Жемчужина Санкт-Петербурга - Фернивалл (Фурнивэлл) Кейт - Страница 44
- Предыдущая
- 44/103
- Следующая
Утро выдалось ярким, как вымытое стекло. На туман и намека не было, лишь безграничная арка неба и запах моря в воздухе. Но душа Аркина была не на месте. В ожидании Валентины он стоял у машины перед парадной лестницей. Вымытый «Турикум» сверкал на солнце, точно какаято пестрая птица.
— Доброе утро, Аркин.
— Доброе утро, Валентина Николаевна, — ответил он, когда девушка ступила на посыпанную гравием дорожку.
Валентина была в простом пальто и платке и выглядела исхудавшей и бледной, но шла походкой быстрой и напряженной, как будто спешила.
— Я рад, что вы выздоровели и так хорошо выглядите.
Эти слова застали ее врасплох.
— Спасибо, Аркин, — несколько удивленно произнесла она.
— Надеюсь, когда вы хворали, Екатерина Николаевна передавала вам от меня пожелание поскорее выздоравливать?
— Да, спасибо.
Аркин стоял неподвижно, как будто забыл о машине и о своих обязанностях. Когда Валентина ступила на подножку, чтобы подняться в салон, он подал ей руку, но жест этот был таким неестественным, что девушка остановилась.
— В чем дело, Аркин?
— Те люди, которые устроили взрыв в туннеле, не хотели, чтобы пострадали вы. У них была совсем другая цель, а вы просто оказались на пути. — Он хотел, чтобы она это знала.
— Чего же они хотят? Скажите, Аркин.
Он понизил голос.
— Их цель — построить новое, справедливое общество. Они хотят свергнуть царя, а не убивать или калечить молодых женщин.
— Вы тоже так считаете, Аркин? Что нужно свергнуть царя?
— Нет, Валентина Николаевна.
— Хорошо, иначе вас бы арестовали.
Она зашла в машину, опустилась на гладкое синее кожаное сиденье и стала смотреть прямо перед собой. Аркин заводной рукояткой запустил мотор и уселся на водительское место. Больше они не говорили.
Валентина вздохнула облегченно, когда, не доехав до госпиталя полмили, вышла из машины и послала Аркина обратно, в распоряжение матери. Радуясь возможности прогуляться, она пыталась сосредоточиться на том, что скажет сейчас, а не вспоминать свое предыдущее посещение госпиталя. Войдя в здание, она, как и в прошлый раз, сначала подошла в вестибюле к регистраторше, потом проследовала по вытертому зеленому линолеуму до кабинета с табличкой «Гордянская» и постучала.
— Входите.
Такого приема, который ждал ее в кабинете медсестры, Валентина никак не ожидала. Пышнотелая медсестра Гордянская после их последней встречи, казалось, раздулась еще больше, белое форменное платье на ней трещало по швам. Медсестра стояла, облокотившись о картотечный шкаф, в руке ее были крепко зажаты длинные щипцы. Лишь на какойто миг ее внимание отвлеклось на Валентину.
— А, юная аристократка, считающая, что может стать санитаркой. — Она растянула губы и посмотрела в зеркало, прислоненное к стене на шкафу.
Впрочем, широкая улыбка ее не имела ничего общего с весельем. Валентина поняла, что она осматривает черный поломанный зуб у себя во рту.
— Доброе утро, медсестра.
— Вы в зубах разбираетесь?
— Нет.
— Значит, мне от вас проку мало, верно?
— Я умею обращаться со щипцами.
— Тогда вот. — Женщина бросила ей инструмент.
Валентина поймала щипцы. «Неужели всех, кто хочет устроиться сюда санитаркой, она подвергает такой проверке?» — подумала она. Нет, так у нее ни одного зуба уже не осталось бы.
— У вас влиятельные друзья, милочка, — сказала Гордянская, но без злости, словно это был факт, с которым нужно было смириться. — Но что тут удивлятьсято? Вы на себя посмотрите. — Она громогласно рассмеялась, отчего ее полные щеки заходили волнами. — Своим платком и перчатками вы ничего не скроете. Я прекрасно знаю, кто вы.
— Я ничего не скрываю.
— Неужели?
— Я хочу стать санитаркой, хочу заниматься чемто более важным, чем расставлять цветы в вазах и пить чай. Честное слово, я знаю, что значит трудиться, и я уже прочитала «Анатомию» Дюпьера. Я ухаживала за сестрой, и мне приходилось делать перевязки.
— Вы слишком много говорите. Все вы, чересчур образованные, такие. Научитесь молчать.
Валентина кивнула.
— Научусь.
— Если б вы записывались в армию, я бы называла вас пушечным мясом, а вообще я таких, как вы, девочек называю судноподкладчицами. Потому что это именно то, чем вы будете заниматься почти постоянно, — подкладывать больным судно. И это то, изза чего вы в конце концов сбежите отсюда. Святая Богородица, ну почему они постоянно присылают мне какихто худосочных девиц? Почему не присылают обычных работящих молодых баб?
Валентина не издала ни звука.
Гордянская взяла ее руку, повернула ладонью вверх и стала ощупывать бледные пальцы и бугры. Валентина почувствовала себя лошадью на сельской ярмарке.
— Кожа бледная, как поросячья титька. — Медсестра покачала головой. — Но мускулы есть. Откуда?
— Я играю на фортепиано.
Гордянская захохотала, грубо, презрительно.
— О Господи, я этого не выдержу! — Неожиданно она замолчала, открыла рот и показала гнилой зуб. — Тащите.
Один быстрый рывок щипцами, и черный зуб был вырван, как гвоздь из трухлявого дерева. Потом из десны вытекло немного крови и гноя. На широком лице медсестры промелькнуло удовлетворение, и она указала на стул перед своим столом. Валентина села и положила перед медсестрой щипцы, в которых все еще был зажат зуб.
— Вас рекомендовал доктор Федорин, — быстро проговорила Гордянская. — Раз вам еще нет двадцати, понадобится согласие родителей. Теперь заполните этот бланк, и пусть они его подпишут. — С многозначительной усмешкой она добавила: — Читать и писать вы, надо полагать, умеете.
— Я умею делать все, что нужно, — ответила Валентина.
19
Просто удивительно, до чего переменчив мир. Когда Валентина шла обратно по зеленому полу и дальше вниз по лестнице госпиталя, все выглядело не так, как раньше, словно до этого она смотрела на все через кривое зеркало, а теперь увидела чистую и четкую картинку. Сердце трепетало и отдавало громкой барабанной дробью в ушах.
Прежде чем выйти на улицу, девушка остановилась у входа в одно из отделений и посмотрела через стеклянную дверь. Ее поразил размер помещения. Казалось, оно не имело границ и было сплошь заставлено бесконечными рядами коек, чемто похожих на белые гробы. Валентине захотелось открыть дверь и войти в этот незнакомый мир, где на мятых подушках виднелись бледные лица. Ктото разговаривал, остальные просто лежали молча с закрытыми глазами.
— С дороги.
Из отделения вышла молодая санитарка с большим эмалированным тазом в руках, до краев заваленным окровавленными бинтами.
— На что уставилась? Небось любовника своего ищешь? — Девушка усмехнулась. — Не беспокойся, я их всех целую на ночь. Со мной он в надежных руках. Я Дарья Шпачева, если ты не знаешь.
Девушка была высокая, выше Валентины, худая и юркая, как ласка, с широкими скулами и смуглым лицом южанки. Изпод белой косынки выбивались черные волосы, руки с большими суставами пальцев казались крепкими и умелыми, как у крестьянки. Улыбалась она открыто и искренне.
— Ты что, язык проглотила? — нетерпеливо произнесла Дарья.
— Я тут буду работать санитаркой.
Девушка подняла таз с бинтами и сунула под нос Валентине. От него неприятно пахло.
— Вот. Это будут твои новые духи, когда начнешь здесь работать.
— Я нюхала и похуже.
Неряшливая санитарка закатила черные глаза.
— Только не говори, что я тебя не предупреждала.
Валентина улыбнулась.
— Не скажу.
— Мало того, тут все время приходится быть на ногах. За день, бывает, не присядешь.
— Ничего, у меня сильные ноги. — Годы верховой езды не прошли зря. — Если здесь так плохо, отчего же вы тут работаете?
Девушка вытерла руку о замызганный белый фартук, оставив на нем очередное пятно.
— Все лучше, чем паршивых коз в вонючем ауле доить.
- Предыдущая
- 44/103
- Следующая