300 дней и вся оставшаяся жизнь - Волчок Ирина - Страница 25

• Предыдущая
• 25/50
• Следующая

Но никогда, никогда в работах Инночки не росли деревья, не просматривался горизонт. Максимум — облака.

Генка рисовал по-другому, твердой, поставленной рукой, и в три десятка изломанных линий ложились заснеженные горные хребты, обломки скал и ели на переднем плане. Рассматривая его очень профессиональные рисунки, Инночка вспоминала, как в детстве отец учил ее проявлять и печатать черно-белые фотографии: вот на мокром прямоугольнике в луже проявителя обозначаются смутные тени, еще секунда — проступают линии… Во всем этом процессе был почти неуловимый момент, когда картинка превращалась в картину, а уже потом в фотографию. Вот эта последняя метаморфоза ей не нравилась, картине она охотно прощала и не резкость, и излишнюю доминанту неба — да что угодно. Фотография навязывала. Поэтому Инночка так и не полюбила этот жанр.

«Господи, как же я по тебе соскучился, у меня уже галлюцинации начались, честное слово. Ты никогда не замечала? Если долго смотреть на большое дерево, например, или на скалы, чуть-чуть расфокусировав взгляд, то начинаешь что-нибудь видеть. Я все время вижу тебя, то лицо, то характерное движение. Ребята на до мной уже прикалываются: во, Старый опять ворон считает. А я не считаю, я ищу, где еще тебя разглядеть. Ладно, это все чепуха, приеду — налюбуюсь вдоволь, только этим и буду заниматься. Давай я тебя развлеку. Дядя Леша говорит, что эта история со временем станет солдатской байкой и обрастет таким количеством подробностей, что я ее и сам не узнаю. Так что вот оригинал: с пылу с жару, новелла с оттенком портянок.

Дяде Леше дали капитана, и это дело решили обмыть. Местное самодельное вино действительно замечательная штука. На вкус. Действие же его коварно, как кинжал ассасина. Мне потом объясняли, что виноград, который прихватил заморозок, становится намного слаще, а больше сахара — больше градус. В общем, пьешь как компот, потом тебя тянет на подвиги, а финал пьянки тебе рассказывают утром ржущие сослуживцы. Начиналось все чинно-благородно, даже с изысками в виде козьего сыра и ранней кислой черешни. Тут надо сделать отступление. Не знаю кого как, а меня отсутствие бани, ванны, душа, чего угодно, крана с водой — сильно раздражает. Но соваться туда — бр-р. С трезвых глаз и подумать страшно. Короче, меньше чем в ста метрах от нашего банкета есть совершенно запредельная вещь — озеро. Во-первых, цвет: представь себе спектрально-чистый голубой. Во-вторых, площадь поверхности — примерно двадцать квадратных метров. И все бы ничего, но это не озеро в буквальном смысле, это вход в затопленную пещеру. Так дядя Леша сказал. Глубина — метров двести, а то и больше, а дно под скалами на километры может тянуться. Наши головорезы не поверили сначала, связали все, что нашли наподобие веревки, длиной метров шестьдесят (шагами мерили), и присобачили к ней каменюку килограммов пятнадцать весом. Этот прибор показал: на достигнутой глубине дна нет. Веревку пытались удлинить — все равно, натянута, как струна, камень-то тяжелый. И последняя декорация: озеро упирается одним боком в каменную стену, метров сто в высоту, по ней стекает водопадик жиденький — аккурат в воду. А под водопадиком из скалы выступ метр на метр. Температура воды во всей этой аномалии… обжигающая. Вода чистейшая, но пить ее залпом — прощай, зубы.

Сидим мы, значит, у костра, выпиваем и закусываем, комплименты нашему новоявленному капитану говорим. Я точно не помню, с чего завелся, но решил я душ принять. Все условия есть, только до камня доплыви. Дядя Леша сказал, что я идиот, и велел сидеть ровно. Но и капитанам случается отвлечься. Нашел я мыло и пошел. Ребята, с которыми поспорили, — за мной. Как до камня доплыл, — не помню. Собственно, я ничего не помню с момента, как с мылом в руке в воду сиганул. Ну, а утром мне рассказали, как я под водопадиком водные процедуры принимал, вдумчиво и напевая, как и положено в душе. Капитан мне обещал башку свернуть: одна судорога — и прощай, Старый, искать некого… Я-то с утра во всю эту бодягу не поверил. Ничего, мне доказали, вернее, показали: вон мыло на камне забыл, обратно плыви, за мылом».

Господи, какой же придурок! Инночка отложила многостраничное письмо. Так глупо, ненужно рисковать. Зачем? Мало ему приключений. Все-таки мужики — другой биологический вид. Генка это тоже понимал. Через пару страниц она наткнулась на пространное рассуждение о любви, как ее воспринимают мужчины и женщины. Последним проще, тип психологии предполагает, что женщина «как вода, принимает форму того, с кем она», и БГ в этом прав. А мужчина со своей полигамностью шарахается, шарахается, но уж если попадет, то навсегда. У мужчин не бывает бывшей первой любви — они всю жизнь относятся к ней совершенно особенно. «А для женщины прошлого нет: разлюбила — и стал ей чужой», — процитировал кого-то Генка. Инночка задумалась, и чем дольше думала, тем больше была склонна согласиться. Возьмем ее: любила же она когда-то мужа. И куда что делось? Или куда она сама — тогдашняя, девятнадцатилетняя, делась?

Лето ворвалось в город неожиданно, и, по большому счету, не по графику: пятнадцатого мая термометр показывал двадцать пять, и каждый следующий день добавлял по градусу. Сашка с друзьями вовсю купался на речке после уроков, тщательно скрывая этот факт от матери и от бабушки. Стояла небывалая жара, а вода была еще холодной, и тем приятнее было шарахаться в нее с разбега, нелепо размахивая руками и поднимая фонтаны брызг. Сгоняв на тот берег и обратно, пацаны блаженно валялись на траве, подставляя солнцу белые после зимы бока, животы и спины.

Инночка с Томкой отважились пойти поплавать только в первый день лета. Походом на природу их прогулку можно было назвать с натяжкой: река, довольно широкая, с маленьким песчаным пляжем, была в десяти минутах ходьбы от дома — мимо детского садика, через старый парк с величественными тополями. Подруги расстелили покрывало, решив сначала как следует поджариться на солнышке.

— Ну, и что твой роман с шефом? — спросила Томка, лениво перекатываясь на спину и водружая на нос темные очки.

— Да ничего. Вялотекущий, как шизофрения. Встречаемся, общаемся, культурная программа обязательно, я уже половину репертуара всех наших трех театров пересмотрела.

— И как драматургия?

— Драматургия как раз в порядке, они не дураки, классику ставят, а вот режиссура… В одном храме Мельпомены главреж, по-моему, уверен, что на дворе шестьдесят второй год прошлого века, в другом увлеклись мюзиклами, «Иисус Христос супер-звезда», «Чикаго». Мало того, что голосов почти ни у кого нет, так еще и постановка… В общем, все как в телевизоре, только вместо Ричарда Гира ломается лысый толстячок в убогих декорациях. Томка, где кураж, а?

— Ин, ты от темы не уходи…

— Уходить не от чего. Он ведет себя… не знаю… Как старый друг. Правда, с ним не скучно… Но мы вместе работаем — любую паузу в разговоре можно заткнуть планеркой. До смешного, Том, — он уже так привык со мной советоваться, что начинает эту канитель на работе. Мне уже намекнули, что я его зам. Внештатный.

— Неужели вообще не пристает?

— Он все время порывается, но каждый раз… Неуверенный в себе, в общем.

— А ты его хочешь?

— Да ну тебя на фиг, Том, я давно уже никого не хочу! Что, мне самой к нему приставать, что ли? Такие маневры надо было начинать, когда он с разбитой головой дома валялся, а я из себя Мать Терезу изображала. Тогда была пара моментов, чтобы дело до поцелуев дошло… Наверное.

— Я тебя не понимаю! Молодая, здоровая, красивая баба…

— Том, я не так воспитана. Ну, не могу я мужика в постель затащить. И не хочу.

— Давай поставим точки над всеми буквами, Лучинина. Ты мужика не хочешь или этого мужика не хочешь?

— Не знаю. Мне, наверное, нужно, чтобы мужчина был в меня влюблен. Или хотя бы играл первую скрипку в отношениях. А этот… Предоставил мне карт-бланш, и сидит, ждет у моря погоды. У всех проблема — как с нормальным мужиком познакомиться, а у меня — как с ним отношения начать. Позвонить и сказать: заедь за мной, у нас сегодня будет секс? Я так не умею. Понимаешь, все должно получиться само собой, как… Ладно, ты не в курсе.

• Предыдущая
• 25/50
• Следующая