Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 188

• Предыдущая
• 188/235
• Следующая

— Этот второй проект содержит дополнительный пункт, который специально придумал Главция. — Марий вновь принялся вышагивать по комнате, роняя слова. — В течение пяти дней после принятия закона каждый сенатор должен принести клятву, что будет соблюдать этот закон вечно.

Юлия не удержалась — ахнула, поднесла руки к щекам, посмотрела на Мария в отчаянии и произнесла самое сильное слово, какое только знала:

— Ecastor!

— Потрясающе, правда?

— Гай Марий, Гай Марий, они никогда не простят тебе, если ты включишь этот пункт в законопроект.

— Ты думаешь, я этого не знаю? — воскликнул он, воздев руки к потолку. — Но что еще я могу поделать? Я должен получить землю!

Она облизала пересохшие губы.

— Ты еще много лет будешь в Палате. Разве ты не можешь продолжать бороться, пока закон не будет принят?

— Продолжать бороться? Когда же я остановлюсь? Я устал бороться, Юлия.

Она решила подшутить над ним:

— Фу! Кто это мне говорит? Гай Марий устал бороться? Ты же борешься всю свою жизнь!

— Тогда было иначе, — попытался он объяснить. — Эта борьба грязная. Ведется не по правилам. И даже неизвестно, кто твои враги и где они скрываются. На поле битвы я готов выйти в любое время! По крайней мере, то, что происходит во время сражения, — происходит быстро и чисто. И побеждает лучший. Но Сенат Рима — это публичный дом наихудшего пошиба. И я провожу дни, пробиваясь сквозь эту муть! Я скажу тебе, Юлия: лучше искупаться в крови павших на поле боя! И если кто-то наивный считает, будто политическая интрига губит меньше жизней, чем война, то пусть политики отольют ему на голову!

Юлия поднялась, подошла к нему, заставив его остановиться, и взяла его за руки.

— Мне не хочется так говорить, любовь моя, но Форум — явно не для такого прямолинейного человека, как ты.

— Если до сегодняшнего дня я не знал этого, то теперь, спасибо, знаю, — уныло произнес он. — Я считаю, что пункт о специальной клятве, добавленный Главцией, должен быть сохранен. Но, как все время спрашивает меня Публий Рутилий Руф, куда все эти новые законы приведут нас? Действительно ли мы заменяем дурное хорошим? Или просто дурное меняем на худшее?

— Только время покажет, — спокойно ответила Юлия. — Что бы еще ни случилось, Гай Марий, никогда не забывай: люди всегда с ужасом твердят, что тот или иной новый закон означает конец Республики, что Рим больше не Рим… А я знаю по книгам: Сципион Африканский говорил то же самое о Катоне Цензоре! И, наверное, какой-нибудь наш предок Юлий Цезарь говорил так о Бруте, когда тот убил своих сыновей. Республика нерушима, и они знают это, хоть и вопят, что она обречена. Помни об этом.

Ее здравые рассуждения наконец-то подействовали — он стал успокаиваться. Юлия с удовлетворением заметила, что краснота глаз побледнела, с лица сошли пятна. Она решила сменить тему разговора:

— Кстати, мой брат Гай Юлий хочет завтра встретиться с тобой, поэтому, пользуясь случаем, я пригласила его и Аврелию на обед. Надеюсь, ты согласен.

Марий ахнул:

— Конечно! Очень хорошо! А я и забыл! Он уезжает на остров Церцина организовывать там мою первую колонию ветеранов! — Он опустил голову, обхватил ее руками. — Он ведь уезжает, да? О боги, моя память! Что происходит со мной, Юлия?

— Ничего, — успокоила она. — Тебе нужна передышка. Лучше, если ты несколько недель проведешь вдали от Рима. Но поскольку это невозможно, почему бы нам с тобой вместе не поискать Мария Младшего?

Этот славный девятилетний малыш был удачным сыном: высокий для своего возраста, крепкого сложения, блондин, с настоящим римским носом, что его отцу было особенно приятно. Нравилось Марию также и то, что сына больше интересовала физическая подготовка, чем умственные занятия. Тот факт, что Марий Младший все еще оставался единственным ребенком в семье, огорчал мать больше, чем отца. После смерти второго сына две беременности Юлии оказались неудачными. Теперь она уже боялась, что не сможет выносить ребенка до положенного срока. Однако Марий был согласен иметь и одного сына. Он отказывался слушать, когда ему говорили, что необходимо отложить несколько яиц в запасную корзину.

Обед удался на славу. Из гостей присутствовали только Гай Юлий Цезарь, его жена Аврелия и дядя Аврелии Публий Рутилий Руф.

Цезарь уезжал на африканскую Церцину в конце восьмидневной базарной торговли. Поручение ему нравилось, и только одно отравляло ему удовольствие.

— Меня не будет в Риме, когда родится наш первый сын, — сказал он с улыбкой.

— Аврелия, нет! Опять? — со стоном вопросил Рутилий Руф. — Ведь будет еще одна девочка, вот увидишь. Где ты найдешь еще одно приданое?

— Фу, дядя Публий! — воскликнула неунывающая Аврелия, засовывая в рот кусочек цыпленка. — Во-первых, нам не понадобится приданое для наших девочек. Отец Гая Юлия заставил нас пообещать, что мы не будем упрямыми Цезарями и освободим наших девочек от порока плутократии. Поэтому мы намерены выдать их замуж за ужасно богатых, но никому не известных. — Она съела еще несколько кусочков. — И потом, нам уже хватит девочек. Теперь мы заведем мальчиков.

— Как, сразу нескольких? — заморгал глазами Рутилий Руф.

— О, было бы замечательно, если бы получились двойняшки! У Юлиев они бывали? — спросила отважная мать свою свояченицу.

— Думаю, да, — нахмурясь, ответила Юлия. — Конечно! У нашего дяди Секста были двойняшки, хотя один умер… Ведь Цезарь Страбон — из двойни, да?

— Да, — с усмешкой ответил Рутилий Руф. — Наш бедный молодой косоглазый друг обладает многими именами, и Вописк, одно из них, как раз означает «выживший из двойни». Но я слышал, что у него есть еще и прозвище.

Насмешливая нотка в голосе Рутилия Руфа насторожила собравшихся. Марий спросил за всех:

— Какое?

— Как-то раз у него на заднице вскочил свищ, и один остряк сказал, что теперь у Цезаря Страбона на заднице полторы дырки. С тех пор его зовут «Полуторным», — объяснил Рутилий Руф.

Все расхохотались, включая и женщин, которым разрешили послушать эту небольшую непристойность.

— Близнецы могли быть и в семье Луция Корнелия, — сказал Марий, вытирая выступившие от смеха слезы.

— Почему ты так говоришь? — поинтересовался Рутилий Руф, предвкушая еще одну сплетню.

— Ну, как вам всем известно, — хотя в Риме этого не знают, — он целый год прожил среди кимбров. Там у него была жена из племени херусков по имени Германа. Она родила ему двух мальчиков.

Юлия помрачнела:

— Они попали в плен? Умерли?

— Edepol, нет! Он отвез ее в ее родное племя в Германии, а потом присоединился ко мне.

— Занятный парень, этот Луций Корнелий, — задумчиво проговорил Рутилий Руф. — Что-то у него с головой.

— Вот здесь-то ты и ошибаешься, — возразил Марий. — Ничья голова так крепко не сидит на плечах, как голова Луция Корнелия. Я бы даже сказал, что он — человек будущего.

Юлия хмыкнула:

— У его были причины удрать в Италийскую Галлию после триумфа. Они с мамой ужасно воевали все это время.

— Ну, это же понятно! — храбро сказал Марий. — Твоя мать даже меня может напугать до смерти!

— Приятная женщина Марсия, — припомнил Рутилий Руф. И торопливо добавил, заметив, что все посмотрели на него: — Во всяком случае, внешне. В те далекие дни.

— Она очень старается найти новую жену Луцию Корнелию, — сказал Цезарь.

Рутилий Руф поперхнулся кусочком сливы:

— Несколько дней назад я был на обеде у Марка Эмилия Скавра, — произнес он плутовским голосом, — и готов был бы поспорить, что Луций Корнелий сам нашел бы себе жену, не будь она уже женой другого человека.

— Не может быть! — воскликнула Аврелия, подавшись к Рутилию Руфу. — Дядя Публий, расскажи нам, кто она!

— Маленькая Цецилия Метелла Далматика, — сказал Рутилий Руф.

— Жена самого принцепса Сената? — взвизгнула Аврелия.

— Она самая. Луций Корнелий только взглянул на нее, когда их знакомили, сразу стал краснее своих волос и весь обед просидел, как болван, не отрывая от нее глаз.

• Предыдущая
• 188/235
• Следующая