Шах королеве. Пастушка королевского двора - Маурин Евгений Иванович - Страница 54

• Предыдущая
• 54/77
• Следующая

Филиберт Клери вооружился ножом, нацепил на его острие один из самых жирных и сочных кусков и, ловко управляясь пальцами,[40] отодрал и отправил в рот кусок белого мяса.

– О-о-о! – произнес он, прожевывая сочную, ароматную курятину.

Жак предупредительно пододвинул ему стакан вина. Филиберт отпил большой глоток, удивленно мотнул головой и за один присест опорожнил стакан.

– А-а-а! – с восхищением промычал он и потянулся за следующим куском курицы.

В течение некоторого времени в комнате только и слышалось, что сопение и жадное чавканье пажа, периодически сменяемое прихлебыванием. Наконец Филиберт в изнеможении откинулся к стене, тяжело перевел дух и дрожащей рукой вытер пот на своем сильно покрасневшем лице.

Теперь на большом блюде сиротливо виднелся единственный недоеденный кусок.

– Еще кусочек этой великолепной курицы, ваша честь! – услужливо предложил мнимый Жюль Куртиль.

– О, я и так съел слишком много… гораздо больше вас! – не совсем твердым языком ответил паж.

– Но прошу вас! – настаивал Жак.

Филиберт одну секунду поколебался, затем расстегнул еще пуговку своего камзола и потянулся за последним куском, говоря:

– Ну что же? Я не горд. Чтобы доставить вам удовольствие…

Последний кусок исчез вслед за прежними и был обильно полит последней бутылкой старого вина.

– Ну и курица! – воскликнул паж. – И где вы только достали такую, патрон?

– О, ваша честь, – ответил польщенный Тимолеон Бланжи, – я специально откармливал ее по старому, дедовскому способу! Немало разного корма съела эта злодейка, прежде чем удостоиться одобрения вашей чести!

– Да, кормили вы ее действительно на славу, патрон, – вступился Жак. – Но зато вы, очевидно, вовсе не поили ее, потому что она отчаянно требует пить! Ну-ка, хозяин, взгляните-ка на свои запасы, не притаилась ли где-нибудь еще пара бутылок такого же винца?

– Вот это я называю говорить умно! – с хмельным смехом воскликнул паж. – Нет, вы положительно нравитесь мне все больше и больше, мсье Жюль! Скажите, куда вы собственно направляетесь?

– В Париж, ваша честь. Кстати, хорошо, что вы напомнили мне про дорогу, о которой я совсем забыл в вашем высокочтимом обществе! Надо сейчас же собираться в дальнейший путь.

– Вы так торопитесь?

– Ну не так, чтобы уж очень, но… День уже клонится к вечеру, и если я засижусь еще немного, то мне придется ждать до утра, а это меня очень задержит.

– Но в эту жаркую пору вечер – самое приятное время для путешествия!

– О, для такого сильного и смелого рыцаря, как ваша честь, – да, но не для купца… В этих краях порой пошаливают лихие люди, а я везу с собой довольно изрядную сумму денег. Для того чтобы повеселиться, выпить хорошего вина и позабавиться с красоткой, мне не жаль никаких денег. Но я вовсе не желаю, чтобы мои трудовые деньги попросту перешли в карманы каких-то там головорезов!

– Но вы можете ехать вместе со мной, я ведь тоже еду в Париж! – поспешно заявил Филиберт, которому очень улыбнулась мысль иметь своим спутником человека, не жалеющего денег на вино и красоток, а главное – имеющего деньги на этот предмет.

– О, если бы я смел рассчитывать на такую честь! – воскликнул Жак.

– Но почему же нет? – снисходительно возразил паж. – Я вовсе не горд, и моя шпага готова защитить всякого честного человека! А эта шпага чего-нибудь да стоит, уж поверьте! – и Филиберт Клери принялся в подтверждение последних слов рассказывать ряд самых поразительных и блестящих приключений, в которых судьба отводила ему первенствующую, геройскую и неизменно торжествующую роль. Правда, на самом деле этих приключений никогда не существовало, но юный паж так ярко пережил их в часы своих пылких мечтаний, что эти приключения были… ну, совсем как реальные!

– Однако, как я вижу, вы занимаете при дворе очень важное положение! – заметил Жак, когда Филиберт на мгновение остановился, чтобы перевести дух от собственного геройства.

– О-о-о! – ответил паж. – Еще бы! Я удостоен доверием самых высокопоставленных лиц, и мне дают самые ответственные, самые секретные поручения! Вот хоть бы и сейчас.

– Но вы так молоды! – не то с почтительным удивлением, не то с оттенком недоверия произнес Жак.

– Как, да вы еще сомневаетесь? – воскликнул Филиберт, не без труда вставая с места. – Ну так едем, и я вам докажу!

Жак щедро расплатился с Тимолеоном Бланжи, и вскоре оба спутника выехали из-под гостеприимного крова харчевни «Бравый Моряк», провожаемые низкими поклонами хозяина.

Сен-Бонэ-о-Буа находилось почти на половине пути между Фонтенебло и Корбейлем, и те пять-шесть лье, которые оставалось сделать нашим путникам до последнего города, можно было проехать при наименьшей торопливости в каких-нибудь полтора часа. Но по дороге попадалось довольно много харчевен, а курица Тимолеона Бланжи, по уверениям Жака, непрестанно требовала пополнения той влаги, в которой ей отказывал при откормке хозяин. После ряда «непредвиденных остановок» вышло так, что в Корбейль они попали лишь поздно вечером, причем Филиберт Клери был в самом радужном настроении. Услужливость и радушие Жюля Куртиля настолько расположили к нему пажа, что Филиберт коснеющим языком рассыпался в клятвах, обещая непременно выхлопотать ему дворянское звание. А так как «слово Филиберта Клери», по уверениям юноши, можно было рассматривать как нечто равноценное уже свершившемуся, то ничто не мешало подвыпившему пажику уже теперь третировать спутника, как своего брата-дворянина. Это, в свою очередь, снимало с юноши последние остатки (очень незначительные, правда) какой-либо совестливости в располагании достатками Жюля Куртиля как своими собственными.

Особое удобство такого порядка вещей Филиберт познал в Корбейле, где Жюль Куртиль устроил ему великолепный пир со всеми доступными прелестями мира сего. Не было недостатка ни в изысканных яствах, ни в душистых винах, ни в «девах радости», как колоритно именовал милых, но погибших созданий французский язык доброго старого времени.

Между прочим, чуть «не кончился пир их бедой». В разгаре бурного веселья одна из разшалившихся «дев радости» неожиданно вздумала ухватить за приставную бороду мнимого Жюля Куртиля. Тот едва-едва успел вовремя предупредить это неосторожное движение. Впрочем, особых причин для опасений тут не было. Вся компания, за исключением самого Жака, только делавшего вид, будто он пьет наравне со всеми, была совершенно пьяна, а сам Филиберт Клери млел в гостеприимных объятиях красивой брюнетки. Но на всякий случай Жак все же решил прикончить разгульное пиршество. Вскоре паж ушел спать, девы были с миром и соответствующей мздой отпущены, и веселая пирушка благополучно окончилась.

На следующей день солнце уже порядком склонялось к горизонту, когда Филиберт Клери с трудом раскрыл свои оплывшие веки. Пажик, не привыкший к излишествам, чувствовал себя довольно мерзко, но явился все тот же добрый гений, Жюль Куртиль, и с помощью ряда гигиенических мер, в которых не последнюю роль играла бутылка старого, терпкого и довольно крепкого сидраПлодовое, преимущественно яблочное, вино.,[41] восстановил утраченное равновесие в организме юноши.

Они пообедали в Корбейле и снова пустились в путь. Теперь до Сен-Клу оставалось около двух с половиною часов пути. Первую половину Клери был мрачен, молчалив, проявлял некоторое отвращение к дальнейшему служению богу Вакху. Но в историческом городе Лонжумо он вспомнил, что здесь один из его предков, отличившийся в благородном деле истребления инаковерующих, участвовал в заключении мира,[42] чтобы вскоре нарушить таковой. Память благородного предка надо было почтить, и две бутылки вина вернули пажу хорошее настроение, а его языку – хвастливую развязность.

Остановившись по прибытии в Сен-Клу в гостинице, наши спутники поужинали и, конечно, опять изрядно выпили. У пажика снова вспыхнуло непреодолимое желание с пламенной страстью отдаться служению Вакху, и Жак счел необходимым навести посланца Генриетты Орлеанской на мысль о его поручении.

• Предыдущая
• 54/77
• Следующая