Повеса в моих объятиях - Брэдли Селеста - Страница 10

Он снова бросил взгляд на детей, которые мирно спали у камина. Ему придется забрать Мелоди в свою комнату, а он так надеялся выспаться сегодня на широкой кровати без вмешательства в его сны маленьких острых локтей и коленок.

Уложить спящую мисс Филби на подушки, осторожно убрав ее руки с шеи и с груди, оказалось не так уж просто.

Она явно не хотела отпускать его теплое тело. Было выше его сил противиться соблазну позволить ей увлечь себя на простыни. Должно быть, причиной тому были две бессонные ночи с беспокойной маленькой спутницей, и горизонтальное положение тут же вызывало непреодолимую дремоту.

Но все же, поборов себя, он сумел выбраться из ее рук. Поправив сюртук, Колин почувствовал холод на груди, там, где секунду назад была ее рука. Он прошел к камину и посмотрел на ребят, которые посапывали на диване.

Мелоди лежала на боку, засунув руку под голову. Рука Горди Евы была у нее во рту. Девочка посасывала тряпичную руку. Эван развалился на другом конце дивана, лежа на спине, рука лежала на глазах, а обутые ноги торчали носками ботинок в разные стороны. Размер обуви у него почти как у взрослого мужчины, да и храп был под стать.

Что ему делать с молодым Эваном? Оставить его наедине с сестрой? Мисс Филби практически без сознания, кто присмотрит за мальчишкой?

Колин вздохнул и потер ладонью затылок, ему оставалось лишь надеяться, что кровать в его комнате окажется очень большой.

Чуда не случилось.

Тремя неделями ранее, в тесной каюте шхуны, посреди Индийского океана, худой темноволосый мужчина сидел над листком бумаги и обдумывал текст письма.

Друзья ждали его возвращения домой. Он всегда чувствовал, что они волнуются за него, их мысли тянулись через океаны и моря, словно луч фонаря через туман.

К их огорчению, он предпочитал оставаться наедине со стихией, пребывая в тумане сознания, где он находился последние три с половиной года. Или уже четыре?

Он отвел взгляд от пустого листка бумаги и посмотрел на стопку писем, что лежали на краю стола, прижатые гигантского размера раковиной моллюска, которую он нашел на пляже какого-то тропического острова. Он смотрел на нее, моргая, и долго не мог вспомнить, что это был за остров. За время его затянувшегося бега корабли забрасывали его на такое бесчисленное их количество, что все они слились в один.

Бега?

Да, именно так назвал это Колин в одном из писем, что лежали сейчас под раковиной моллюска. «Хватит бегать, – писал его друг. – Не важно, куда ты бежишь, твой кузен все равно уже мертв, а ты все равно останешься наследником Стрикленда. Так что возвращайся в Англию, к нам».

В другом, гораздо более прямолинейном, письме его друг Эйдан написал примерно то же: «Езжай домой. Блейкли – мертв. Ты жив. И то, что ты носишься под парусами по всему свету, ничего не меняет».

Корабль мотало на волнах, словно пьяницу, но рука Джека была тверда. Прошло уже больше трех лет с тех пор, как он последний раз прикасался к выпивке. Он не смел снова окунаться в эту тьму.

Выпивка не отгоняла прочь войну, она лишь разжигала ее в его сердце.

Хотя за что ему драться? Он больше ни во что не верил, ни в честь, ни в благородство, ни в страну, за которую чуть не погиб. И это отсутствие веры не имело ничего общего с горечью или цинизмом.

Он просто не мог вспомнить, почему это волновало его раньше.

Джек пододвинул ближе листок бумаги, обмакнул перо в чернильницу, привинченную к письменному столу, и написал одну-единственную строчку: «Я вернусь в клуб “Браунс”».

Он не написал, почему он вернется, потому что сам этого не знал. Ему просто некуда было больше бежать.

На следующее утро Пруденс проснулась с ощущением бодрости и сладко потянулась. Ее руки не вылезли за края кровати, и кожа не царапалась о твердый соломенный тюфяк, прикрытый простым шерстяным одеялом. Вместо этого она почувствовала под пальцами настоящую простыню, а под ней мягкий, набитый гусиным пухом матрац.

Настоящая кровать. Она сонно вздохнула и, перевернувшись на живот, уткнулась в настоящую подушку. Должно быть, уже позднее утро. Мама отругает ее, если она не встанет и не поможет маленькому Эвану одеться…

Но довольно быстро Пруденс сообразила, что мама больше никогда не отругает ее, а маленький Эван уже не настолько маленький, чтобы ему потребовалась помощь старшей сестры. Короткий момент возвращения в прошлое был таким сладким, что Пруденс хотелось ухватить его руками и удержать силой. Она даже сжала кулачки, но, увы, это было невозможно, Пруденс окончательно проснулась.

Она находилась в комнате, в весьма комфортабельной по сравнению с той, в которой жила последнее время, но все же совершенно невыразительной, какую можно встретить в любой гостинице.

Пруденс помнила, что приняла предложение мистера Ламберта. Она помнила, как трясся экипаж и как ее мутило.

Сжав до боли глаза, она вспомнила унизительный приступ рвоты. Все остальное было словно в тумане, из которого всплывали отдельные смутные образы. Взволнованное лицо маленького Эвана. Мистер Ламберт, который отдавал кому-то распоряжения. Папа, который поил ее горячим сытным бульоном, Как когда-то в детстве, когда она подхватила грипп…

Скорее всего, это был просто сон. Впрочем… Пруденс увидела на столе пустую кастрюлю с остатками бульона на самом дне.

Руки, дарящие тепло, обнимали ее. Широкая грудь, к которой можно прижаться. Нежный, но настойчивый голос мистера Ламберта:

– Пруденс, давайте еще один глоточек, ради меня.

Осторожное прикосновение к оголенной коже ее груди.

Хм… об этом, пожалуй, думать не стоит.

Совершенно запутавшись в воспоминаниях, Пруденс переключилась на более насущные проблемы, тем более что желудок урчанием напомнил ей, что она все еще жутко голодна, а снизу доносился аромат жареных колбасок и свежеиспеченного хлеба.

Пруденс быстро вскочила с кровати, мысль о предстоящем завтраке вытеснила все остальное из ее головы. Ничего важнее еды для нее сейчас не было. Почти.

Просто праздник какой-то: сначала полноценный сон, а теперь завтрак. Так хорошо она не чувствовала себя уже лет этак сто.

Колин осторожно спускался вниз по лестнице. Ему не было так плохо поутру со времен студенческих попоек. Глаза болели от недосыпа, спина ныла из-за того, что он всю ночь пролежал скрючившись в неудобной позе на краю кровати. И он готов был поклясться, что локти и коленки Мелоди оставили синяки по всему его телу. Более того, полночи он провел, пытаясь натянуть на себя свою долю покрывала, а еще полночи провел и вовсе без оного, ибо Эван оказался куда сильнее, чем казалось на первый взгляд.

То короткое время, что ему удалось поспать, он видел беспокойные сны про Шанталь, волосы которой вдруг неожиданно окрасились в медный цвет.

Утреннее солнце, пробивавшееся сквозь окна, было слишком ярким, а стук посуды на кухне слишком громким. Вид мисс Филби, которая сидела за дальним концом стола с завтраком, убывшим наполовину, не улучшил его настроение.

Колин не мог позволить, чтобы что-то задерживало его дольше. На кону стояло будущее Мелоди. Ему необходимо повидаться с Шанталь до того, как Берти уговорит ее пойти с ним под венец, до того, как она будет потеряна для Колина навсегда. Он не позволит Мелоди жить жизнью незаконнорожденной, когда в его силах изменить ситуацию в пользу девочки и сделать все правильно.

Бедная Шанталь! Колина пожирало чувство вины. Она, должно быть, страдала.

Наверняка ей было настолько невыносимо тяжело воспитывать ребенка одной, что пришлось отдать девочку. Наверняка этот флирт с Берти всего лишь попытка поправить свое финансовое положение, чтобы вызволить любимое чадо.

Нет, мисс Филби и ее братец более не являлись его проблемой, ему уже хватило их общества с лихвой.

Когда мистер Ламберт нашел ее, Пруденс сидела за столом, намазывая дымящийся тост маслом и накладывая сверху кусочки яичницы. Эван уже давно расправился со своим завтраком, набросившись на него, словно голодный волк, урча от удовольствия в своей обычной манере, после чего усвистал на конюшню. Мелоди хотела кинуться следом, но Пруденс усадила ее перед камином с ее тряпичной куклой и велела кормить «ребенка».