300 дней и вся оставшаяся жизнь - Волчок Ирина - Страница 26

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая

К счастью, Томка, видимо, прослушала последнюю фразу, уж больно громко галдели в воде пацаны.

— А ты его с мамой познакомила?

— Зачем? И как я его представлю: это мой новый ухажер, но ты не волнуйся, он, как выражается наша Катька, «ни украсть, ни покараулить»? Мама человек серьезный, она его про зарплату спрашивать начнет.

— А какая, кстати, у него зарплата? — тут же с живым любопытством поинтересовалась Тамара.

— Том, ну ты вообще о чем говоришь? Какая зарплата, он же не директор, вернее не только директор, он еще и хозяин. Сколько надо денег, столько и возьмет.

— Сколько надо — это хорошо. Перспективный жених… С мамой — понятно. А нам ты его показать не хочешь?

— Что значит показать? Он что — пудель выставочный?

— Вот ты и попалась, Лучинина. Помнишь, Катька тест такой забавный замутила: представить всех знакомых в виде собак разных пород? Пудель! Вот кем ты его считаешь. То есть существо эстетическое, но абсолютно бесполезное. Мы с тобой спаниели ярко выраженные, в нас эстетичность с пользой сочетается. Мишка мой — сенбернар, Славик — ротвейлер, тупой и злобный, мама твоя, уж извини, такса, много шума из ничего. А Сашка — дожонок: руки длинные, ноги длинные, физиономия смышленая…

Инночке эти собачьи ассоциации понравились, и она подхватила:

— А муж мне нужен дог, сто килограммов воплощенного достоинства, танк с хвостом. И чтобы Сашке было в кого, а то родители — сброд какой-то, спаниель и ротвейлер, а?

— Ну тебя, — захохотала Томка. — Пошли водичку опробуем, первый раз в этом году, дай бог, не последний.

И подруги отправились плавать.

Обе они это дело очень любили, только Инночка плавала медленно и вдумчиво, каждый раз восхищаясь невероятным чувством невесомости, а Тамара шумно и весело, с брызгами-визгами и обязательными попытками утопить всех окружающих. Как обычно, она поплыла не поперек, а вдоль реки, против течения, комментируя температуру воды, форму облаков и собственное отличное настроение.

Инночка плыла молча и думала про собачьи аналогии. Пожалуй, был у нее один знакомый «дог», выросший совсем недавно из «дожонка». Некстати в голове всплыла Генкина история про горное озеро, в котором нет дна. Хорошо, что речка здесь нормальной глубины, и спасти утопающего может любой среднестатистический мужик. Инночке вдруг захотелось рассказать лучшей подруге про Генку, про то, что было между ними, и что есть. В конце концов, Бортникова умная женщина, может, и посоветует чего. Или просто посочувствует, поддержит.

Ждать Томку на берегу пришлось долго, пока эта русалка нарезвилась, Инночка успела и обсохнуть, и согреться.

— Красота! — Тамара рухнула на покрывало как заправский каскадер: из положения «стоя, руки в стороны», как подкошенная. — Только подростки орут, спасу нет.

— Ты сама всегда, когда плаваешь, разговариваешь. И разговариваешь очень громко. По совести сказать — орешь на всю речку.

— Да? — беспечно отозвалась Томка. — А я и не замечала.

Некоторое время они валялись в тишине. Потом Инночка решилась:

— Тамар, я тебе рассказать хочу кое-что. Ты только не перебивай, я и так собьюсь. Во всей моей личной жизни, в которой ты никак не можешь разобраться, есть неучтенный тобой аспект. Подводный камень. Целый айсберг.

И Инночка вывалила ошеломленной подруге всю историю с Генкой. В полной версии, естественно. Томка не мама.

— С ним мне было не просто хорошо, а… Как будто я всю жизнь просидела в комнате без окон, без солнечного света, без свежего воздуха, а потом кто-то пришел, взял за руку и вывел: вот он, мир. Он огромный. Он твой. Так теперь будет всегда. Я бесилась первое время страшно. Помнишь, больничный у тебя брала? Это чтобы в конторе глаза не показывать. А потом эти письма. Знаешь, какие он письма из своей армии мне пишет? Ни за что не поверишь, что он мальчишка, в сущности. Взрослые, очень красивые письма. Оказывается, он образованный и интеллектуальный… И там, в этих письмах, что ни слово, то — люблю. Я не знаю, как это получилось. Наверное, просто на такое невозможно не отозваться… С другой стороны, молодой совсем, ну какая может быть любовь, какое будущее? Как на меня люди смотреть будут?

— А он красивый? — неожиданно спросила Тамара.

— Н-не знаю… Не думала как-то. Ну, он высокий. Очень высокий, сто девяносто — это точно, может быть, и выше. Волосы темные, смотрит всегда исподлобья… Тьфу ты, фоторобот какой-то… Я тебе дома фотку покажу, с Нового года, с корпоратива, кажется, только не с этого, а с прошлого. Не знаю, красивый или нет. Для меня — красивый.

— И что тогда ты себе мозг выносишь? И мне заодно. Жди своего Сирано из армии, на письмо ему ответь, обратный адрес же в природе существует? А шеф твой пусть делает, что хочет. Что ты на меня уставилась? Подумаешь, мезальянс, девять лет разницы! Да так миллионы живут, причем, обрати внимание, долго и счастливо. Я, Лучинина, думала, у тебя и правда проблемы, а ты, оказывается, просто из позапрошлого века. Тургеневская девушка средних лет. Смотреть противно.

— А ты не смотри. Закрой глаза и загорай себе, — немножко обиделась Инночка.

— Не хочу. Изжарилась уже. Пошли еще купаться.

На этот раз подруги плыли молча. Томка помнила про «орешь на всю речку», и попутно думала: сказать, не сказать? Тайна, которую она знала давным-давно, никогда не казалась ей важной. Но, может, Инночке эта тайна поможет принять определенное решение? И момент вроде подходящий…

Много лет назад одиннадцатиклассница Тамара вернулась с дискотеки сильно раньше, чем предполагала. Поссорилась с кем-то. Но не с Бортниковым — это точно, Мишка в ее жизни появился на первом курсе института. Настроение у Томки было скверное. В том, что случилось потом, не было, в общем-то, злого умысла. Просто свою роль сыграла привычка возвращаться с танцулек бесшумно, не разбудив родителей, чтобы в случае чего утром как ни в чем не бывало хлопать глазами: мол, почему поздно? Нормально пришла…

Родители пили чай на кухне и что-то негромко обсуждали. Томка навострила уши. Всю жизнь любопытство было ее вторым именем. Отец говорил, что это неприлично. Мать возражала: это не наше дело, хорошо тебе говорить, у тебя есть я, а у меня есть ты. И Капа, между прочим, совсем не старая, выглядит отлично.

Тамара стояла, затаившись, в темной прихожей и минут двадцать жадно прислушивалась. Картина за это время выяснилась полностью и с подробностями. Вдова соседа дяди Леши, тетя Капа, с кем-то встречается. Завела себе любовника, как выразился отец. Мать говорила, что наличие любовника предполагает наличие мужа. А так как Капа — вдова уже четвертый год, то все очень даже логично и прилично. А возраст? Ну, это да, сколько у них там разницы — пятнадцать лет? Но — обрати внимание! — она свой роман не афиширует. Наверное, именно поэтому. Интересно, он ее любит? Наверное, по крайней мере, связь по расчету исключается: что с Капитолины возьмешь? Одно слово — учительница. Да, денег не густо, дай бог Инку выучить, на ноги поставить…

Томка шокирована не была. Велика важность, у тети Капы поклонник есть. Ничего удивительного. Интересно, Инка знает? На следующий день в школе Тамара запустила пару пробных шаров. Стало понятно, что Инночка не в курсе. И Томка усилием воли выкинула всю эту историю из головы: любопытство любопытством, но перспектива появления молодого отчима у лучшей подруги явно не ее, Томкиного, ума дело. Без нее разберутся. Разбираться никому ни в чем не пришлось: поклонник Капитолины Ивановны так и не легализовался. Сколько они встречались и куда он делся в конце концов, Томка не знала. Не у предков же спрашивать.

Именно сейчас рассказать эту старую историю Инночке? Почему бы и нет? Но когда подружки, отфыркиваясь, вылезли на берег, первой заговорила Инночка:

— Ты, кстати, книжку мою прочитала? Отдашь когда?

— Слушай, все никак зайти не получается…

— Ну да, на разных концах города живем, — хихикнула Инночка. — Тебе, кстати, понравилось?

— Детективная составляющая — очень, философская — через раз, а эротическая — бред сумасшедшего.

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая