Неприятности в Валентинов день - Гибсон Рэйчел - Страница 16

• Предыдущая
• 16/60
• Следующая

Следующей вышла Регина и прочла стихотворение о библиотеке, в которой она работала. После Регины Иона Осборн поставила магнитофонную запись, и равномерные звуки «бум-боп-боп-бум» наполнил помещение. Под аккомпанемент ударных Иона прочла стихотворение под названием «Если б я была Бритни Спирс». Оно оказалось веселым — намного лучше, чем собачья история от Ады. Кейт снова начала слегка покачивать ногой, затем остановилась, и ее длинные пальцы начали сражаться с крупными пуговицами куртки. И, пытаясь высвободиться из рукавов, задела плечом Роба. В этот момент Кейт была похожа на человека, который старается выпутаться из смирительной рубашки.

Саттер нагнулся и прошептал ей прямо на ухо:

— Подними волосы.

Кейт прекратила свое ерзанье и краешком глаза посмотрела на него. Она выглядела так, будто готова была поспорить. Разразиться очередной речью на тему «Я сама могу о себе позаботиться». Она открыла рот, закрыла, затем провела рукой по тыльной стороне шеи, повернула запястье и собрала волосы. Приподняла их, и Роб протянул руку к ее куртке. Когда Кейт наклонилась вперед, он потянул воротник вниз. Она высвободила руку и выпрямилась, отпустив волосы. Они рассыпались мягкой волной и задели тыльную сторону ладони Роба. Тысячи прядей рыжего шелка коснулись его кожи и обвились вокруг пальцев. Если бы он повернул ладонь вверх, то мог бы сжать их в кулаке. Уже долгое время он не ощущал тяжесть и мягкость женских волос в руках. Или ласкающих его грудь и живот. Неожиданное и в то же время нежеланное возбуждение охватило Роба.

Кейт посмотрела на него и улыбнулась — впервые с момента их знакомства в Сан-Вэлли.

— Спасибо, — поблагодарила она и высвободила вторую руку.

— Не за что.

Роб перевел взгляд на кафедру и скрестил руки на груди. Его жизнь стала жалкой. Волосы Кейт задели его ладонь, эка важность! Было время, когда он, вероятно, и не обратил бы внимания на такую мелочь. Когда его внимание было бы сосредоточено на том, как снять с нее лифчик, а не на ее волосах.

Саттер не знал, что чувствует к Кейт Гамильтон. Вряд ли ему нравилось в ней что-то кроме восхитительного тела и агрессивного вида обуви. Она уже запугала нескольких мужчин в городе. Они теперь считали, будто Кейт собирается сделать себе кошелек из их мошонок. Роб не был уверен, так ли уж они неправы. Почему же он думал о Кейт такое, что ставило под угрозу его собственную мошонку?

Он и правда представления не имел, но, может, дело в том, что та Кейт, которую все тут знали, разительно отличалась от женщины, встреченной им в баре в Сан-Вэлли. В ту ночь она была нежной, страстной, манящей. Она была искушением, завернутым в прекрасную упаковку, но она была искушением, от которого Роб отказался. И все еще был в силах отказаться.

«Стоит ли она того, чтобы умереть? — спросил голосок в голове у Саттера. — Стоит ли она твоей жизни?» Кейт красива. Никаких сомнений на этот счет, но, как и всегда, ответ был «нет». Нельзя было предсказать, когда нежная, страстная, манящая женщина превратится в богомола.

Следующей на подмостки поднялась Иден Хансен. Она была одета в фиолетовое с головы до ног — в буквальном смысле, и Роб сосредоточился на ее пурпурного цвета волосах и тенях. Если что-то и могло спугнуть из его головы мысли о сексе, так это Иден. Ее стихотворение называлось «Десять способов как убить мерзкую крысу» и рассказывало о ее зяте, Хэйдене Дине. Она не упомянула его имени, но все, кто ее знал, понимали, что Иден имеет в виду мужа своей двойняшки, Иди. Под конец стихотворения слушатели не знали: аплодировать ли мисс Хансен или обыскивать на предмет наличия хорошо спрятанного оружия.

Роб наблюдал, как через несколько рядов от них его мать продвигается вперед. Грейс положила текст на кафедру и начала:

Старость — словно никотин,

Несет слабость, сеть морщин.

Вот и зад обвис твой шибко,

Сам ползешь ты, как улитка.

Как бы не решил кто, что выход лишь один…

Роб оперся руками на колени и опустил взгляд. А мамочка, похоже, всерьез поработала со словарем рифм.

Кто моложе вдвое —

Платят тем с лихвою,

Думают, они умнее.

Но сдаваться я не смею

И с тоски не вою.

Выступление заняло несколько минут. Грейс перечислила по нарастающей все признаки старости и закончила на такой ноте:

Жизнь стала спокойной, какая там драма?

Угасли страсти, как гора Фудзияма.

Но в отличии от нее

Я жива и беру свое —

И еще задаст вам перцу мама!

— Святые угодники, — простонал Роб, все так же не поднимая глаз от носков ботинок.

Он почувствовал, как Кейт перестала покачивать ногой, и услышал, как в полной тишине Стэнли Колдуэлл едва различимо прошептал:

— Это было изумительно.

Роб повернул голову, чтобы посмотреть на Стэнли. Пожилой джентльмен, похоже, не шутил.

— Лучше всех, — заявил он.

— Лучше, чем стихотворение о Бритни? — Кейт посмотрела на деда так, будто тот сошел с ума.

— О, да. Разве ты так не считаешь?

Она заправила за ухо волосы и, вместо того, чтобы лгать, честно ответила:

— Рифма кое-где хромает.

Стэнли нахмурился, кончики его усов опустились.

— Ну, а я могу сказать, что стихотворение Грейс о жизни, о том, каково это — становиться старым. Оно о мудрости и жизни в мире с самим собой. Оно тронуло мою душу.

Роб положил руки на колени, не сводя глаз со своего приятеля. Стихи мамы были обо всем этом? Он услышал лишь, что Грейс опасается, как бы ее не отправили в утиль, и что она — горячая штучка. Ни один нормальный сын не стал бы принимать во внимание ни тот ни другой факт.

Грейс улыбнулась, возвращаясь на место, и Робу пришлось промучиться еще три выступления, прежде чем началась «неофициальная» часть мероприятия. Саттер извинился перед Стэнли и Кейт и отправился на поиски матери, которую обнаружил возле стола с напитками. Он и Колдуэлл были единственными мужчинами на собрании, но ни за какие коврижки Саттер не собирался разгуливать по залу и вести светскую беседу: что в Госпеле означало торчать рядом с местными кумушками и сплетничать.

— Как тебе мое стихотворение? — поинтересовалась Грейс, протягивая сыну печенье с каким-то желе посередине.

— Думаю, оно даже еще лучше, чем та поэма о белках, которую ты читала мне на прошлой неделе, — ответил Роб, откусывая от предложенного лакомства.

Он запил печенье игристым пуншем, который подала ему мать. Жидкость с фруктовым вкусом опалила желудок.

— Что это?

— Немного виски, капелька бренди, чуть-чуть шампанского. Если выпьешь слишком много, у нас есть специальные водители.

Вообще-то Роб не собирался задерживаться здесь так долго, что ему понадобился бы водитель.

— Тебе не показалось, что строчка про гору Фудзияма была слишком странной?

Да.

— Нет. Кстати, Стэнли Колдуэллу понравилось твое стихотворение. Он сказал, что оно изумительное. Что оно тронуло его душу.

Уголки губ Грейс приподнялись.

— Правда?

— Ага.

Если мать думала, что заставит остаться его здесь подольше, подсовывая выпечку и пунш, то она ошибалась. Как только он сумеет проглотить это сухое печенье, то уйдет.

— Он думает, что твое стихотворение лучше всех.

— Стэнли — милый мужчина, — улыбаясь, сказала Грейс. Морщинки лучиками расходились от уголков ее глаз к вискам, доходя до корней тронутых сединой волос. — И он так одинок с тех пор, как не стало Мелбы. Возможно, мне стоит как-нибудь пригласить его на ужин.

Роб оглянулся на Стэнли, стоявшего в нескольких шагах от них и осажденного толпой седеющих одиноких леди. Свет сиял на его лысой голове так, будто он отполировал ее жидкостью «Пледж». Взгляд Колдуэлла беспокойно метался по залу в поисках спасения. Глаза деда остановились на Кейт, стоявшей чуть поодаль у стола и глотавшей пунш так жадно, точно слетевший с катушек пьяница.

— Тебе нравится Стэнли Колдуэлл? — спросил Роб у матери, запихивая в рот остаток печенья.

— Только как друг. Он всего на шесть лет меня старше, — Грейс отпила из своего бокала и прибавила: — У нас много общего.

• Предыдущая
• 16/60
• Следующая