувства семьи. Жизнь племенная, групповая жизнь, — если тебе так больше нравится, — для них более важна, нежели семейная. Они питаются общиной, что в их ситуации более разумно. Когда дом существует только для сна, когда там нет кухни или же когда дом стоит на колесах — проще убить крупное животное, разделать его, зажарить целиком и накормить все племя. Их генеалогия — это генеалогия племени. У них есть свои герои, о которых они слагают песни, но они приукрашивают их подвиги, сильно преувеличивая их. Вождь, живший лишь два поколения назад, уже равен Персею или Геркулесу, он уже не воспринимается как реальный человек. Их понимание места тоже лишено реальности. Положение человека — вождь, жрец, шаман — превалирует над личностью. Индивидуум становится должностью! Он отделяется от своей семьи, семья не идет за ним. И когда он умирает, должность переходит к тому, кого выберет племя. У них нет семейного права, преемственности должностей. Их представления о семье очень отличаются от наших, Гай Марий.

Сулла поднялся, чтобы налить еще вина.

— И ты по-настоящему жил среди них! — поразился Марий.

— Но я же должен был! — Отпив немного вина, Сулла добавил в него воды. — Я отвык от вина, — удивился он. — Не обращай внимания, голова моя скоро придет в норму. — Сулла нахмурился. — Мне удалось внедриться к кимбрам, пока они пытались перейти Пиренеи. Это было в прошлом ноябре, когда я возвратился к ним после встречи с тобой.

— Каким образом тебе это удалось? — пораженный, спросил Марий.

— Они начали испытывать трудности, как и все люди в период затяжной войны, — включая и нас, особенно после Аравсиона. С тех пор как вся нация, кроме стариков и ослабевших, движется как единое целое, каждый погибший воин оставляет вдову и сирот. За этих женщин отвечает племя, пока их сыновья не подрастут и не станут воинами. Вдовы стараются найти себе нового мужа среди воинов. Если женщине удастся привлечь к себе и своим детям какого-нибудь воина, ей позволяют остаться в племени. Ее повозка — это ее приданое. Хотя не все вдовы имеют повозки. И не все вдовы находят себе новых мужей. Наличие повозки, несомненно, помогает в этом. Женщинам дается срок, чтобы вновь устроить свою жизнь. Три месяца, то есть один сезон. После этого их убивают вместе с их детьми. Члены племени, у которых нет повозок, бросают жребий, решая, кому достанется освободившаяся. Они убивают и тех, кто становятся слишком старыми, чтобы приносить племени какую-то пользу. Убивают также и лишних новорожденных девочек.

Марий поморщился:

— А я-то думал, что только мы были жестокими.

Но Сулла покачал головой:

— Что такое жестокость, Гай Марий? Германцы и галлы — такие же, как и все другие. Они строят свое общество таким образом, чтобы выжить. Те, кто становятся обузой для сообщества, то есть просто ничего не могут дать, — те должны уйти. Что лучше — бросить их на произвол судьбы, без присмотра, или стукнуть по голове? Умирать медленно от голода и холода или умереть быстро и без боли? Вот как они рассуждают. Вот как они вынуждены решать эту проблему.

• Предыдущая
• 153/235
• Следующая