Тайна танцующей коровы - Роньшин Валерий - Страница 27

• Предыдущая
• 27/35
• Следующая

— Ага, — подхватил Воробей. — Записываем песни, легенды, сказки разные. Ну, там про леших, русалок, колдунов…

— А про колдуний, часом, не записываете? — осведомилась бабка. — А то ведь я как раз колдунья.

Володька чуть лепешкой не подавился. Я чуть молоком не захлебнулась.

— Вы — ведьма?! — откашлявшись, спросила я.

— Не ведьма, а колдунья, — поправила бабка Анфиса. — Ведьмы — они завсегда злые. А колдуньи бывают и злые, и добрые. Я добрая колдунья.

— Да вы шутите, бабушка, — недоверчиво сказал Володька. — Никакая вы не колдунья.

— Не веришь, милок, — прищурилась бабка Анфиса. — Ну гляди, Фома неверующий.

Старуха прошла из кухни в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. А через минуту дверь открылась, и на пороге появилась… молодая девушка. Она была одета точно так же, как бабка Анфиса.

— Ну что, касатики, убедились? — сказала девушка голосом бабки.

— А вы кто? — обалдело спросила я.

— Анфиса я, — ответила девушка и засмеялась хриплым старушечьим смехом: — Ха-ха-ха! Чай, не признали?!

Мы с Воробьем, не сговариваясь, кинулись в комнату. Там стояли кровать, шкаф, стол, маленький диванчик… Я заглянула под кровать и стол; Володька посмотрел в шкафу. Бабки Анфисы нигде не было.

— Ой-ой-ой, — заливалась девушка. — Проверять пошли! Да говорю же вам, я она и есть. У меня просто две головы. Одна старая, другая молодая.

— Ну покажите тогда свою старую голову, — сказал Володька.

— Нам, колдуньям, не полагается живую голову отдельно от тела показывать. Грех это.

— А зачем вам две головы? — спросила я.

— Как это зачем?! У нас в Сибири пословица есть: «Одна голова хорошо, а две лучше». Со старой головой я пенсию получаю. И когда в город езжу, тож старую надеваю, чтоб место в транспорте уступали. А с молодой головой на дискотеки хожу, на вечеринки разные…

Говоря это, девушка хитровато улыбалась.

Так мы с Воробьем до конца и не въехали: разыгрывала она нас или действительно имела две головы. А почему бы и нет?! Вон, по телеку показывали, в Мексике женщина родила девочку с тремя головами.

Между тем пора было ложиться спать. Анфиса постелила мне на кровати; Володьке — на диванчике; а сама улеглась в кухне, на печке.

За окнами бушевала вьюга. Тикали ходики на стене. С кухни доносилось потрескивание поленьев в печи. Было очень уютно лежать в натопленной избе да еще на мягкой перине. И совсем не хотелось думать о сумасшедших черных колдунах; о том, что под нами — запасной выход из Ада, и что его собираются взрывать с помощью частицы «ип»…

— Мухина, — позвал Володька.

— Чего?

— Странная женщина, правда?.. То она старая. То молодая. Фокусы-покусы какие-то. Зачем она нас разыгрывает?..

— А тебе, Воробей, не все ли равно? Ну фокусы. Ну разыгрывает. Здесь же глухомань, вот она себя и развлекает. Скажи лучше спасибо, что на ночлег пустила. Ночевали бы сейчас в тайге вместе с Пахомом Лаптевым.

— Верно говоришь, однако, — сказал Володька, подражая таежному охотнику.

И с этими словами мы уснули.

На следующее утро девушка Анфиса опять превратилась в бабку Анфису. Стоя у печи, она помешивала пельмени в чугунке. Метель на улице утихла, и мы с Воробьем, поев сибирских пельменей, отправились на поиски черных колдунов. Кассирша из автовокзала явно ошибалась, говоря, что Горлодуевка заброшена. В каждой избе кто-нибудь да жил. Другое дело, что жили тут одни старики и старухи. За весь день нам не встретилось ни одного человека моложе семидесяти.

Мы обошли всю деревню. Я по-деловому расспрашивала стариков о сибирских обрядах и обычаях, а Володька заглядывал во все комнаты, якобы интересуясь предметами сибирского быта.

Никаких подозрительных личностей мы не обнаружили. Хотя до намеченного взрыва частицы «ип» оставалось всего четыре дня. Где же колдуны?.. Не в тайге же они, в самом деле, прячутся.

К вечеру мы снова вернулись в избу бабки Анфисы. К нашему приходу она наварила сибирских щей. И мы энергично заработали ложками.

— А хотите, касатики, поучаствовать в старинном сибирском обряде? — сказала бабка, с удовольствием наблюдая, как мы уминаем ее щи.

— Конечно, хотим, — ответила я.

— А что за обряд? — поинтересовался Володька.

— Псалтырь будете в церкви читать. Над покойником.

Мы с Воробьем как по команде опустили свои ложки.

— К-какой псалтырь? — заикаясь, спросил Володька.

— Над к-каким покойником? — тоже заикаясь, спросила я.

— Псалтырь — это такая книга с молитвами, — объяснила бабка Анфиса. — А покойник — это старуха Матрена. Она вчера померла. Царствие ей небесное. Вот уж кто точно ведьмой был. Че только не вытворяла при жизни. Бывало, так расколдуется, по всему району изображение в телевизорах пропадает. А как она соседскую корову Звездочку заколдовала?! Та вместо молока кровью доиться стала. Правда, помногу крови дает, ведра по три за одну дойку. Ну дак это ж не молоко, много не выпьешь…

Мы с Володькой молча переглянулись.

— Знаете, бабушка… э-э… — Я даже не знала, как и выкручиваться.

— Не боись, не боись, девка, — обняла она меня за плечи. — Вы ж юные натуралисты. Поток всем ребятам в школе расскажете, как ночью в церкви покойника отчитывали. Они вам завидовать будут.

— Да, но… это… — невнятно бормотал Воробей, тоже не зная, что сказать.

— Я уж и с Герасимом договорилась, — продолжала бабка Анфиса. — С церковным сторожем. Он скоро должен подойти.

В дверь громко постучали.

— О черте речь — и он навстречь, — захихикала бабка и, опираясь на клюку, пошла открывать. — А вы сбирайтесь, касатики, сбирайтесь.

— Во попали, Мухина, — зашептал Володька.

— Фигня, Воробей. Подумаешь, ночь в церкви провести.

— Но там же мертвец в гробу.

— Не дрейфь. У меня «пушка» есть.

В избу вошел Герасим, сгорбленный старик с седой бородой.

— Ну че, натуралисты, пошли?

Что нам оставалось делать?.. Накинув тулупы, мы пошли за церковным сторожем. На улице уже совсем стемнело. На ясном от мороза небе ярко сияли звезды.

Пройдя по деревне с уже редко где светящимися окнами, мы ступили за церковную ограду. Герасим открыл скрипучую дверь, и мы вошли в церковь.

Горели свечи. С многочисленных икон хмуро смотрели святые. Посредине церкви на возвышении стоял закрытый черный гроб.

— Вот, значит, псалтырь, — подал мне сторож потрепанную книжицу. — Читать будешь от сих и до сих. Вишь, я ногтем пометил. Ну, бывайте.

Перекрестившись на ближайшую икону, Герасим вышел за дверь. И стал запирать ее на замок.

— Эй, эй! — закричал Володька. — Вы зачем нас на ключ закрываете?!

— Таков сибирский обычай, — ответил сторож. — Отходную завсегда при закрытых дверях читают.

Заскрипел под валенками снег. Герасим ушел.

Мы остались с Володькой вдвоем в ночной церкви. Точнее, втроем, если считать покойницу.

Из многочисленных щелей сифонил ветер. Пламя свечей тревожно трепетало. И от этого наши тени на стенах принимали самые причудливые формы.

— Фигня все это, Мухина, — неуверенно произнес Воробей.

— Что фигня?

— Да все эти сказки про оживших мертвецов.

— Конечно, фигня, — поддержала я его, тоже не очень-то уверенным тоном. — Чего нам бояться всяких суеверий.

— У-у-у-у-у-у-у-у-у… — раздался за церковным окном протяжный волчий вой. Мы с Володькой одновременно вздрогнули. На крышку гроба упал желтый свет луны.

— Слушай, Мухина, — перешел на шепот Володька. — Я один детективчик читал, там тоже сыщик в запертой церкви вместе с покойником оказался. Так он на полу вокруг себя магический круг ножом начертил. Чтобы его мертвец не тронул. Давай и мы начертим, а?

— Ну давай.

— Ты только не думай, что я верю во все эти сказки. Просто на всякий случай.

— Да я ничего не думаю, Воробей. А чем чертить будем? Ножа-то нет.

• Предыдущая
• 27/35
• Следующая