Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 191

• Предыдущая
• 191/235
• Следующая

— Что лично ты думаешь, — спросил Скавр голосом, слышным во всех уголках курии, — о втором аграрном законе Апулея? Является ли он действительным в свете того, что происходило при его принятии?

Тишина. Полная тишина. Все затаили дыхание. Задохнулся и Гай Марий, который слишком увлекся, не думая, что излишняя уверенность может загнать его в тупик.

— Ты хочешь, чтобы я повторил свой вопрос, Гай Марий? — ласково осведомился Скавр.

Марий облизал пересохшие губы. Куда идти? Что делать? «Вот ты и оступился, Гай Марий. Провалился в ловушку, из которой тебе не выбраться. Почему я не подумал, что мне обязательно зададут этот вопрос, и задаст его единственный умный человек среди них всех? Неужели мой собственный ум настолько меня ослепил? А ведь вопрос был неизбежен! И я даже не подумал об этом. Ни разу — за эти долгие три дня. Да, выбора нет. Скавр ухватил меня за самое уязвимое место. Давай, Гай Марий, пляши! Он свалил меня, — думал Марий смятенно, — потому что у меня нет выбора. Теперь я должен встать и сказать Палате, что лично я считаю закон несостоятельным. Иначе никто не поклянется. Я же дал им понять, что закон вызывает сомнения! Более того, я дал им понять, что сомнение позволяет взять клятву обратно. Если я отрекусь от собственных слов, то потеряю доверие сенаторов. А если скажу, что лично я считаю закон несостоятельным, то потеряю самого себя».

Он взглянул на скамью трибунов, увидел Луция Апулея Сатурнина — сидит, подавшись вперед, руки сжаты, лицо непроницаемо, зубы обнажены.

«И этого человека потеряю — человека, который для меня так важен, — если скажу, что закон несостоятелен. И величайшего законодателя, какого когда-либо видел Рим, — Главцию — его я потеряю тоже… Вместе мы смогли бы привести в порядок всю Италию, как бы ни пакостили политики. Но если я скажу, что их закон несостоятелен, я потеряю их навсегда. И все же — и все же — я должен это сказать. Потому что в противном случае эти хрены не дадут клятвы и мои солдаты не получат землю. Вот о чем я должен думать. Земля для моих людей. Я погиб. Ибо я проиграл».

Когда ножка кресла под Главцием заскрипела по мраморной плите, половина сенаторов вскочили. Главция посмотрел на свои ногти, сжал губы. Его лицо было лишено всякого выражения. Минута проходила за минутой, а тишина не прерывалась.

— Думаю, мне лучше повторить свой вопрос, Гай Марий, — бесстрашно заговорил в полном молчании Скавр. — Каково твое личное мнение? Действителен этот закон или недействителен?

— Я считаю… — Марий замолчал, нахмурился. — Лично я считаю, что закон, вероятно, недействителен.

Скавр хлопнул себя по коленям.

— Благодарю тебя, Гай Марий! — Он поднялся, радостно оглядел задние ряды, потом перевел взгляд на тех, кто сидел напротив него. — Итак, досточтимые сенаторы, если даже такой человек, как наш собственный непобедимый герой Гай Марий, считает закон Апулея недействительным, тогда я буду счастлив принести клятву! — И он отвесил поклон Сатурнину и Главции. — Идемте, коллеги сенаторы! Как принцепс Сената, я предлагаю всем поторопиться в храм Семо Санка!

— Остановитесь!

Все замерли. Метелл Нумидийский хлопнул в ладони. С самого верхнего ряда спускался его слуга, держа в обеих руках по большому мешку — такому тяжелому, что бедняга сгибался под их тяжестью и вынужден был волочь их по широким ступеням. Мешки звенели, со стуком переваливаясь с одной ступени на другую. Когда оба они оказались у ног Метелла Нумидийского, слуга вернулся наверх и снова спустился вниз еще с двумя мешками. Несколько сенаторов-заднескамеечников посмотрели, сколько еще мешков стояло у стены, после чего дали знак своим слугам помочь. Дело пошло быстрее, и вскоре все сорок мешков были сложены у кресла Метелла Нумидийского. И только тогда он поднялся.

— Я не дам клятвы. Я отказываюсь — пусть старший консул хоть тысячу тысяч раз уверяет, что закон недействителен! Я плачу свой штраф в двадцать талантов серебра и объявляю, что завтра на рассвете я уезжаю в ссылку.

Что тут началось!

— Тихо! Соблюдайте порядок! — кричал Скавр, кричал Марий.

Когда наконец все стихло, Метелл Нумидийский оглянулся и через плечо сказал кому-то:

— Квестор казначейства, пожалуйста, подойди сюда.

Сверху спустился видный молодой человек с каштановыми волосами и карими глазами. Его белая тога мерцала, каждая складка была идеальна. Это был Квинт Цецилий Метелл Поросенок.

— Квестор казначейства, я передаю тебе эти двадцать талантов серебра в уплату штрафа, наложенного на меня за отказ поклясться соблюдать второй аграрный закон Апулея, — молвил Метелл Нумидийский. — Однако пока Палата еще вся в сборе, я требую, чтобы деньги были пересчитаны. Пусть почтенные сенаторы убедятся, что сумма верна до последнего денария.

— Мы верим твоему слову, Квинт Цецилий, — сказал Марий, улыбаясь невесело.

— Я настаиваю! Никто не двинется с места, пока не будет сосчитана последняя монета. — Он кашлянул. — Я думаю, общая сумма составляет сто тридцать пять тысяч денариев.

Все со вздохом сели. Двое служащих Палаты принесли стол и поставили около Метелла Нумидийского. Сам Метелл Нумидийский, придерживая тогу левой рукой, правую положил на стол. Служащие открыли один из мешков и высыпали монеты на стол. Молодой Метелл приказал держать пустой мешок открытым, а сам принялся считать монеты, сбрасывая их по одной в правую ладонь под столешницей. Когда ладонь наполнилась, он опустил монеты в мешок.

— Подожди! — сказал Метелл Нумидийский.

Метелл Поросенок остановился.

— Считай громко, квестор казначейства.

Все ахнули, потом вздохнули, потом раздался всеобщий стон. Метелл Поросенок вернул сосчитанные монеты на стол и стал считать снова:

— Р-р-раз, д-д-два, т-т-три…

Когда солнце зашло, Гай Марий поднялся:

— День закончился, почтенные сенаторы, но дело наше не окончено. После захода солнца официальные заседания в Палате не проводятся. Поэтому я предлагаю теперь же направиться в храм Семо Санка и дать наши клятвы. Это надо сделать до полуночи. Иначе мы нарушим прямой наказ народа.

Он посмотрел туда, где стоял Метелл Нумидийский, а его сын все еще считал деньги. До финала было еще очень далеко, хотя Поросенок заикался уже меньше — перестал волноваться.

— Марк Эмилий Скавр, принцепс Сената, твой долг остаться здесь и наблюдать за окончанием этой длительной процедуры. Я надеюсь, что ты это выполнишь. Я разрешаю тебе принести твою клятву завтра. Или послезавтра, если пересчет денег займет завтра весь день. — В уголках губ Мария пряталась улыбка.

Но Скавр — он не улыбнулся, нет. Откинув голову назад, он громко расхохотался.

Поздней весной Сулла вернулся из Италийской Галлии и сразу же, только приняв ванну и переодевшись, пришел к Гаю Марию. Марий выглядел неважно, что было вовсе не удивительно. Даже на самом севере страны стали известны события, сопровождавшие принятие закона Апулея. Марию не потребовалось пересказывать всю историю. Они просто молча посмотрели друг на друга и без слов поняли все, чем хотели поделиться.

Однако когда первые эмоции улеглись и первая чаша хорошего вина была выпита, Сулла затронул неприятную сторону события.

— Доверие к тебе сильно подорвано, — сказал он.

— Знаю, Луций Корнелий.

— Я слышал, это работа Сатурнина. Так ли это?

Марий вздохнул:

— Ну и можно ли винить его за то, что теперь он ненавидит меня? Он произнес с полсотни речей и в каждой обвиняет меня в том, что я его предал. А поскольку он блестящий оратор, то и рассказ о моем предательстве всегда получается очень убедительным. Он собирает большие аудитории. Его слушают не просто завсегдатаи Форума, а люди третьего, четвертого и пятого классов. Они, кажется, восхищаются им до такой степени, что спешат на Форум послушать его всякий раз, когда у них выдается свободное время.

— Он так часто выступает? — спросил Сулла.

— Каждый день!

Сулла присвистнул:

— Это что-то новенькое в анналах Форума! Каждый день? В дождь и в солнечную погоду? Официальные это собрания или неофициальные?

• Предыдущая
• 191/235
• Следующая