Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место - Шляхов Андрей Левонович - Страница 44
- Предыдущая
- 44/58
- Следующая
— Ну не всегда…
— Почти всегда, моему опыту можно верить. Это необразованные верят в заговоры. Заговаривают грыжи, сводят шептанием бородавки, привораживают, но не более того. С беременностью они не шутят – в положенный срок идут и становятся на учет. А вот образованных начинает заносить! Недаром же классик назвал свою пьесу «Горе от ума». Короче, под самый конец беременности к двум продвинутым программистам приехала мать и теща, необразованная дама из провинции. Помочь же надо, появление внука – дело серьезное. Тетка сразу же прогнала этого шарлатана и потащила дочь к обычным врачам. Хоть обменную карту завели на нашу красавицу.
Обменная карта – своеобразное «досье» беременной, обеспечивающее преемственность между женской консультацией и родильным домом.
— От госпитализации она отказывалась до тех пор, пока вчера не почувствовала что-то похожее на схватки и по «скорой» не поступила к нам.
Гвоздев подождал, пока Данилов пролистает историю родов, и продолжил:
— Короче, что мы сейчас имеем. Роды начались в половине девятого утра. Температура – тридцать семь и восемь. На мониторе – хроническая гипоксия плода. Мы решили пойти на экстренное кесарево сечение.
В истории родов значился совместный осмотр доцента кафедры, заместителя главврача по лечебной части, заведующего отделением обсервации и доктора Рубановой.
— Такое фундаментальное обоснование экстренного кесаревою? — удивился Данилов. — Перестраховываемся?
— Да, только так! — подтвердил Гвоздев. — Чует мое сердце, что хлебнем мы тут лиха. Тем более что она от операции отказалась.
Оформленный по всем правилам отказ от операции с подписью роженицы был вклеен в историю родов.
— От обезболивания она тоже наотрез отказывается. Кричит, что мы ее отключим и прооперируем против ее воли. «Эпидуру» я с учетом ее температуры и не упоминал, предлагал промедол с закисью азота…
— Тогда зачем вам я? — Данилов вернул историю родов Гвоздеву. — Постоять рядом в качестве группы моральной поддержки?
— Предложить обезболивание, выслушать отказ и записать его в историю родов, — назидательно, словно беседуя с неразумным ребенком, сказал Гвоздев. — Иначе потом скажут, что мы не предлагали обезболивания.
— Страхуетесь, как альпинисты, — покачал головой Данилов. — Ладно, я все понимаю. Пора познакомиться с роженицей…
Кесарево сечение, как и все прочие операции, нельзя делать без согласия больного, если тот адекватен и находится в сознании. Пусть – по показаниям, пусть – по жизненным показаниям, но все равно – с согласия.
Данилов ожидал увидеть в родовом зале какую-нибудь манерную, избалованную, вздорную особу, но ошибся. Никогда не следует мыслить стереотипами. Роженица оказалась не вздорной и не манерной. И кажется, совершенно не избалованной.
Худое, изможденное лицо с болезненным румянцем, огромный живот, суетящиеся руки. Стонала она не требовательно или надсадно, а тихо, словно стесняясь и самих звуков, и своего положения, и того, что приносит окружающим столько забот.
— Вот наш анестезиолог Владимир Александрович! — В родовом зале флегматичный и вечно унылый Гвоздев моментально преображался в бодрого энергичного доктора. — Побеседуете с ним, Мария Павловна?
— О чем? — прошелестели тонкие пересохшие губы.
— Здравствуйте, Мария Павловна. — До гвоздевской бодрости Данилову было далеко. — Давайте обсудим вопрос с обезболиванием родов…
— Нечего обсуждать, доктор.
— Дайте, пожалуйста, мне высказаться, — попросил Данилов, — ведь я же действую в ваших интересах. Обезболивание поможет вам сберечь силы, рационально ими распорядиться…
Он говорил минут пять, не меньше. Роженица согласно кивала, давая понять, что слышит и понимает, что ей говорят, время от времени стонала, один раз даже вскрикнула, но от обезболивания все же отказалась.
Сделав запись в истории, Данилов вышел из родового зала с какой-то необъяснимой уверенностью в том, что очень скоро он снова встретится с несговорчивой Марией Павловной.
Срочный вызов в родзал отделения обсервации поступил без пяти двенадцать.
Не больше минуты потребовалось Данилову и медсестре Вере для того, чтобы добежать до места.
Залитый кровью пол, окровавленные одежды, врачи и акушерки, исполняющие одним им ведомый танец вокруг кровати, на которой лежит обнаженное, белое как мрамор тело. Раскинутые в стороны руки безвольно свешиваются с кровати, из-под полуприкрытых век видны белки закатившихся глаз, застывшее выражение лица…
Здравствуйте, ангелы, это я…
Формально женщина еще здесь. Сердце продолжает сокращаться, время от времени судорожный вдох сменяется столь же судорожным выдохом. Еще функционирует мозг, еще сохраняется реакция зрачков на прямой яркий свет… Но на самом деле пациентка уже там, за гранью, отделяющей жизнь от смерти. И от врачей требуется сделать все возможное, а если получится, то и невозможное, чтобы вернуть ее обратно.
Вернуть и удержать. Убедить остаться.
Бывают моменты, когда на осмотр время практически не тратится – ведь все понятно и так. Что толку измерять давление, если и без того ясно, что оно обрушилось до нулей.
— Послед отошел и потекло, — сообщил Гвоздев, возившийся между разведенных в стороны ног пациентки.
Данилов знал, что заведующий отделением сейчас пытается остановить кровотечение, накладывая зажимы на шейку матки. Зажимы должны пережать артерию. В спокойном состоянии эту операцию выполнить довольно просто, но когда из матки полноводным ручьем льется кровь – гораздо сложнее.
Атоническое кровотечение отличается от гипотонического полным отсутствием тонуса – и сократительной способности матки. Какие-либо лекарства при этом совершенно бесполезны. Спасение только в операции, но для того чтобы взять родильницу с атоническим кровотечением на операционный стол, следует принять срочные меры для того, чтобы на стол она легла еще живой. Покойников оперировать бессмысленно. Умерших вообще никогда не оперируют – их только вскрывают.
Пока Данилов устанавливал подключичный катетер, в который тут же полился реополиглюкин, интубировал и подключал пациентку к наркозно-дыхательному аппарату, Гвоздев делал свое дело – пытался остановить кровотечение.
Массивной кровопотерей в родах считается потеря полутора литров крови. На глазок кровопотерю точно определить нельзя, но при известном опыте примерно прикинуть можно. Мария явно потеряла не меньше полутора литров крови. Если не больше.
— Из детской реанимации звонили, — сообщил от дверей женский голос. — Умер ребенок-то.
— Он был не жилец, всего на один балл потянул, — отозвался Гвоздев, вводя во влагалище тампон, смоченный эфиром.
Испарение эфира, обладающего высокой летучестью, создает местный охлаждающий эффект, который стимулирует сокращение матки.
— Везем в операционную, и кровь туда же! — скомандовал Данилов.
Пока еще оставалась надежда на то, что женщину удастся спасти.
Нигде, наверное, не видно слаженную работу персонала так хорошо, как при транспортировке тяжелых, по-настоящему тяжелых пациентов. Двое плавно, но быстро катят каталку, третий с той же скоростью перемещает аппарат искусственной вентиляции легких, четвертый (или четвертая, но это уже без разницы) катит передвижной стол с тем, что еще может понадобиться…
Путь до операционной короток – два десятка шагов по коридору. Гвоздев с Рубановой сразу же бросились обрабатывать руки, а Данилов с Верой и двумя акушерками проследовали к операционному столу. Аккуратно и осторожно, в восемь рук, перегрузили пациентку на стол, и дальше уже каждый занялся своим делом.
— Кровь, доктор, вторая положительная. — Данилову протянули флакон с кровью и «тарелочку» с ячейками, в каждой из которых капля крови была смешана с определенной сывороткой.
— Вера, займись, — попросил Данилов.
На Веру можно было положиться. Не подведет. Нарушение, конечно, ведь Вера не врач, но бросить пациентку в таком состоянии и долго и обстоятельно (а иначе никак) заниматься подготовкой к переливанию Данилов не мог. Опять же – если дело все-таки дойдет до операции, то кровь понадобится, еще как понадобится.
- Предыдущая
- 44/58
- Следующая
