Толстый мальчишка Глеб - Третьяков Юрий Федорович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/41
• Следующая

— Стамеска… случайно взята… Я ее принесу… — хрипло пробормотал Огурец.

Они вышли нерешительно во двор, все еще не веря в свою свободу, и направились к дыре.

— Куда вы? — окликнул их Васька. — Валяйте прямо в ворота…

— В ворота им непривычно! — засмеялся губастый. — Стой! Погоди! Рыжий мне анекдот обещался: про пьяницу и таракана…

— Пускай идут! — сказал Васька. — Про это я тебе, если желаешь, сам расскажу…

Огурец шел впереди, стараясь не спешить, но, едва ступив за ворота, он почуял свободу и без оглядки чесанул вдоль улицы, не соблюдая никаких маршрутов и показав такую быстроту и легкость в беге, что моментально скрылся с глаз.

И у Мишани ноги шагали до того легко, будто и не ноги это, а крылья. Хорошо было на душе: свободно!

Но постепенно Мишанины ноги замедлили свой ход, а голова свесилась под тяжестью дум…

Он вспомнил, что Васька сказал: увидимся после… Где увидимся и зачем — вот вопрос. Зачем Мишане опять видеться с Васькой, вовсе ни к чему это, не имеет он такого желания — с Васькой видеться, а также с губастым.

Но что поделаешь, если они все про Мишаню с Огурцом знают? Куда от них в таком случае скроешься? Могут преспокойно пожаловать к отцу: так и так, ваш сын Мишаня пойман на гособъекте, около территории. Занимался хищением согласно статье сорок семь, надо привлечь… А уж если отца как следует разозлить, он так привлечет, что света не взвидишь!..

И может этот Васька явиться в любую минуту, что тут особенного: вот сейчас, вполне возможно, пьет свое молоко, а сам думает: дай-ка, думает, да пойду насчет этих ребят разузнаю… А губастый скажет: конечно, сходи, нечего им спускать, а то они всю РТС растащат! Вдобавок никакого смешного анекдота они губастому не рассказали, чтобы его развеселить и успокоить.

А когда Мишаня вспомнил, что ломик остался в бурьяне, а лезть его доставать — думать нечего в ближайшее время, стало ему и совсем скверно.

Домой он явился мрачный.

Даже Маринка и другие маленькие, игравшие около дома, увидев, какое у Мишани выражение лица, мигом разбежались и попрятались, словно не Мишаня по улице шел, а серый страшный бык Борис, завидев которого все малыши разбегались кто куда.

Пнув подвернувшуюся ему под ноги консервную банку с водой для кур, так, что она отлетела на полдвора, Мишаня сел под сараем на пенек и начал переживать.

Однако и тут ему покоя не было.

— Чем же это перед тобой банки-то провинились? — спросила мать, отворив окно.

— А что она!.. — рявкнул Мишаня.

— Она для дела поставлена, — рассудительно сказала мать. — Куры из ней пьют… им требуется пить аль нет?

— Нечего им тут распивать!

— Гляди-кось, какой грозный! — покачала головой мать. — Чем же это они тебе не угодили, скажи на милость?

— Ходют тут… кагакают!..

— А яйца кто тебе будет несть? Может, сам занесешься? Эва — нахохлился-то как… что твоя наседка!..

— Они мне не нужны! А наседку — по башке!..

— Тебя бы по башке-то, по дурацкой! Какого рожна тебе нужно, дозволь узнать?

— Ничего мне не нужно!

Мать долго, пристально присматривалась к Мишане и определила:

— Ремня тебе нужно хорошего ввалить, — вот это нужно так нужно! Вот погоди, скажу отцу — он те даст!.. Ишь, развоевался, чисто полководец какой! Ну-ка, постанови банку назад, покуда сама не вышла да за чуб не выдрала, чтоб не буянил тут серед двора!

Мишаня налил в банку воды, поставил ее на прежнее место, а сам опять сел под сараем, но мать продолжала говорить:

— Во-во! Охладись, посохни… Ишь горячий какой!

Пришлось от всех этих разговоров удалиться в смородину.

Там уж Мишаня не церемонился с сестрой Веркой, которая, учуяв тяжелое Мишанино положение, очутилась туг как тут и льстиво зашептала:

— Мишань, ты знаешь, чего мы с Розой от тебя хочем…

— Ничего не могу знать! Никаких Роз! — потревоженным медведем заревел Мишаня. — Пшла отсюда!..

Верка шмыгнула острым своим носом и скрылась — обиделась. И пусть.

Роза эта еще навязалась, а что ей нужно — сама не знает.

Получила от Мишани хорошее таежное письмо, где все сказано. Квартиру он им свою отдал, самовар и все имущество, а они каждый день пристают, над душой стоят, — кому угодно надоест… Тут, того гляди, нагрянут Васька или губастый, а им и дела нет — лезут со всякими пустяками!

Конечно, про Мишаню с Огурцом все узнано Васькой на посту этом самом, и где они живут, с удовольствием покажут изменники: хоть Братец Кролик, хоть Глеб, хоть другой кто…

В случае чего, отцу надо будет объяснить таким образом: в РТС залезли просто поглядеть, что там за забором находится. Прогуливались по улице, видят — дыра, дай залезем. А они набежали, схватили и повели. Приводят в будку и говорят: рассказывай им анекдоты. Дураки какие-то…

Но мало надежды, что отец больше поверит Мишане, чем своим шоферам, особенно если найдут ломик. Отец сам шофер и терпеть не может, чтоб моторы ломами расковыривали…

Так Мишаня размышлял и в то же время чутко прислушивался ко всякому шуму во дворе: не идут ли уже с РТС?..

Вот стукнула калитка, и громкие голоса что-то спросили, мать им ответила, потом позвала:

— Мишаня-я!.. Ну-ка, иди сюда скорей!

Сердце у Мишани так и оторвалось: пришли!

Скрываться было некуда, да и бесполезно, и Мишаня храбро вышел навстречу опасности, стряхнув с себя всякие налипшие соринки и застегнувшись, чтобы иметь вид чинный и благонравный, вызывающий доверие и снисхождение.

Но это оказались не Васька и не губастый, а свои ребята: Глеб, Братец Кролик и Лаптяня.

Братец Кролик вел переговоры с матерью, Глеб сзади помалкивал, а Лаптяня вообще не участвовал, а стоял в калитке, вертя бумеранг и показывая, что он здесь ни при чем, а пришел на всякий случай, чтобы защитить бумерангом Глеба и Братца Кролика, если Мишаня вздумает на них напасть.

А Мишаня нападать и вовсе не думал — так обрадовался, что свои гусиновские ребята пришли к нему, чтобы проведать, а не какие-нибудь скандалисты с РТС, чтобы жаловаться да привлекать…

— Вон он, Мишка наш косолапый, вылез из своей берлоги.

Мать показала ребятам на Мишаню и ушла.

— Мы за тобой! — заявил Братец Кролик, а Глеб помалкивал. — Они велели прийти. Ждут.

— Кто?

— Васька Грузчик, Галин Петровна… Пошли.

— А куда… меня? — растерялся Мишаня.

— На пост! А то куда ж! Им нужно с тобой повидаться. Огурца звали тоже, но его дома нет… Люди видели: мимо базара недавно пробегал как угорелый, а куда он бег и от кого — никто не знает… — растолковывал Братец Кролик, а Глеб помалкивал.

Не очень-то Мишане хотелось с Васькой видеться, да ничего не поделаешь: лучше на посту с ним повидаться, чем дома при отце. А по пути можно будет выспросить у ребят, не знают ли они, что Васька замыслил, какие у него планы насчет Мишани с Огурцом.

После всех сегодняшних испугов зло на дружков куда-то пропало, и даже радостно было опять с ними идти, хотя бы и на пост. Мельничков все равно не воскресить, а Психея по своей кошачьей несознательности не виновата, пускай живет без опаски и украшает Гусиновку своим пушистым сибирским видом… Чтобы совсем помириться, Мишаня для пробы обратился к Глебу:

— Ты случаем не знаешь, что там этот Васька насчет нас… намерен?..

Глеб будто только того и ждал: обрадовался, заулыбался во все свои толстые щеки и весело ответил:

— Да ничего! Не так он, как Галин Петровна хотела вас видеть.

— А он? — допытывался Мишаня.

— А он так стоял… смеялся…

— А ей чего?

— Да там к одному делу хочет вас привлечь.

Тут и Мишанины губы сами собой начали улыбаться: к делу — не страшно, к делу пускай привлекают. Если не к ответственности, а к делу, то против этого Мишаня ничего не имеет; ко всякому делу он пригоден, сумеет любое доверие оправдать.

— Ничего в этом Ваське особенного, — продолжал Глеб. — Гусь такого про него наплел, а он парень как парень.

— Это ты еще не знаешь, — не согласился с ним Мишаня. — У него сила зверская: уцепил меня, как клещами все равно…

• Предыдущая
• 36/41
• Следующая