Любовь до гроба - Орлова Анна - Страница 54

• Предыдущая
• 54/90
• Следующая

– Неужели нельзя ничего сделать? – с глухим отчаянием спросил мировой судья, выслушав все.

Дракон лишь опустил глаза, и Ярослав отвернулся, отошел в сторону, не в силах наблюдать за мучениями Софии. Кажется, временами боль слегка отпускала, и ей ненадолго становилось легче, но рядом с нею был Шеранн, и, похоже, она больше ни о ком не вспоминала. Господину Рельскому было нелегко это выносить…

Ромарэ отошли в сторону, уселись прямо на землю, а старейшины устроились кружком у огня, о чем-то негромко переговариваясь.

– Господин, – вдруг окликнул его кто-то.

Мужчина обернулся и увидел перед собою старую шувихани, заплаканную, но решительную.

– Что ты хочешь? – устало спросил он, подозревая, что она попросит его не мстить родственнику.

– Мой внук… нарушил закон, – произнесла она почти спокойно, только судорожный вздох выдал, как ей тяжело, – и отказался исправить сделанное. Его грех пал и на меня, поэтому я помогу.

– А ты сможешь?

– Попытаюсь. – Рома смотрела прямо, но, кажется, почти ничего не видела перед собой. – Даже если умру.

– Но поможет ли это? – усомнился мировой судья, пряча надежду.

– Слабо, – с неохотой ответила шувихани. – Но я попробую.

– Хорошо, – кивнул господин Рельский. Это был хоть призрачный, но шанс. – Иди со мной.

Он решительно шагнул к госпоже Черновой. Возле нее сидел Шеранн и говорил что-то успокаивающее, но утешения, по-видимому, помогали мало. Мужчина взглянул на дракона, тот обернулся, и мировой судья заметил, как неестественно расширены его зрачки, в которых плескалось темное, почти багровое пламя, и зябко передернул плечами.

Шеранн явно был на шаг от всепоглощающей, губительной ярости и с трудом балансировал на грани. Драконий гнев может наделать немало бед – к примеру, лесной пожар, который легко прыгает по верхушкам вековых сосен и в мгновение ока заглатывает лесные массивы…

– Успокойтесь, – настоятельно потребовал Ярослав, стискивая плечо Шеранна.

Тот отвернулся, будто не слыша, и ласково отвел со лба молодой женщины взмокшую прядь, а она слабо улыбнулась в ответ – боль как раз отпустила.

Господин Рельский глубоко вздохнул и обратился к шувихани:

– Что нужно делать?

Она повелительным жестом подозвала ближайшего рома и что-то кратко объяснила ему на своем гортанном наречии.

Тот почтительно склонил голову, внимая словам старой Шаниты, и бросился прочь. Гадалка, по-видимому, довольная разговором, подошла к госпоже Черновой и опустилась перед нею на колени, нетерпеливо отстранив дракона.

– Прости меня, девочка. Я не уследила, – тяжело вздохнула она и взяла Софию за руку. – Но я помогу! Ты мне веришь?

– Да, – прошелестела та тихо-тихо.

Шувихани отпустила ее ладонь и осторожно сняла у себя с шеи ладанку. Она с трудом развязала горловину мешочка, извлекла крошечную косицу, переплетенную тремя яркими нитками, положила ее на лоб молодой женщины, потом вытащила из-за пояса небольшой нож, которым легко взрезала свою ладонь. Обмакивая палец в собственную кровь, Шанита нарисовала на коже Софии несколько таинственных знаков, после капнула кровью на ту самую косицу.

Закончив эти приготовления, шувихани извлекла из кошеля на поясе злополучную дощечку с текстом нида и небрежно бросила ее в огонь, негромко бормоча мольбы богам.

Затем она простерла руки над больной и произнесла громко и уверенно:

– Проклятие на тебе, и хозяин его – Лало. Но Лало – мой внук, плоть от плоти и кровь от крови. Его волосы, его кровь, его нид – мои по праву! Как сгорает дерево – сгорит и наговор.

Казалось, ничего не происходило. Старая рома склонилась над Софией, чего-то ожидая… Но пристальный взгляд легко бы заметил ручейки пота на висках шувихани, напряженную дрожь ладоней, до крови закушенные губы…

Наконец Шанита отшатнулась, надсадно закашлялась и с трудом проговорила:

– Я сняла нид, но этого мало – она очень слаба. Джанго!

Молодая женщина тем временем смогла слегка улыбнуться и нетвердым голосом заверила в том, что ей лучше.

Старейшины уже закончили совещание, и баро ждал чуть поодаль. Он тут же подошел к импровизированному ложу госпожи Черновой и протянул господину Рельскому и Шеранну по мелкой монете, которые те машинально взяли.

– Беру ее с дороги, покупаю за два медяка, чтобы жила для меня и была, как моя дочь, здоровой! – торжественно провозгласил старейшина ромарэ. – А это тебе, моя названая дочь…

Он повернулся к Софии и положил рядом с нею расшитую рубашку.

– Спасибо, – пробормотала она, прислушалась к себе, и сказала растерянно: – Уже не болит…

Ромарэ, молча стоявшие вокруг, разразились криками радости, Джанго рассмеялся и хлопнул по плечу старую Шаниту, которая едва держалась на ногах и чуть не упала от этого выражения чувств. Переполненный восторгом дракон подхватил на руки госпожу Чернову и принялся ее кружить, а господин Рельский устало прикрыл глаза, сжав в кулаке монетку и улыбнувшись…

Все в таборе наперебой поздравляли своего баро с днем рождения новой дочери.

– У нас есть такой обычай, – объяснил Джанго, повернувшись к чужакам, когда все наконец слегка угомонились, – если в семье умирают дети, то другой рома может выкупить заболевшего ребенка и назвать его своим. Малыш останется с родными, но отныне у него будет две семьи. Ты не дитя, но попробовать – не грех. Помогло, как видишь!

– Да уж, – усмехнулась София, удобно устроившись на руках дракона. Она запретила себе думать о том, что это неприлично, и наслаждалась восхитительным ощущением жизни, которое будоражило кровь, как игристое вино, раскрашивало мир в сочные цвета, манило отбросить все условности.

Впрочем, госпожа Чернова в глубине души понимала, что это ненадолго. Стоит ей вернуться в Чернов-парк, как благопристойность вновь закует ее жизнь в невидимую броню, но сейчас и здесь это казалось таким далеким, таким неважным…

Из блаженного состояния ее вырвало лишь то, как вдруг напрягся Шеранн, по-прежнему прижимая к груди драгоценную ношу, а потом осторожно уложил ее и стремительно пошел прочь.

София огляделась по сторонам и увидела, что ромарэ выстроились двумя рядами, пропуская процессию: впереди шествовали старейшины, за ними дюжие молодцы тащили Гюли и Лало.

На их пути встал дракон, сложив руки на груди.

Баро, а следом и остальные склонились перед ним.

– Прости за обиду, сын стихии. Мы нашли виновного и наказали его. Мы решили: Лало будет изгнан, а Гюли наказана плетью.

Ромарэ заволновались, но в основном их выкрики выражали одобрение, лишь запричитали, заплакали женщины, и старая Шанита вдруг бросилась вперед и остановилась перед девушкой.

– Я проклинаю тебя, Гюли! – громко и торжественно выговорила она. – Из-за твоей прихоти я лишилась единственного внука, а наш табор остался без шувано. Позор лег на нас, наши вардо [47]отныне будут отмечены перевернутой руной перт [48], пока не будет искуплен долг. Я сказала!

Она гордо отвернулась от красавицы, и та будто поблекла от этих слов. Наказание страшное: никто более не взглянет со страстью на оскверненную женщину, никто не предложит ей разделить жизнь и еду, и пусть ей можно ехать дальше с табором, но все станут держаться поодаль, боясь оскверниться…

Теперь конвоиры отпустили ее и стали вытирать и отряхивать руки, будто счищая прилипшую к ним грязь.

Гюли застыла на несколько мгновений, потом вдруг страшно закричала, метнулась в сторону и стремительно бросилась на Софию, царапаясь, как кошка, и норовя укусить.

– Это все ты, ты виновата! – кричала она. – Ты отняла его у меня!

Надо думать, назначить госпожу Чернову виновницей своих бед ей было совсем несложно.

Господин Рельский, который был неподалеку, кинулся к ней, отшвырнул юную рома в сторону и заслонил госпожу Чернову собой, с трудом сдерживая натиск растрепанной фурии.

• Предыдущая
• 54/90
• Следующая