Месть трёх поросят - Роньшин Валерий - Страница 20

• Предыдущая
• 20/32
• Следующая

Элька вышла.

— Доброе утро, — поздоровались с ней ребята.

— Спокойной ночи, — язвительно ответила Синичкина.

Мальчишкам пришлось это проглотить в интересах следствия.

Федька вежливо, даже чересчур, сказал:

— Элеонора, могу я с вами побеседовать?

— Ну побеседуй, — фыркнула Элька.

— Давай на улицу выйдем, — предложил Димка. — У нас к тебе конфидициальный разговор.

— Кон-фи-ден-ци-аль-ный, — по слогам поправила Молодцова Регина Арнольдовна с раскладушки.

Молодцов, Дураков и Синичкина вышли на улицу. И сели там на лавочку у калитки.

— Элеонора… — опять начал Федька.

— Да ладно уж, Дураков, — со смешком прервала его Синичкина. — Называй меня просто Элей.

— Эля, покажи нам, пожалуйста, свою картину, — вкрадчиво попросил Дураков.

— Какую картину?

— Ту, что ты в музее перерисовывала.

— А почему я должна вам ее показывать? — как всегда, начала выпендриваться Синичкина. — Поезжайте в музей и смотрите, сколько влезет.

— Так ее из музея украли.

— А мне-то что?

— Эль, ну покажи-и, — канючил Федька.

— За показ деньги платят, Дураков. Понятно?

— А мы заплатим, — пообещал Димка. — Мы ее даже купить у тебя можем.

— Купи-и-и-ть? — удивленно протянула Синичкина.

— Ага! — разом подтвердили ребята.

— А зачем вы хотите ее купить?

— Ты ее так классно нарисовала! — с притворным восторгом воскликнул Молодцов.

— Не нарисовала, а сделала копию, — поправила его Синичкина.

— Всё равно классно! Она даже лучше оригинала получилась. Скажи, Федька?

— Ну! — сказал Федька. — Лучше!

Синичкина подозрительно взглянула на Дуракова.

— Ты-то откуда знаешь? Ты же ее не видел.

— Зато я о ней слышал, — нашелся Федька. — От Димыча…

— Да, да, — закивал Молодцов, — я ему все уши прожужжал, какая ты, Эля, классная художница.

Синичкина даже слегка порозовела от удовольствия.

— А за сколько вы хотите её купить?

— За сто рублей, — сказал Димка.

Но лучше бы он этого не говорил.

— Что-о?! — взвилась Синичкина. — За сто рублей?! Да у меня краски дороже стоят! Сто рублей! Идите-ка отсюда, раз в живописи не разбираетесь!..

— Ну хорошо, хорошо, — поспешно произнес Дураков. — Не сердись, Эля. Сколько ты хочешь?

Глаза Эльки мстительно блеснули.

— Пять тысяч долларов!

— Ах, пять ты-ы-сяч… — стал заводиться Димка, но Федька предостерегающе наступил ему на ногу, и Молодцов закончил более-менее вежливо: — Не много ли, Эля?.. Ты ведь все-таки не Пикассо.

— Я лучше Пикассо, — без ложной скромности заявила Синичкина.

— Эль, ну покажи картину, — взялся по новой упрашивать Федька. — Жалко тебе, что ли?

Теперь в глазах у Синичкиной блеснул озорной огонек.

— Так уж и быть, Дураков, — покажу. Но с одним условием.

— С каким?

— Достань носом до своего пупка.

— Чего-чего? — переспросил Федька.

— Носом до пупка достань, — усмехаясь, повторила Элька.

— И всего-то?

— Всего-то.

— И ты покажешь картину?

— Покажу.

— А не врешь?

— Не вру.

— Ну ладно. — Дураков наклонился, пытаясь дотянуться носом до пупка. Но не тут-то было. Тогда он опустился на корточки и повторил попытку. С тем же успехом.

— Давай, давай, Дураков, — хихикала Синичкина. — Старайся.

— Кончай, Федька, — хмуро сказал Димка. — Я этот прикол знаю. Носом до пупка не достать.

— Да почему? — бормотал Дураков, сгибаясь и так и этак.

— Да потому. Пошли отсюда.

Димка поднялся с лавочки. Федька тоже поднялся с корточек.

— А как же… — начал он.

— Пошли, пошли, — прервал его Молодцов.

У Димки возникла очередная идея.

— Значит, так, — принялся излагать свою идею Молодцов, когда ребята отошли от дома Синичкиных, — мы разыграем маленький спектакль. Я надену черные колготки…

— Чего ты наденешь? — поразился Дураков.

— Колготки. Не перебивай. Я натяну на голову колготки и нападу на Синичкину. Типа, я — бандюга. А ты из кустов выскочишь и закричишь: «Эй, ты, козел, отвали от девчонки, а то рыло начищу!» Я сразу даю деру, типа, я испугался, а Синичкина дарит тебе свой поцелуй и картину Бухалкина.

— Ты думаешь? — с сомнением спросил Федька.

— Уверен. Мы с Ромкой Орешкиным в Питере такой же номер проделали с одной девчонкой.

— Ну давай попробуем, сказал Дураков и тут же воскликнул: — О, Димыч, а можно еще круче сделать!

— Как?

— У моего бати медвежья шкура есть. Мы ее на Машку напялим, а Машку на Синичкину напустим. Представляешь, как Элька завопит, когда нос к носу с медведем столкнется. А тут мы из кустов выскакиваем и кричим Машке: «А ну вали отсюда, косолапый!»

— Класс! Да она нам тогда не то что одну — она нам все свои картины отдаст.

— Точно! Аида шкуру на Машку примерять.

— Аида!

Ребята направились к дому Дураковых. Иван Иваныч, как всегда, возился под своим «Запорожцем». Одни ноги наружу торчали.

— Здрасте, Иван Иваныч, — поздоровался Димка.

— Здорово, елки зелёные, — послышался голос из-под машины.

— Батя, я твою шкуру возьму, — сказал Федька.

— Мою шкуру? — озадаченно переспросил Дураков-старший.

— Ну, в смысле — медвежью. Которая в твоей комнате висит.

— Бери, елки зелёные, — разрешил Иван Иваныч, даже не поинтересовавшись зачем.

Федька скрылся за дверью. В этот момент во двор вошел профессор Безбородов.

— Приветствую вас, молодой человек, — сказал он Молодцову. — А Иван Иваныч дома, не в курсе?

— Дома, дома, елки зелёные, — откликнулся Дураков-старший, вылезая из-под «Запорожца». — Здравствуйте, Аркадий Петрович.

— Здравствуйте, Иван Иваныч. Профессор и изобретатель обменялись рукопожатиями.

— Ну как ваша амфибия, Иван Иваныч?

— Да уже почти готова, елки зелёные. Скоро буду испытания проводить. А потом возьмусь еще за одну штукенцию.

— А что за штукенция? — полюбопытствовал Безбородов.

Дураков-старший мечтательно улыбнулся.

— Хочу, елки зеленые, «оживитель» сделать да свою прабабку оживить. Она такие интересные сказки мне в детстве рассказывала. Охота еще раз послушать.

— Чудненько, чудненько, — разгладь окладистую бороду Безбородов.

А Димка захихикал.

— Напрасно хихикаете, молодой человек, — сказал ему профессор. — Любая идея даже сама безумная, имеет право на существование. По большому счету, только безумные идеи и способствуют прогрессу… А это еще что такое? — прервал он сам себя, глядя поверх «Запорожца».

Молодцов тоже посмотрел. Из дома на задних лапах вышел… медведь. А точнее Дураков-младший в медвежьей шкуре.

… Умной Маше медвежья шкура тоже пришлась впору. Теперь оставалось дождаться удобного момента, когда Синичкина пойдет за околицу, в лес.

Долго ждать ребятам не пришлось.

Буквально на следующее утро Федька услышал звонкий Элькин голосок с соседнего двора:

— Мамочка, я пошла на пленэр…

Дураков встал было в тупик — что ещё за «пленэр»? Но, к счастью, Регина Арнольдовна спросила:

— А куда именно, доченька?

— На болото, мамочка. Хочу написать болотный пейзаж.

«Зашибись!» — подумал Дураков и понесся к Молодцову.

А мать и дочь продолжали разговор:

— Только я тебя умоляю, Элечка, ни в коем случае не ходи по болоту!

— Ну что ты, мамочка. Я с краешку расположусь.

Они еще немного поговорили, и Элька, прихватив мольберт, отправилась на «пленэр». То есть на Чертово болото. А следом за ней, прихватив Машку с медвежьей шкурой, отправились Димка с Федькой.

Углубившись по тропинке в лес, мальчишки надели на свинью медвежью шкуру, превратив таким образом хрюшку в мишку. Они уже хотели двинуться дальше, но тут впереди послышались шаги.

— Синичкина возвращается! — зашептал Молодцов. — Прячь Машку!

— Машка! В кусты! — приказал Дураков.

• Предыдущая
• 20/32
• Следующая