Ящик водки. Том 3 - Кох Альфред Рейнгольдович - Страница 62

• Предыдущая
• 62/71
• Следующая

— А ты к Роме Каплану на Манхэттен ехал, в ресторан «Русский самовар»?

— В том числе. Хороший кабак у него. Потом еще Брайтон… Пельменная «Капуччино». Кафе «Париж». Ресторан «Континенталь». Ну, да это все тебе известно. Может, комментарий про это написать?

— Да ты уж книжку написал.

— Ну да. Долго, кстати, я ее писал… Два года. Правда, без отрыва от производства.

Комментарий Свинаренко

Я тут коротко процитирую предисловие к той книжке; я в нем объяснял, что за смысл был в той затее. Зачем я в Америку поехал и почему из нее вернулся. Сегодня и самому забавно это перечитывать. Тогда, в 96-м, жизнь была другая — простая какая-то, наивная.

«Долго я мотался по американским дорогам и проселкам. Порой, руля долгими осенними вечерами по пустынным степным трассам, я начинал задумываться о бессмысленности затеи, а на ночном привале в очередном обшарпанном мотеле вблизи нищей индейской деревушки — она и вовсе стала представляться безумной. Лежишь в кровати, пьешь пиво, смотришь телевизор, за окном ветер воет… Казалось, что ничего не выйдет, что напуганные со времен „холодной войны“ провинциалы будут сдавать меня в ЦРУ как советского шпиона и уж точно уклоняться от дачи показаний мне — потенциальному противнику, вражескому заокеанскому журналисту, очень подозрительно заброшенному в глубокий тыл сверхдержавы — оплота НАТО.

Но, как это ни странно, ни одного привода в ЦРУ у меня не было.

Ну вот, объехал я пол— Америки, насмотрелся этих Москв, выбрал себе одну и засел, зажил в ней…

Жил, жил — и вдруг вижу: американцы в целом милые и симпатичные люди! Мне было очень уютно в их тихой провинции. Вообще страна у них приятная, терпимая, теплая, почти родная, считай, и не заграница вовсе, — вот уж где себя не чувствуешь чужим. Наверное, я даже попросился бы к ним жить. Если б за время своей экспедиции не осознал некоторых важных вещей… Я, к примеру, казался себе там дворовым хулиганом, что пришел пообщаться с профессорскими детьми, — те умеют на скрипочке… Да, поначалу любопытно, все чистенькое, кругом обхождение с манерами, то-се. Однако погостил и хватит, ведь, грубо говоря, своих хулиганских дел куча — прогуливать школу, курить в туалете, отливать кастеты, драться после шестого урока, грязно домогаться отличниц, учиться свистеть и пробовать портвейн… Ведь жалко себя, зачем же вымучивать политически корректное поведение, пить помалу и вечно улыбаться? Зачем же так скучно проводить жизнь, которая и без того коротка? Я вернулся и долго — неделю! — со странной извращенной жадностью рассматривал лица граждан России — насупленные, как у обиженных детей, с азиатскими родными скулами, со следами отдельных излишеств, без импортной political correctness и без вежливых улыбок, — простые, честные, какие есть. И у вас есть, и у меня…

Автор этой книжки в процессе ее написания получил вполне уникальный опыт. Да, толпы народу знают про Америку больше, чем я! Но! Они оттуда не возвращаются, чтоб рассказать своим. Да и скучно им было бы писать для чужих, а вам — читать, что чужие пишут про чужое. Они заполучают это свое большее знание тогда, когда уж поздно: точка невозвращения пройдена, человек уже приступил к прощанию с прошлой здешней жизнью, он в душе уже почти совсем новый американец. Еще не чужой, но уже и не свой — как пациент на операционном столе, когда хирург меняет ему пол.

Разумеется, у нас мало кого интересуют чаяния и заботы как природных американцев, так и эмигрантов, — это узкоспециальные области чьего-то сугубо корыстного интереса. Но не могут нас не взволновать странные истории, которые случились с человеком, лишь на время заехавшим пожить в американский город под названием Москва. Она, эта Москва, только и оправдывает в наших глазах внимание, уделенное текущей вокруг нее американской жизни.

Уехать — это всегда немного умереть. А уехать далеко и надолго, да и тем более в такую культовую страну, как Америка, — это значит достаточно сильно умереть. Так что мои записки — это как будто мемуары про клиническую смерть, причем не одноразовую, а периодическую (наподобие СМИ), такую, когда туда-сюда, туда-сюда, когда то и дело меняешь точку зрения, когда не успеваешь потерять интерес к нашей земной жизни в России… Я непременно раз в месяц перелетал через океан, чтоб не оторваться необратимо, чтоб навеки не поддаться наркотическому воздействию американской жизни, чтоб оставить путь к возвращению…»

Что я сегодня могу добавить к написанному тогда? Про Америку? Что сегодня мне вспоминается? Вот что. Мысль про то, что удался и сработал их мощный пиар, что якобы вся Америка — это сплошь вариации на тему Манхэттена и богатых вилл Калифорнии. Я же чаще думаю про ухабистые американские проселки, пыльные дешевые бары в глухой провинции, поселки, населенные обкуренными полусонными индейцами и медлительными неграми, мотели с белым густым ковролином, толстенные туповатые дальнобойщики за пластиковыми столами в diner, аналоге нашей советской столовой, русских эмигрантов, которые хвастают Америкой так, будто это они ее открыли или построили — а не приехали на все готовое… Еще меня мучит мысль о том, что мы вот уничтожили свою природу вокруг больших городов, а они все сохранили. Какой там город ни возьми, ну кроме уж совсем мегаполисов, так в получасе езды непременно найдется настоящий лес, полный диких зверей. Люди чуть поработают, от сих до сих, а после подхватываются, садятся в джипы, в которых к полу приварены длинные железные ящики для хранения винтовок, — и едут себе охотиться. С тем чтобы к вечеру приехать домой с тушей какой— Нибудь косули… А утром — снова на работу. На охоту они ездят так, как у нас выходят во двор поиграть в домино…

И вот такая была тема: языковой барьер. Я приехал в Штаты собкором, а язык знал… ну как все. То есть мог понимать что-то из написанного и кое-как объясниться. И все. А когда говорили что-то мне, я очень редко понимал, чего от меня хотят. Переспрашиваешь, люди повторяют, а толку нет… А мне ж надо там с людьми разговаривать — и просто по жизни, и интервью брать. Хотелось буквально биться головой об стенку, казалось, что вот побьюсь — и будет мне счастье. Оттого, что так я с предельной точностью выражу свое отношение к ситуации. Я думал: а может, все бросить и вернуться в Москву? От полной крезы и отчаяния меня уберегало такое соображение. Дело в том, что английский, строго говоря, мне никто никогда не преподавал; в самом деле, не считать же учебой уроки английского в школе в шахтерском поселке, затерянном в степях. Лингафонные курсы, репетиторы, спецшколы — такого у меня в жизни и близко не было. И знать английский я вообще не обязан. А как же я в таком случае сдал экзамены в университет? Отвечу: в результате чтения самоучителя Бонка-Котия и адаптированных детективов при помощи словаря. А в МГУ иностранным у меня был немецкий. Понимаю, это было некорректно — с такой слабой подготовкой идти в собкоры, но уж так получилось.

И что же, спросите вы, было дальше? А то, что я освежил в памяти свой опыт изучения немецкого. Когда я осенью 79-го приехал учиться в Лейпцигский университет, язык я знал на уровне чтения маленьких заметок из убийственно скучной газеты Neues Deutschland — про какую— Нибудь классовую борьбу. Передо мной же стояла задача — не только работать в библиотеке, что еще ладно бы, но и вести беседы с профессорами и даже слушать лекции. Мне надо было срочно выучить немецкий. И вот я взялся решать вопрос: принялся каждый день ходить в пивную, подсаживался к носителям языка и, выпив, вел беседы за жизнь. В таком же каждодневном режиме я смотрел ТВ и ходил в кино. Даже при скудной изначальной подготовке через месяц врубаешься. Как показала практика. И вот этот опыт я повторно задействовал в Штатах. В которых у меня и ресурс был побогаче. Прежде всего я, выбрав себе для жизни город Moscow в штате Пенсильвания, обратился к хозяину центрального московского заведения под названием Hard Rock Cafe с такой речью: «Старик, твоя задача — найти мне квартиру в пределах пешей досягаемости от твоего заведения. Пешей — чтоб меня, пьяного, не отлавливали ваши гаишники. Если ты сделаешь это, я к тебе буду ходить, как на работу. Даже без „как“. Я тут буду у тебя фильтровать публику, как кит через усы, и допрашивать всех, кто этого заслуживает»… Надо ли говорить, что Джим Кеноски — так звали хозяина — лично кинулся искать мне квартиру. И нашел в трехдневный срок.

• Предыдущая
• 62/71
• Следующая