Тайна прошлогоднего снега - Роньшин Валерий - Страница 18

• Предыдущая
• 18/29
• Следующая

И я, прихватив урну с Володькиным пеплом, отправилась на Чистопрудный бульвар, где нахо­дилась моя любимая кафешка. Я туда всегда хо­жу, когда мне надо что-нибудь обмозговать. По пути я прохожу мимо голубятни, что находится в Жилом квартале, — кажись, это единственная го­лубятня в центре города, которая реально имеет живых голубей. Возле этой голубятни частенько бегает большая собака породы ротвейлер. Она гуляет со своим хозяином-пенсионером. Потом я прохожу через нежилой, совершенно старинный квартал Москвы. Там всегда мало народу и тем­но.

Затем выхожу совершенно сразу на светлую проезжую часть и иду по правой стороне дороги. А после подхожу к своему любимому кафе. Са­жусь я в кафе всегда напротив окна. Окно обыч­но запотевшее, но если его потереть, то через не­го можно увидеть, как в трех метрах от тебя про­езжает трамвай. Это так красиво, когда так близко от тебя проезжает трамвай…

Но сейчас, как вы понимаете, мне было не до голубятни, не до ротвейлера, не до трамвая… Ко­роче, не до чего.

Сейчас я думала совсем о другом, вернее — о других. Об отравленном Гафчике, который лежал на дне Москвы-реки, и о взорванном Володьке, который, в виде пепла, лежал у меня в сумке.

«Бедный, бедный Гафка, ты отравился тор­том, предназначенным для меня…» — думала я.

«Бедный, бедный Воробей, — продолжала думать я, — ты взорвался, проверяя мой почтовый ящик…» Выходило, что я виновата в гибели луч­ших своих друзей. Хоть и косвенно, конечно, но все равно виновата.

От этих мыслей настроение у меня упало по полной программе — ведь падает не только паль­то с вешалки и не только слон на муху, настрое­ние тоже падает, и оно очень тяжелое, чтобы его поднять.

Мне захотелось плакать. Я полезла в карман за носовым платком, но там его, естественно, не оказалось, так что, даже поплакать мне не удалось по-нормальному. Зато вместо платка я наткнулась на свою записную книжку, в которой у меня ле­жала фотокарточка майора Гвоздя. Он подарил ее мне после одной из наших совместных операций, сказав при этом: «Если будет очень туго, посмот­ри на морду друга». Сейчас наступил как раз та­кой момент, мне было так туго, так туго, что туже некуда. Я достала фотку и посмотрела на изобра­жение бравого майора с лихо закрученными уса­ми и в фуражке набекрень. И словно бы услыша­ла голос Петра Трофимыча: «А ну кончай, Эмма, нюни распускать! Ты же первоклассная сыщица! Нужно действовать! Соль сама суп не посолит!»

И, представьте себе, я сразу же воспряла ду­хом. И правда — чего это я?! Сколько можно убе­гать и прятаться — то в мастерской Смертолюбовой, то в отеле «Хилтон». Надо наконец распутать этот запутанный клубок. Нужно начать свое соб­ственное — эммомухинское — расследование.

И я решила начать его с Гоши-Компика.

Гоша был самый обыкновенный гений. В год он научился читать и писать, в два выучил наизусть все стихи Пушкина, а в три мог пользоваться компьютером. Коэффициент интел­лекта у Гоши был просто чудовищный — 350 (у Эйнштейна, для сравнения — только 173). О чем бы Гоше ни начинали рассказывать, он с ходу перебивал: «Знаю, знаю, знаю…» А вот Гошины родители, наоборот, не знали, что с ним делать. Ведь это же ненормально — быть таким умным. Они Гошу и по врачам таскали, и экстрасенсам показывали — ничего не помогало. С каждым го­дом Гоша становился все умнее и умнее. В пять лет он пошел сразу в седьмой класс, а в этом го­ду, когда ему исполнилось шесть, пошел в Ин­ститут высших компьютерных технологий. И, за­метьте, не учиться пошел, а преподавать. Гоша был буквально помешан на компьютерах. За это его, кстати говоря, и прозвали — «Компик».

Помимо компьютеров у Гоши была еще одна пламенная страсть — это я, Эмка Мухина. Гоша был в меня по уши влюблен. Да что там по уши — по самую макушку!

Не раз и не два он предлагал мне выйти за него замуж.

— Компик, — отвечала я на это юному ге­нию, — да ты спятил. Тебе же всего шесть лет, а мне уже тринадцать. У нас разница аж в семь лет.

— А разве это много? — смотрел на меня Го­ша влюбленными глазами.

Вот уж действительно — любовь всех делает дураками. Даже гениев.

— А разве мало?

— А разве много?

— А разве мало?

— А разве много?

И так до бесконечности.

— Компик, иди ты… в сад, — наконец теряла я терпение. — Бабочек ловить.

Но юный гений шел не в сад, а на элементар­ный подкуп:

— Если ты выйдешь за меня замуж, — вкрад­чиво говорил он, — я поступлю так же, как Аль­берт Эйнштейн.

— А как поступил Эйнштейн?

— Он отдал своей жене свою Нобелевскую премию.

— Так у тебя же нет Нобелевской.

— Нет, но будет, — уверял Гоша.

— Вот когда будет, тогда и поговорим, — от­шивала я юного гения.

Короче, когда я пришла к Гоше-Компику, он, как всегда, сидел за компом и чего-то там наби­рал на «клаве».

— Привет, Компик, — сказала я.

— Эмма… — мигом забыв и о компе, и о «клаве», одарил меня Гоша горячим, я бы даже сказала — пламенным взглядом, — теперь ты точно выйдешь за меня замуж.

— Это еще почему?

— Потому что я сделал великое открытие, за которое мне наверняка дадут Нобелевскую пре­мию.

— А что за открытие? — поинтересовалась я.

— Я разгадал тайну мироздания, — с гордо­стью заявил гений, явно ожидая с моей стороны бурной реакции по этому поводу.

Но мне сейчас было не до тайны мироздания, у меня своих тайн было выше крыши.

— Компик, — деловито сказала я, — а у меня проблема. Поможешь ее решить?

— Помогу, если ты пойдешь со мной на дис­котеку, — начал шантажировать меня юный влюбленный.

— Нет, не пойду, Гошенька, — отказалась я.

— Ну почему-у-у? — обиженно надул он свои детские губки.

— Ну потому-у-у… — передразнила я его, то­же надув губы. — Я с малышами на дискотеки не хожу.

— Ну тогда хоть поцелуйчик подари, — плак­сиво заканючил карапуз.

На поцелуйчик я подписалась.

— Ладно, но только в щечку.

Компику уже не терпелось получить обещан­ный поцелуй.

— А что за проблема-то? — ерзал он на стуле.

— Ответь мне на такой вопрос, — сказала я, — можно ли заминировать электронное письмо?

— Что значит — заминировать?

— Ну подложить мину в электронное письмо. Ты его получаешь, открываешь, и оно тут же взрывается. То есть не само письмо взрывается, а твой процессор.

Гоша задумался.

— Насколько мне известно, — подумав, ска­зал он, — вирусов-мин пока еще не существует…

— Но в принципе такое возможно?

— В принципе возможно все. Третье тысячелетие на дворе. Но я пока что не видел ни одно­го заминированного электронного письма.

— Сейчас увидишь, — заверила я юного ге­ния. — Открой-ка свою почтовую программку.

Гоша открыл.

— Настрой-ка мои настроечки. Гоша настроил.

— Посмотри-ка мою почту. Гоша посмотрел.

— Ни финты себе, — присвистнул он, глядя на экран монитора, — а ведь это и вправду мина, да еще и не одна. И в каждой не меньше двухсот граммов тротила.

— Больше, — со знанием дела сказала я. — Эти мины разнесли на мелкие кусочки процес­сор одного моего друга и его самого в придачу.

— А если мы сейчас откроем это письмо, они и нас разнесут, — догадался догадливый Гоша.

— Вот именно, — подтвердила я. — Мины яв­но многоразового использования: сколько раз письмо открываешь, столько раз они и взрыва­ются. А жаль. Мне бы очень хотелось прочесть это письмецо.

— Ты его прочтешь, дорогая Эмма, — пылко воскликнул шестилетний влюбленный. — Я его разминирую для тебя!

— Да ты с ума сошел, Гошенька! А если ты взорвешься?!

— Тогда ты будешь знать, Эммочка, что я по­гиб во имя любви к тебе, — пламенно вскричал шестилетка. — Выйди, пожалуйста, из комнаты.

— Нет, Гоша, — твердо ответила я, — не выйду. Если тебя разнесет вместе с процессором, меня потом совесть замучает. Лучше уж, если что, все вместе взорвемся — ты, я и процессор.

• Предыдущая
• 18/29
• Следующая