Зверь, шкатулка и немного колдовства - Шумская Елизавета - Страница 40
- Предыдущая
- 40/65
- Следующая
Сперва тролль, как и остальные члены его команды, пусть он и не знал об этом, пытался сориентироваться в произошедшем, а его тело тем временем самостоятельно выполняло все, что требовалось от целителя, но потом… отвратительная реальность предстала во всем своем уродстве. Ничего особо нового, но когда подобные масштабы… Такое даже легко все переносящую натуру тролля тронуло. Впечатлило. И вызвало самые неприятные чувства. А пока он размышлял, лекарь, в чьем геле Грым оказался, занимался своим делом: все врачевал и врачевал. Очищал раны, штопал их, накладывал повязки и шины — спасал и констатировал смерть. В душе человека — уже не молодого, но и совсем еще не старого, просто какого-то равнодушно усталого — не осталось сильных эмоций. Он словно гномья машина двигался, производил необходимые манипуляции и говорил нужные слова. Но стоны, чужие страдания и тем паче смерть все же прорывались сквозь щит вынужденного равнодушия, пробирались прямо в сердце и отзывались чуть ли не с каждым движением горькой ноющей болью, рождая одно, но очень сильное чувство — ненависть. Ненависть ко всем, кто это все затеял, кто позволил, ко всем этим бестолковым мужикам, которые с такой радостью идут за наградами, а потом скулят перед ним на койках. Он ненавидел всех, кто заставлял его делать то, чем он должен был заниматься. Всех, из-за кого эта усталость и боль, что не вытравишь теперь ничем, все глубже всаживала свои когти в его сердце.
В висках у мужчины билась самая обычная головная боль, раздражая его все больше, но тролль чувствовал еще и другое: ему казалось, что от души неизвестного ему и вряд ли прославившегося в веках лекаря мелкими брызгами отлетают осколки его, целителя, личности, превращая ее во что-то новое. И то, что получалось, Грыму совсем не нравилось. Не должны такими быть души. Пусть сострадание тому виной, но то, что рождалось сейчас внутри этого человека, было столь уродливым и пугающим. Тролль вспомнил то, что так долго пытались объяснить им на уроках преподаватели: войны травмируют не только тела, но и души. Зная это, как можно желать битв?
Эта мысль была для Грыма очень непривычной. Но он быстро проникся ею. Да, он воин. Да, его направление — Бой. Но… его дело — одиночные или в небольшой компании авантюры. Ведь таких, как он, не так уж много. Не все хотят воевать. Многие вот так мучаются и ломают себе душу.
«Держись, приятель, — шепнул Грым соседу по телу, — Рано или поздно это кончится. И будет… мир. Тихий дом и другая работа. И не придется штопать все эти раны, максимум будешь лечить мигрень и подагру, и все. Думай об этом».
И в какой-то момент ему показалось, что лекарю стало чуть легче.
— Хочу домой. И к ней, — проходя мимо выхода из палатки, услышал он чей-то голос. Обрывок разговора. И тоже пронизанный болью.
Ситуация была абсурдной. Неправильной, нелогичной и нелепой. Такого просто не могло быть. Все это было… иллюзией. А вот боль была настоящей. Боль этого мужчины была настоящей. И Калли тоже ее чувствовал. Скрипя зубами и давя в себе ругательства, он понял, что ненавидит получать ранения.
— Повезло, что задело лишь вскользь, — Другой офицер подошел к нему, неся в двух кружках некий горячий напиток. Одну передал Калли, вернее, тому, в чьем теле сейчас находилось его сознание, присел рядом, опершись о те же ящики, что и приятель, тяжело выдохнул. Посмотрел куда-то, где продолжали копошиться лекари, недавно латавшие эльфа, — Правда, упал ты нехорошо. Голова сильно болит?
— Болит — не болит, — сморщился его собеседник, — Кружится, и сосредоточиться не получается.
— М-да, это не то, что я хотел услышать, — с невеселой иронией заметил мужчина, — Хотя… если честно, лучше бы тебя ранили серьезно, Алекс.
Тот, кого так назвали, не стал переспрашивать и возмущаться. Лишь угрюмо посмотрел в свою кружку. Отпил из нее. «Что-то из трав, плохого чая и алкоголя, но согревает отменно», — тут же различил эльф, пытаясь разобраться в ситуации.
Молчание затягивалось.
— Как думаешь, тебе дадут возможность отлежаться хоть день? — вновь спросил предупредивший Александра воин.
— Не думаю, Николас. Эта война выкосила почти всех офицеров.
— Какая-то подлая магия, — покачал головой тот, — Столько смертей… Никакого благородства! Помнишь, нас учили встречать врага с мечом наголо, уважая противника и себя. Лицом к лицу и не отводя глаз. А теперь мы даже его не видим. Офицеры всегда шли вместе с первыми рядами своих воинов. От этой распроклятой новой магии первые ряды будто выкашивает. Почему наши маги не могут никак придумать защиту?
Александр запустил свободную руку в волосы. Они были жесткие и явно давно не мытые. Но Калли даже не пискнул внутри. Он понял, о каком периоде истории идет речь. Им рассказывали в Университете. «Да! Гоблин побери, хорошо, что тебя ранили, тебе нельзя туда! Это же… это же… О звезды! Он же умрет! У них тогда не было шансов, не было!..»
— Я думаю, они пытаются. Даже стало что-то получаться. Иначе давно бы капитуляцию подписали. Уже куда меньше народу гибнет, чем в первые дни…
— Куда меньше!.. — с горечью вскричал Николас, — Раньше целые войны не уносили столько жизней, как сейчас за день! Мне даже подумать страшно об общих потерях. Мы же офицеры, Алекс! Мы же должны что-то сделать! Мы обязаны защищать своих солдат! Долго мы еще будем служить мясом для магов?
Калли ощутил горечь и злость мужчины. Он был старше друга и умнее. Его эмоции не вырывались наружу словами и яростными взглядами. Но это не означало, что их не было, просто у Александра не осталось ни сил, ни желания оповещать о них мир.
— Ник… что мы можем? Что мы реально можем сделать, скажи мне? — Его голос был тих, но большие промежутки между сцеживаемыми словами свидетельствовали о подавляемом гневе. — Тебе уже выдали распоряжения о том, что мы можем. Более… более нечего. По крайней мере, сейчас… Я пытаюсь что-то придумать… но гоблин все подери…
Друг хотел возмутиться и разразиться гневной тирадой, но заметил состояние раненого и промолчал. Молчал долго, но потом вновь заговорил. Тема не понравилась Александру еще больше предыдущей:
— Ты ранен. Это хороший повод не идти в бой. Подожди, я знаю, что ты можешь возразить, но… подумай о ней!!!
— Я не собирался возражать, Николас, — устало покачал головой офицер. — Мое благородство, — словно усмехнулся он, — слегка поистрепалось в связи с последними событиями. И сейчас… сейчас, мой добрый друг, ничего более я так не желаю, как оказаться за версты отсюда… Мне гоблински надоело тратить на это время… Хочу домой. И к ней.
Он вновь замолчал, откинул голову, чтобы не держать ее на весу, что казалось сейчас непосильным трудом, и забылся, сжимая в лежащей на колене руке пустую кружку. А Калли задумался. Признаться, он не понимал, как можно любить неэльфиек. «Как, как можно любить, влюбляться в человеческих или каких-либо иных неэльфийских женщин? Нет, они не плохие. Не все, по крайней мере. Есть очень даже. Вот, например, Ива или Дэй. Хорошие девочки… Хм, Дэй хорошая девочка?… Брр… Во всяком случае, она точно достойна уважения, у нее множество отличных качеств. Как и у Ивы. Совершенно иных, но они есть, и их много. Но… но любовь… Нет, женщина, которую любишь, возлюбленная, должна быть иной. Она… Она должна быть как звезда, сияющая, таинственная, исполненная неземного достоинства, умная, красивая и… недоступная. Прекрасная… Чтобы хотелось глядеть на нее и не отрываться. Эту женщину надо будет завоевывать, совершать ради нее поступки, становиться лучше… Как-то так. Как можно полюбить, полюбить как свою единственную женщину что-то милое, щебечущее или… привычное? Ту, которую знаешь как облупленную. Вполне земные и часто отвратительные привычки которой у тебя постоянно перед глазами? Нет, с ними, с теми, кто рядом, кто прост и понятен, можно дружить, их можно уважать. Они отличные товарищи, просто хорошие люди, но… никому из них никогда не стать возлюбленной. По крайней мере, для меня. Нет».
Что же касается Анастасии…
- Предыдущая
- 40/65
- Следующая
