Диалоги - Лем Станислав - Страница 17

ГИЛАС. Почему же конструкторы этим не занимаются?

ФИЛОНУС. Конструкторов не интересует слепое подражание человеческому поведению в тех областях, где это бездумное копирование создало бы только упрощенную (другой не получится) имитацию жизни. Их интересует нечто совершенно противоположное – конструирование аппаратов, невиданно высоко– и одновременно невиданно узкоспециализированных. Существующие в настоящее время электронные мозги – это «дебилы-счетоводы», поскольку они наряду с быстротой и четкостью формального математического мышления обнаруживают абсолютную неспособность, полную «тупость» во всех прочих областях умственной деятельности.

ГИЛАС. И поэтому ты считаешь, что электронный мозг, если только его снабдить в нужном количестве органами восприятия и электрической цепью, будет способен думать по существу?

ФИЛОНУС. Да, друг мой. Конечно, я не стану преуменьшать многочисленные трудности, которые возникнут на пути конструирования такого электронного мозга. Однако об этом, об этой ошеломляющей перспективе, о возможностях ее реализации мы поговорим позже. А сейчас я веду к следующему. Вот, скажем, сконструировали мы такой мозг. Ты приходишь ко мне, конструктору, и застаешь машину за чтением книги. Спрашиваешь ее, что она делает. Читаю, отвечает. Что ты читаешь? Книгу читаю, отвечает. А кто читает? Я, отвечает она, электронный мозг. Таким образом, ты видишь, что машина обладает своим «я», что она читает, видит, а если у нее будет соответствующий электрический орган, то можно ее потрогать, и она скажет, что чувствует прикосновение. То есть она обладает и ощущениями. А мы ведь пришли к выводу, что чувствовать, видеть, читать, воспринимать – это то же самое, что иметь сознание, значит, такой усовершенствованный мозг будет обладать сознанием, quod erat demonstrandum. Что ты на это скажешь?

ГИЛАС. Скажу, что никогда с этим не соглашусь. Сознание не может возникнуть там, где нет жизни.

ФИЛОНУС. Откуда ты знаешь? Просто потому, что до сих пор ни с чем подобным не сталкивался? Но до сих пор не существовали и электронные мозги. А однако эти мозги, их существование – это факт. Правда, такого, с которым можно было бы пообщаться описанным мною образом, который бы словами отвечал на слова, еще нет. Подобный мозг был бы неизмеримо сложным, его структура, возможно, была бы в миллионы раз сложнее уже существующих, но это вопрос технический, который нас, теоретиков познания, не занимает. Что скажешь?

ГИЛАС. Скажу, что в твоих рассуждениях кроется какая-то ошибка, что это парадокс, софистские штучки, и все. Почему мы все, люди или другие системы, не сделаны из какого-нибудь там железа, никеля или стекла, из которых построен этот твой электронный мозг? Почему нет нигде мыслящей мертвой природы? Почему эволюция была только одна – биологическая, то есть живых организмов, и только в процессе биологической эволюции возникли существа неизмеримо сложные и при этом живые? Не следует ли отсюда, что совершенствующаяся организация и жизнь – суть два процесса, безусловно нераздельные, и что ни один из них не встречается в природе отдельно, как не существует в ней отдельно материи без массы?

ФИЛОНУС. Наконец-то изложение с появлением концепции заблистало остроумием. Я согласен с тобой – в эволюционном, биологическом смысле электронный мозг со всей очевидностью мертвый, но ведь по рассуждении получается, что он способен (в принципе, не в современной реализации) произвести сознание. Если мы внимательно изучим данную проблему, то она может нам открыть новые, неожиданные перспективы познания. Ты спрашиваешь, почему мы не сконструированы из какого-нибудь металла или стекла – почему мы созданы из коллоидных белковых соединений? Попробую тебе ответить. Во-первых – обрати внимание, – хотя различные органы нашего тела и состоят из живых тканей, это отнюдь не является необходимым и обязательным условием их нормального функционирования.

ГИЛАС. Как это?

ФИЛОНУС. А так: возьмем, например, сердце, кровеносные сосуды или почку. Ты же знаешь, уже существует искусственное механическое сердце и искусственная почка, а также искусственные кровеносные сосуды, и мы можем продолжительное время замещать ими действие естественых живых органов.

ГИЛАС. Это правда.

ФИЛОНУС. Тогда сделаем так: создадим для себя некие коллекции. В каждую такую коллекцию включим всевозможные устройства, выполняющие какую-нибудь – одну и ту же – функцию. И только выполнение этой функции будет основанием для включения в то или иное собрание, а вот материал, размеры или технологические особенности конструкции таким критерием не будут. Таким образом мы создадим, например, коллекцию разнообразных насосов. Туда войдут насосы поршневые и беспоршневые, центрифуговые и вакуумные, абсорбирующие, ртутные и т.д. И кроме всего прочего, туда, в эту коллекцию, войдут и сердца живых существ. Еще одна – коллекция всевозможных фильтров. Среди многих сотен тысяч возможных фильтров мы там обнаружим почки живых существ. Еще у нас будет коллекция устройств, которые мы назовем системами с обратной связью, среди них будет находиться нервная система...

ГИЛАС. Предполагается, что это – ответ на мой вопрос?

ФИЛОНУС. Нет, это лишь вступление. Пока мы только пришли к выводу, что функции отдельных созданных из живой ткани органов нашего тела могут замещать со все большим успехом устройства, произведенные инженерами и конструкторами, созданные из неживой материи, и это как раз – путь еще пока медленно развивающегося, но уже громко о себе заявившего протезирования живых систем. Прогресс в этой области обеспечила именно кибернетика, сейчас идет работа над созданием слухового протеза и даже зрительного, для глухих и слепых. Однако вернусь к теме. Почему, спрашиваешь ты, мы построены из белковых коллоидов, а не из каких-нибудь элементов вроде металлических проводов, колесиков, винтиков и т.д.? Ответ простой. Когда я в качестве конструктора приступаю к созданию протеза сердца или почки, к проектированию искусственного глаза, то мои начальные условия, или конкретные обстоятельства, с которыми я вынужден считаться, приступая к работе, в высшей степени отличны от тех условий, какими, образно говоря, располагала Природа, когда миллиарды лет назад приступала к синтезу организмов. Конечно, «Природа» в данном случае понятие символическое. Ведь тогда не было никакого конструктора, никакого существа, которое находило бы соответствующие молекулы, подбирало их одну к другой, соединяло и скрепляло, пока из этих все более сложных структур не возникли первые бактерии. Ничего подобного не происходило. Существовал только первичный высокотемпературный океан, в его глубинах – растворы органических и неорганических солей – и ничего более. Как нам теперь известно, до биологической эволюции в собственном смысле слова долгое время шла «эволюция органических соединений», а говоря точнее, «эволюция химических реакций», вернее, их взаимная конкуренция, их «естественный отбор». На определенном этапе этого процесса, когда в результате протекания реакций из скрученных атомных нитей возникли крупные частицы (полимеры), соединения таких частиц выделились из горячего океана в виде мельчайших коллоидных капелек. Это произошло в результате действия элементарных законов физики и химии, и мы можем произвольно воссоздать это событие в лабораторных условиях. Эти капельки еще не были клетками, но клетки возникли из них в процессе дальнейшей «химической эволюции», может быть, в течение миллиарда лет, а может – всего лишь сотен миллионов. Представь себе, что коллоидный характер кирпичиков протоплазмы, этого дальнейшего строительного материала многоклеточных, определился на очень раннем этапе эволюции, поскольку нигде, кроме этих капелек, представляющих собой сгущенную реагирующую фазу определенной группы соединений, не могло возникнуть явление «естественного отбора» химических реакций. Таким было начало. Потом условия менялись, плазма приспосабливалась к новым условиям, но и по сей день различные свойства структуры и функции нашего тела свидетельствуют, что жизнь зародилась в океане, в его соленых, как наша кровь, водах. Природа создавала организм там, где это было возможно – в воде, – потому что при существующих на Земле температурных условиях corpora non agunt, nisi soluta[15]. Далее, природа строила из того, что было под рукой, и состав наших тел опять-таки этот факт подтверждает: в водной среде определенных веществ было достаточно, других – всего ничего, а каких-то не было вовсе. Конструктор же, который стремится создать мозговой протез, имеет возможность работать не только с водными растворами клеистых коллоидов, не только с относительно низкими температурами, но и с разнообразными механизмами, редкими элементами, при высоких температурах, различном давлении и т.д. Таким образом, мой вывод должен подкрепить доказательства того, что строение наших тел, нашего мозга не является следствием исключительно тех биологических целей, каким эти тела и мозги служат сегодня, но это строение отражает весь долгий, запутанный, гигантский путь биологической эволюции. Поэтому в наших телах мы можем обнаружить результаты воздействия двух групп факторов: во-первых, тех, которые существовали у колыбели жизни, которые определили возникновение коллоидных капель в предбиологический, до-жизненный период; во-вторых, тех факторов, которые включались в формирование живых организмов на более поздних стадиях эволюции в качестве условий естественного отбора, таких, как изменения среды, внутри– и межвидовая конкуренция и т.д. Более того, эволюция на самом деле не была непрерывным движением от низших форм к высшим, без заминок и катастроф. Она не была одним только совершенствованием, упорядочиванием структур и процессов. В целых огромных ответвлениях эволюция обнаруживала явление регрессии, отступления, дегенерации, исчезновения, гибели определенных форм и видов. Но даже в сохранившихся линиях развития изменения внешних и внутренних условий системы привели к различным осложнениям, в результате чего путь от простых одноклеточных до человека, если охватить его одним взглядом, полон зигзагов, отступлений, тупиков, и наши тела по сей день обнаруживают следы и следствия не одного из этих «тактических маневров» эволюционного процесса. Естественно, конструктор мозгового протеза или электронного мозга отнюдь не должен заботиться об этих зигзагах, об этих следах сумеречных этапов эволюции. Его также не должно заботить, что сохранилось в наших телах от приспособлений к условиям, в которых жили древние предки человека. И раз уж я обладаю склонностью к пространным рассуждениям, упомяну кстати, что недолговечность индивидов не результат какой-то «конструктивной ошибки» эволюции, а, наоборот, – результат конструктивной необходимости, поскольку двигатель эволюции – изменяемость форм и их последовательная сменяемость. Там, где нет смерти отживших форм, их замещения потомками, там нет и самой эволюции. Таким образом, смерть индивида – та цена, которую мы платим за возможность непрекращающегося развития вида в целом. Вернемся теперь к нашей теме: биологическая эволюция, о чем свидетельствуют факты, была единственной возможностью достичь и преодолеть тот пресловутый порог минимальной сложности, о котором мы беседовали. Путь от водных растворов к коллоидным капелькам, от этих капелек к клетке, от клетки к многоклеточным и к человеку был единственной возможностью в тех условиях, какими располагает планета Земля. Когда этот порог минимальной сложности был достигнут, когда возникшие таким путем создания обрели механизм противодействия губительной дегенеративной тенденции, началась в собственном смысле слова эволюция организмов. Естественно, конструктора протезов, искусственных сердец, искусственной почки, глаз или мозгов ничто из этого не волнует. Тут можно сделать такой вывод: природе пришлось преодолеть многочисленные трудности. Из них конструктор может ввести в рассмотрение только некоторые. Именно это дает нам возможность предположить, что конструкторы в будущем смогут построить машину, продуцирующую сознание, – из стекла или из металла, в то время как нас эволюция производила из водянистого клейкого белка.