Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 187
- Предыдущая
- 187/235
- Следующая
Много нашлось римских всадников и римских компаний, желающих завладеть землями в Заальпийской Галлии. В ожидании поражения германцев они — дальновидные! — постарались заранее заручиться поддержкой своих патронов в Сенате, которые могли бы обеспечить им доступ к новым государственным землям Галлии. А теперь вот выясняется: чтобы получить эти земли, надо было записаться в простые солдаты. Открытие вызвало такое возмущение, какого не наблюдалось в худшие дни Гракхов.
И по мере того, как ожесточался Сенат, ожесточались и всадники первого класса, некогда самые горячие сторонники Мария. Теперь же, чувствуя, как их лишают шанса стать «отсутствующими» владельцами земель в Дальней Галлии, они пришли в ярость и сменили симпатию к Марию на ненависть. А агенты Метелла Свинки и Катула Цезаря шныряли повсюду, нашептывая, нашептывая…
— Он раздает то, что принадлежит государству, словно все это его собственность — и земля, и государство! — произносилось поначалу шепотом, потом во весь голос.
— Он намерен завладеть государством, иначе зачем ему становиться консулом теперь, когда война с германцами закончилась?
— Рим никогда не раздавал земли своим солдатам!
— Италийцы получают больше, чем они заслуживают!
— Земля, отобранная у врагов Рима, принадлежит только римлянам!
— Он начинает с государственных земель за пределами Италии, но не успеем мы оглянуться, как он начнет раздавать государственные земли Италии! Их он тоже отдаст италийцам!
И так далее, и так далее, и так далее… Чем громче говорил Марий на Форуме и в Сенате, тем ожесточеннее становилась оппозиция. Она усиливалась, а не ослабевала и с каждым днем набирала силу и энергию. Пока медленно, почти незаметно, общественное отношение ко второму аграрному проекту Сатурнина начинало меняться.
Многие политики из народа — а были те, кто делает политику, и среди завсегдатаев Форума, и среди самых влиятельных всадников, — постепенно засомневались в правоте Мария. Ибо они никогда раньше не сталкивались с таким яростным противостоянием.
— Не может ведь быть столько дыма без огня, — стали поговаривать они между собой.
— Это не просто очередная глупая стычка сенаторов — слишком уж она непримирима.
— Когда у такого человека, как Квинт Цецилий Метелл Нумидийский — а ведь он, кстати, был и цензором, и консулом, и разве мы забыли, каким смелым цензором он был? — число сторонников все увеличивается, значит, какая-то правота в его словах есть.
— Я вчера слышал, что один всадник, в чьей поддержке Гай Марий очень нуждается, публично отрекся от него! Земля в Толозе, которую пообещал ему сам Гай Марий, теперь будет отдана солдатам-ветеранам.
— Кто-то мне передавал, как лично слышал, будто Гай Марий говорил: дескать, он хочет предоставить римское гражданство каждому холостому италийцу.
— Это уже шестой срок консульства Гая Мария — и пятый подряд. Говорят, на днях за обедом он сказал, что будет консулом всегда! Намеревается выставлять свою кандидатуру каждый год, пока не умрет.
— Наверное, он хочет стать царем Рима!
Таким образом, кампания слухов, развернутая Метеллом Нумидийским и Катулом Цезарем, начала приносить плоды. И в результате даже Главция и Сатурнин стали бояться, что второй закон о земле обречен на провал.
— Я должен получить эту землю! — в отчаянии сказал Марий своей жене, которая все эти дни терпеливо ждала, пока он наконец поговорит с ней об этом. Не потому, что она могла предложить свежие идеи или сказать что-нибудь дельное. Просто потому, что знала: она — единственный настоящий друг, который у него остался в Риме. Сулла после триумфа был отослан обратно в Италийскую Галлию, а Серторий отправился в Ближнюю Испанию навестить свою германскую жену и ребенка.
— Разве это столь существенно? — спросила Юлия. — Признайся мне честно, так ли много будет для тебя значить, если твои солдаты не получат землю? Римских солдат никогда не наделяли землей — не было такого прецедента. В любом случае они не смогут сказать, что ты не пытался.
— Ты не понимаешь! — нетерпеливо перебил он. — Речь идет теперь уже не столько о солдатах, сколько о моем dignitas, о моем положении в общественной жизни. Если закон не пройдет, я больше не Первый Человек в Риме.
— А Луций Апулей помочь не может?
— Он старается, боги знают, как он старается! Но мы не побеждаем — мы проигрываем! Я, как Ахилл в реке, не в силах выплыть на берег, потому что берег все отдаляется. Слухи невероятные, Юлия! И никто не борется с ними, потому что клеветники никогда не высказываются публично. Будь я виновен хотя бы в десятой доли того, что обо мне говорят, я бы давно втаскивал валуны на гору в Тартаре.
— Да, с клеветой бороться трудно, — согласилась Юлия. — Но рано или поздно слухи приобретают такие причудливые формы, что люди вдруг приходят в себя. И в твоем случае произойдет точно так же. Люди ужасно наивны и легковерны, но даже самые наивные и легковерные когда-то достигнут насыщения. Сколько можно колоть уже мертвое тело? Закон будет принят, Гай Марий, я уверена. Просто ты слишком с этим торопишься. Не спеши. Подожди, пока всеобщее мнение опять окажется на твоей стороне.
— Да, конечно, закон может быть принят. Но что помешает Палате опровергнуть его, как только Луций Апулей уйдет с этой должности и у меня уже не будет такого способного народного трибуна? — Марий тяжело вздохнул.
— Понимаю.
— Понимаешь?
— Конечно. Ведь я, муж мой, из рода Юлиев Цезарей, а это значит, что я выросла среди политических дискуссий, пусть даже мой пол запрещает мне заниматься общественными делами. — Она покусала губу. — Это — проблема, не так ли? Аграрные законы нельзя ввести в жизнь за сутки. На это уходят годы и годы. Требуется подобрать земельные участки, осмотреть их, размежевать, найти людей, на чьи имена они будут записаны, затем создать комитеты и назначить специальных уполномоченных… Это бесконечный процесс.
Марий усмехнулся:
— Ты говорила с Гаем Юлием!
— Конечно. Но я и сама кое-что понимаю. — Она похлопала по свободному месту рядом с собой на ложе. — Иди сюда, любимый, сядь.
— Не могу, Юлия. — Он продолжал нервно ходить по комнате взад-вперед.
— Неужели нет никакого способа защитить этот законопроект?
Марий вдруг остановился, повернулся, посмотрел на жену из-под густых бровей.
— По правде говоря, есть…
— Расскажи мне, — спокойно попросила она.
— Гай Сервилий Главция об этом подумывал, и Луций Апулей стоит за это. Они оба стараются склонить меня на свою сторону, но я не уверен…
— Это нечто совсем новое? — спросила Юлия, зная репутацию Главции.
— Достаточно новое.
— Пожалуйста, Гай Марий, расскажи мне!
«Как хорошо, что есть кому рассказать… Кому-то, кто не точит на меня топор, а наоборот — хочет помочь», — подумал Марий устало.
— Я — военный человек, Юлия. Я предпочитаю принимать военные решения. В армии каждый знает: когда я отдаю приказ, этот приказ — наилучший в данных обстоятельствах. Поэтому каждый подчиняется, не задавая вопросов. Солдаты знают меня и доверяют мне. Но ведь этот народ Рима тоже знает меня! Римляне тоже должны доверять мне! Но разве это так? Нет! Они столь озабочены осуществлением своих идей, что даже не желают выслушать, что говорят другие. Направляясь в Сенат, я знаю заранее — еще не доходя до этого ужасного места! — что буду вынужден делать свое дело в атмосфере ненависти и злой критики. Это заранее лишает меня сил. Я слишком стар. Я чересчур закоснел в своих привычках, чтобы заниматься этими людьми, Юлия. Они все идиоты, они погубят Республику, если будут продолжать делать вид, будто ничего не изменилось с тех пор, как Сципион Африканский был мальчиком! Мои солдатские поселения — это же так хорошо! Вот и все.
— Согласна, — сказала Юлия, скрывая свой испуг. Марий в эти дни выглядел измотанным, старше своих лет. Впервые за всю свою жизнь он начал полнеть. Вот оно, сидение на собраниях! А ведь он привык мерить землю шагами на открытом воздухе… Его волосы вдруг поседели и поредели. Да, война для тела мужчины более благоприятна, чем законотворчество. — Давай-ка рассказывай все до конца, — настояла она.
- Предыдущая
- 187/235
- Следующая
