Падение Иерусалима - Картун Дерек - Страница 43

• Предыдущая
• 43/77
• Следующая

— Ну так расскажите, что вас привело сюда в такой час.

Бен Тов отпил содовой, устроился поудобнее в кресле и минут десять держал речь перед хозяином дома, излагая то, что тому вовсе не хотелось знать. Потом откинулся на спинку, полагая услышать одобрение и согласие, — пустая формальность, не более того, как ему казалось. Однако он ошибся.

— Исключено, — вымолвил министр. — Абсолютно исключено!

— Но, господин министр, при всем моем уважении не могу согласиться. Информация, которой располагает агент, жизненно важна для страны.

— Ну так и вытащите его оттуда — но никаких диверсий, это же просто смешно!

— Без диверсии шансы на удачный исход уменьшатся ровно наполовину. Риск слишком велик, вся операция пойдет насмарку, это неприемлемо.

— А полет бомбардировщика над территорией Ливана и Сирии, по-вашему, приемлем? Разговоры на следующей же неделе отзовутся на политике Вашингтона в отношении Израиля.

— Вас волнуют слухи и разговоры, а меня — вопрос, уцелеет ли страна. Мы говорим на разных, языках.

— Вот именно, Бен Тов, — на разных языках! — Сказано было жестко, и Бен Тов понял, что настаивать нет смысла.

— Вы позволите мне обсудить этот вопрос с премьер-министром?

— Нет, не позволю!

— Может быть вы еще измените свое решение, господин министр?

Министр поднялся.

— Повторяю: моего разрешения вы не получите. Другого ответа не ждите.

Встал и Бен Тов.

— Как ни странно, я ожидал именно другого ответа.

— Вы затеяли опасную игру.

— Это мне, представьте, безразлично. Чего будут стоить все ваши тонкие политические соображения, если мы не сумеем остановить этих людей? Будьте здоровы, господин министр, и спасибо, что потратили на меня время.

Бен Тов медленно дошел до машины, сел за руль и двинулся к дому. Спешить теперь не было смысла, надо хорошенько обдумать, как объяснить жене, где он был, почему не позвонил и не предупредил, что опоздает к ужину, и почему от него несет табаком. Что дальше предпринять насчет того, главного дела, он просто уже не знал.

В 19:30 Эссат пересек шоссе возле деревни Кутайфе. Здесь было неспокойно. Жители стояли на обочине, лениво переминаясь босыми ногами в придорожной пыли и провожая глазами транспорт, несущийся по асфальту. То и дело какой-нибудь мальчишка швырял в окно машины горсть песка и камней — жест бесполезный, но многозначительный. Прислонясь к глинобитной стене то ли недостроенного, то ли разрушенного дома, коротал время вместе с остальными нездешний молодой человек. Заметив пикап и проследив взглядом, как он сворачивает с шоссе на дорогу, ведущую к востоку, он незаметно отвернулся и достал «воки-токи».

Спустя полчаса Эссат решил, что в темноте ехать дальше не стоит. Он сбавил скорость, осторожно съехал с колеи, медленно двинулся вдоль песчаного бархана и остановился там, где его нельзя было заметить с дороги. Отчаянно хотелось спать — но заснешь ли тут?

Наутро Бен Тов застал Мемуне в самом дурном расположении духа: шеф едва цедил слова сквозь зубы и в раздражении перекладывал с места на место все, что находилось на столе. Накануне вечером к нему домой позвонил министр обороны и потребовал, чтобы он, Мемуне, призвал к порядку некоторых из своих подчиненных. Это был удар ниже пояса — Мемуне и так комплексовал, что не умеет себя поставить на работе и что с ним не считаются. И вот — извольте радоваться — сидит как ни в чем не бывало, этот неуправляемый Бен Тов, как всегда самоуверен и никаких признаков раскаяния.

— Из-за тебя я попал в неловкое положение, — негодующе воскликнул Мемуне, на что Бен Тов отозвался вполне спокойно:

— Сожалею, но в нашей работе чего только не случается.

— Ты обязан был позвонить сначала мне.

— Откровенно говоря, я опасался, что вы не разрешите обращаться к министру. На вашем месте я бы предпочел оставаться в неведении — так удобнее, ей-Богу!

— Но это же нарушение правил, — министр прямо-таки из себя вышел.

— Да не интересует меня его настроение — не понимаю, почему вас это задевает. Как будто угроза со стороны «Шатилы» меньше значит, чем всякие там капризы начальства.

— Ну нет, «Шатила» — это серьезно.

— Так почему начальственный гнев мешает нам делать свое дело?

— Да не капризы это, пойми. Министр прав: в правительстве должна быть своя дисциплина.

Мамуне только лишний раз убедился, что в споре с Бен Тов всегда его побьет — у него мощная аргументация.

— Я не считаю важным обращаться к премьер-министру: имей в виду — вовсе не потому, что министр обороны настаивает, а потому что я сам так думаю. Диверсия на самом деле неприемлема по чисто политическим соображениям. Премьер все равно откажет, ты только поставишь всех в неудобное положение.

— В толк не возьму, как можно даже эти слова произносить — «неудобное положение» — в данных обстоятельствах, — голос Бен Това оставался спокойным, но он сам явно едва владел собой.

— Считай, что это приказ. Больше к этому не возвращаюсь.

— Прекрасно.

— Что значит — прекрасно?

— А то, что я все равно займусь спасением своего агента. Не допустить же, чтобы ему там глаза выдавили. Они сначала подцепляют ложкой глазное яблоко, а потом тянут наружу, пока нерв не оборвется. Он тяжело посмотрел на Мемуне. — Вам бы этого не хотелось, правда же?

— Да организуй ты его спасение как хочешь, только забудь дурацкую идею насчет диверсии.

После ухода мятежного посетителя Мемуне в который уж раз решил про себя, что надо с этим грубияном что-то делать, дальше терпеть его в отделе невозможно.

А Бен Тов, вернувшись к себе, немедленно позвонил Мордехаю Порану в канцелярию кабинетов министров.

— Мордехай, это Бен Тов. Ну что, оправился с прошлого четверга?

— Не особенно. После такого проигрыша неделю в себя не придешь.

— Я перехожу на преферанс, так что утешься.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Да, побудь у себя, сейчас приду.

У Порана он уже не шутил:

— Послушай, Мордехай, мне нужна помощь. Вопрос жизни.

— Так для чего друзья существуют?

Поран дружески усмехнулся — этот невысокий энергичный, щеголеватый человек был некогда школьным приятелем Бен Това, а ныне возглавлял аппарат премьер-министра. Старая дружба выдержала испытание даже еженедельными встречами по четвергам, когда молчаливые сражения в покер сопровождались шумными словесными баталиями, вызванными политическими разногласиями игроков.

Бен Тов посвятил приятеля в свои проблемы ровно настолько, насколько это было необходимо. Об остальном он отозвался просто:

— Тут ты должен верить на слово — все же тридцать лет меня знаешь.

Когда он закончил, Поран заговорил не сразу:

— Наш премьер скор на расправу, — сказал он наконец. — К тому же сосредоточиться на одном деле не может. И больше всего ненавидит кабинетные дрязги. Если уж встрянет — тут он боец, но самому нарываться — увольте!

— Это я все знаю.

— И все равно хочешь натравить его на министра обороны?

— Не хочу. Надо.

Мордехай призадумался, почесал в затылке:

— Боюсь, пустая затея, — он с сожалением покачал головой. — Не получится.

— Должно получиться, Мордехай. Моя интуиция подсказывает: наш премьер, хоть и вздорный тип, но по сути дела истинный патриот и болеет за страну, он не станет держаться за эту поганую субординацию, когда речь идет о реальной опасности.

— А его миротворческие высказывания?

— Неужели все эти сомнительные игры заслонят от него настоящее дело? На этом процессе мирного урегулирования все помешались, а ему грош цена.

— Ты многого от него хочешь, Шайе. Пойдешь к нему сам?

— А что остается?

— Ну подожди.

Поран вышел. Бен Тов принялся прикидывать в уме, что он скажет премьеру, сам себе выдвигая возражения и сам же на них отвечая. Он репетировал даже взгляд и придумывал уловки, которые привели бы к желанной цели.

• Предыдущая
• 43/77
• Следующая