Поднимите мне веки - Елманов Валерий Иванович - Страница 6

– Какое? – процедил сквозь зубы Дмитрий, по-прежнему глядя на меня с явным подозрением.

– А чтоб ты впредь честно соблюдал обещания, особенно когда в подтверждение их целуешь крест, – предположил я.

– Ладно, опосля потолкуем, – сумрачно кивнул он и буркнул, отпуская меня к Годунову: – Езжай уж к своему ученичку, да гляди, чтоб хоть там... ветер не поднялся...

Так он и не поверил мне.

Что ж, может, оно и к лучшему. Значит, я в его глазах по-прежнему Мефистофель, а с ним шутки плохи. Авось поостережется учинять каверзы Федору, даже если и возникнет на то горячее желание, подкрепленное науськиванием ретивых советников.

Я легонько толкнул Гнедко каблуками в бока, посылая его вперед, поскольку предстояло срочно обогнать добрую половину процессии, чтобы оказаться на наплавном мосту в числе первых, и подметил краем глаза, что конь Никитки Голицына тоже рванул следом за мной, но тут же был осажен вовремя опомнившимся наездником.

Так и есть – выходной у меня сегодня.

Осталось проконтролировать саму церемонию встречи.

Волновался я зря – на Пожаре все было в порядке, если не считать того, что моего ученика слегка потрясывало от волнения и обрадовался он мне, как ребенок.

– А мне уж помстилось, что ты в иную сторону подался, – смущенно произнес он и с осуждением кивнул себе за спину. – Все сестрица виновата. Яко ты в Коломенское отъехал, как она враз в слезы ударилась и давай причитать, мол, вовсе сокол наш... – и осекся, поморщившись и недовольно оглядываясь.

Не иначе как Ксения Борисовна, стоящая за его спиной, незаметно шагнув к братцу еще ближе, совсем вплотную, на правах старшей сестры немедленно сделала ему соответствующее физическое внушение. Так я и не узнал любопытных подробностей о соколе.

Впрочем, мне вполне хватило и названия птицы – мелочь, а приятно, черт побери. И пусть она – чужая невеста, все равно в груди как-то радостно потеплело.

– Да и я, признаться, тоже чего-то в сомнение впал – уж больно странный ты в то утро был, – простодушно продолжил Федор.

«Да уж, и впрямь я, наверное, выглядел весьма странно», – припомнилось мне утро прощания и собственное душевное смятение, когда разум толкал в одну сторону, а сердце – в другую.

Но предаваться воспоминаниям было некогда, да и ни к чему – и без того Басманов, стоящий подле царевича по левую руку, насторожился, искоса бросив на меня подозрительный взгляд.

Я собрал все свое простодушие в кучу и, как мог искреннее, улыбнулся боярину, чтоб не брал в голову лишнее, а то мало ли что подумает. Отдав ему легкий поклон, я сразу повернул голову в сторону царевны.

Никогда не верил, что глаза могут так ясно и отчетливо говорить. Теперь поверю.

Ни слова не произнесла Ксения Борисовна, а я все равно услышал радостно-восторженный колокольчик ее голоса:

– С возвращением!

Да еще с такими интонациями, что...

Аж не по себе стало. Удивительно только, как она вычислила, что я намеревался... Неужто сердце подсказало? Но ведь это бывает лишь в том случае, когда...

Неужто пусть и частично, но права была моя мудрая ключница, когда говорила, что... Но я тут же вспомнил наш разговор с нею у изголовья Дугласа, который к тому времени уже приходил в себя, но только урывками. Случился он на следующий день после намека Петровны на то, чтобы я не терялся и... Ну вы поняли.

– Ты не печалься, – попытался я утешить царевну, с грустью глядящую на Дугласа. – Все у тебя будет хорошо. Поверь, я в лепешку расшибусь, чтоб ты была счастлива.

– Не надо... расшибаться, – попросила она меня, но глядя при этом на шотландца. – Мне б, напротив, хотелось, чтоб любый жив-здоров был да счастливый, а уж прочее... – И печально поправила одеяло на лежащем Квентине.

«Вот так, – уныло подумал я. – Мораль сей басни такова – хоть и отменная травница моя Петровна, а в таких делах чутья у нее нет, и зря мне втемяшилось в башку, что вдруг она в чем-то действительно права. Ничего, вперед наука будет».

И я сразу заторопился ее успокоить, твердо заверив:

– Будет жив и здоров Квентин! Обязательно будет! Вон и Петровна говорит, что будет, а ты ей верь.

Она прикусила нижнюю губку, некоторое время в упор пытливо смотрела на меня, а потом, но почему-то даже еще более печально, ответила:

– Верю, – и, тяжело вздохнув, заторопилась уходить.

Так что и тут все объясняется куда проще – страшно ей, а я один раз уже спас их, поэтому веры мне больше, чем кому бы то ни было, вот и...

И вообще, парень, не о том тебе сейчас надо думать, совсем не о том.

– Здрава будь, царевна, – произнес я хрипло.

Голос отчего-то осип – продуло меня, наверное, по дороге. Хоть и лето, а сквозняки на улице гуляют, вот и...

– И тебе подобру, Федор Константиныч, – откликнулась она, и я с усилием перевел взгляд на своего ученика, хотя далось мне это, поверьте, весьма и весьма нелегко.

Когда на тебя так смотрят, да еще эти глаза...

Господи, да когда ж это кончится?! Это ж форменное издевательство над человеком – вот так глядеть на него!

Я крякнул, откашлявшись, и как можно равнодушнее заметил Годунову:

– Ничего удивительного, царевич. Тебе и впрямь показалось, да и немудрено. Просто ты изрядно волновался, вот и помстилось. – И я повернулся в сторону Марии Григорьевны, строго-неодобрительно, впрочем как и всегда, поджавшей губы и сурово взирающей вдаль, туда, откуда вот-вот должен был появиться Дмитрий.

Странно, но при взгляде на нее мне почему-то полегчало.

Впрочем, чему удивляться. Если надо притушить непомерную радость, нет ничего лучше, как шарахнуть касторки или лимонного сока, а тут сразу два в одном флаконе, да еще в таких дозах, что мало не покажется.

Шагнув к ней и как можно радушнее улыбнувшись старой злюке, я, продолжая держать в руках шапку, учтиво склонился в поклоне:

– Здрава будь, матушка царица.

Та наконец соизволила обратить на меня свое внимание и не только ответить: «И тебе поздорову, князь», – но при этом еще и чуточку наклонить свою голову.

Однако, прогресс!

Раньше, помнится, она и имитировать не пыталась, всем своим неприступным видом выказывая, как глубоко презирает меня за несусветную трусость и непроходимую тупость, а тут...

Хотя да, совсем рядом Басманов, да и помимо него народу уйма – стрельцы, духовенство, а уж зевак и вовсе... Яблоку негде упасть, вот она и не пожелала выносить сор из избы, а я уж грешным делом возомнил бог весть что.

Впрочем, неважно, потеплели наши отношения или нет. Главное – соизволила выйти на площадь и готова принять у стоящего позади нее моего гвардейца, переодетого рындой, поднос с хлебом-солью, а остальное...

Все равно мне ее тещей не называть, так что тут у нас все в полном порядке, а вот мой ученик...

Я ведь в первую же минуту обратил внимание на его легкую дрожь и неестественный румянец на щеках.

– Не за себя – за них опаска, – смущенно пояснил он, заметив мой пристальный взгляд, устремленный на его руки, и вновь кивком указал себе за спину.

– За них не волнуйся, в обиду не дадим, – твердо заверил я его.

В ответ царица-мать еще сильнее поджала губы и, не удержавшись, насмешливо фыркнула.

Так, кажется, на сегодня касторки предостаточно, да и витамин С, содержащийся в лимонном соке, при переизбытке вызывает легкое расстройство желудка, и я вновь повернулся к духовенству, вспомнив про шкатулку с мощами.

Это было самое тяжкое из всех дел, которое, каюсь, я бездарно провалил, ибо с трудом удалось убедить Федора лишь не отправлять пока их в Кострому, а оставить у себя. Мол, пусть они будут поближе, дабы могли защитить в случае опасности.

Да-да, такая вот ахинея. А уж о том, чтобы вручить их Дмитрию...

Поддерживаемый обрадованной царицей – хоть раз сын за последнее время ослушался окаянного князя Мак-Альпина, – престолоблюститель отчаянно упирался, и переупрямить его у меня не вышло.