Гипнотизер - Кеплер Ларс - Страница 51

Эрик пошел дальше, обогнул шестигранную башню и заглянул в столовую. Темная мебель посреди комнаты на сверкающем паркете. Что-то подсказало Эрику, что столовой пользуются довольно редко. На полу перед застекленным шкафом лежало что-то черное. Футляр для гитары, подумал Эрик. Снова звякнуло. Эрик наклонился к окну, ладонью отсекая на стекле отражение серого неба, и увидел, что через всю комнату к нему несется огромная собака. Она подбежала к окну, поднялась на задние лапы, передними упершись в стекло, и залаяла. Эрик отпрянул, запнулся о горшок и быстро пошел вокруг дома, с тяжело бьющимся сердцем ожидая, что будет.

Через минуту собака затихла; перед дверью дома зажегся и погас свет.

Эрик не понимал, что он здесь делает. Он чувствовал себя ужасно одиноким, не знал, что предпринять; хорошо было бы вернуться в больничный кабинет. Эрик двинулся к фасаду и к дорожке.

Обойдя дом, в свете фонаря он увидел человека у входной двери. На ступеньках стоял толстый мужчина в пуховике. При виде Эрика у него сделалось встревоженное лицо. Наверное, он ожидал увидеть баловавшихся детей или какое-нибудь животное.

— Здравствуйте, — сказал Эрик.

— Это частное владение! — пронзительно закричал мужчина.

За закрытой дверью залаяла собака. Эрик подошел ближе и обнаружил, что на подъездной дороге стоит желтый спортивный автомобиль. В нем было всего два сиденья и багажник, явно слишком маленький, чтобы там мог уместиться человек.

— Это ваш «порш»? — спросил Эрик.

— Мой.

— У вас есть еще машины?

— Зачем вам это знать?

— У меня пропал сын, — серьезно ответил Эрик.

— У меня больше нет машин, — сказал мужчина. — О'кей?

Эрик записал номер машины.

— Теперь уйдете?

— Да, — ответил Эрик и направился к калитке.

Он немного постоял в темноте на дороге, глядя на старый дом, потом вернулся к своей машине. Достал коробочку с попугаем и дикарем, вытряхнул в ладонь несколько маленьких таблеток, пересчитал их, круглые и гладкие, большим пальцем и отправил в рот.

После короткого колебания он набрал номер Симоне. Послышались гудки. Эрик подумал, что она сейчас у Кеннета, ест бутерброды с салями и маринованными огурчиками. Гудки пробивали долгие дыры в тишине. Эрик представил себе темную квартиру на Лунтмакаргатан, прихожую с верхней одеждой, подсвечники на стене, кухню с узким длинным дубовым столом, стулья. Почта лежит на коврике у двери — куча газет, счетов, глянцевые рекламные буклеты. Раздался писк; Эрик не стал оставлять сообщение, просто отключился, повернул ключ в зажигании, развернул машину и поехал назад, в Стокгольм.

Не к кому мне ехать, с иронией думал он. Врач, потративший столько лет на изучение групповой динамики и коллективной психотерапии, внезапно оказался отрезанным от людей и одиноким. Не было ни одного человека, к которому он мог бы обратиться, с которым ему хотелось бы поговорить. Эрик попытался осознать тот факт, что пережившие войну люди гораздо легче справлялись с потрясениями, чем одиночки. Он хотел знать, почему индивиды в группе, которая подверглась истязаниям, залечивают раны лучше, чем одинокие люди. Что такого есть в общности людей, что приносит нам облегчение, спрашивал он себя. Отражение, возможность дать выход эмоциям, нормализация или настоящая солидарность?

Стоя в желтом свете на обочине шоссе, он набрал номер Йоны. После пяти сигналов нажал «отбой» и набрал номер мобильного. Послышался рассеянный голос:

— Это Йона, слушаю.

— Здравствуйте, — сказал Эрик. — Вы еще не нашли Юсефа?

— Нет, — вздохнул Йона.

— Кажется, он действует по своей собственной методике.

— Я это говорил и готов повторить. Вам надо согласиться на охрану.

— Мне сейчас не до этого.

— Знаю.

Они помолчали.

— Беньямин больше не давал о себе знать? — спросил комиссар. Шведские слова прозвучали печально.

— Нет.

В трубке послышался какой-то голос, как будто рядом с комиссаром включен телевизор.

— Кеннет должен был отследить звонок, но он…

— Я слышал, но на это может уйти много времени, — сказал Йона. — Надо отправить специалиста именно на эти коммутаторы, именно на эту базовую станцию.

— Но ведь нужно знать, о какой станции идет речь.

— Это, я думаю, оператор может выяснить напрямую.

— Вы можете выяснить? Насчет базовой станции?

Несколько секунд было тихо. Потом послышался спокойный голос Йоны:

— Почему вы не поговорите с Кеннетом?

— Не могу до него дозвониться.

Комиссар еле слышно вздохнул.

— Я проверю насчет станции. Но особо ни на что не надеюсь.

— В каком смысле?

— Думаю, это какая-нибудь базовая станция в Стокгольме. Нам это ничего не даст, пока специалист не уточнит местоположение.

Эрик услышал какие-то звуки. Кажется, Йона свинчивал крышку со стеклянной банки.

— Надо заварить маме зеленый чай, — коротко пояснил он.

Из открытого крана с шумом полилась вода, потом шум прекратился.

Эрик перевел дыхание. Он знал, что комиссар обязан в первую очередь заниматься побегом Юсефа Эка, знал, что дело Беньямина для полиции не редкость, что Государственная уголовная полиция не занимается пропавшими подростками. Но он, Эрик, должен попросить, не может не просить. И Эрик сказал:

— Йона, я хочу, чтобы вы дополнительно взяли дело Беньямина, очень, очень хочу, это может показаться…

Эрик замолчал; заболели челюсти — он и сам не заметил, насколько сильно стиснул зубы.

— Ведь мы оба знаем, — продолжал он, — что Беньямин не просто исчез. Кто-то вколол Симоне и Беньямину обезболивающее. Я знаю, что для вас важнее искать Юсефа Эка, понимаю, что вы больше не занимаетесь делом Беньямина — раз оно не связано с Юсефом. Но вдруг случилось что-то гораздо худшее…

Он замолчал — разнервничался и не мог продолжать. Потом заставил себя говорить дальше:

— Я говорил вам о болезни Беньямина. Всего через два дня его больше не будет защищать препарат, который помогает его крови свертываться. А еще через неделю кровеносные сосуды будут так напряжены, что его может парализовать, может произойти кровоизлияние в мозг или легочное кровотечение, если он кашлянет.

— Он обязательно найдется, — сказал комиссар.

— Вы поможете мне?

Эрик сел. Его просьбы беспомощно повисли в воздухе. Но это не имело значения. Он готов был встать на колени и умолять о помощи. Рука, державшая телефон, взмокла, стала скользкой от пота.

— Я не могу так просто забрать предварительное расследование у стокгольмской полиции, — ответил комиссар.

— Его зовут Фредрик Стенсунд. Производит впечатление приятного человека, но вылезать из теплого кабинета не собирается.

— Они знают, что делают.

— Не обманывайте меня, — тихо попросил Эрик.

— Вряд ли я смогу взять это дело, — тяжело вздохнул Йона. — Оно совсем не в моей компетенции. Но я попробую вам помочь. Пожалуйста, сядьте и подумайте, кто мог забрать Беньямина. Это мог оказаться кто-то, кто просто увидел вашу фотографию в газете. Но может быть, и кто-то, кого вы знаете. Если вам некого подозревать, то и дела никакого нет, ничего нет. Думайте, вспоминайте всю свою жизнь снова и снова — всех, кого вы знаете, всех, кого знает Симоне, всех, кого знает Беньямин. Переберите соседей, родственников, коллег, пациентов, конкурентов, друзей. Кто-нибудь угрожал вам? Угрожал Беньямину? Попытайтесь вспомнить. Преступление могло быть спонтанным, а могло планироваться долгие годы. Думайте очень-очень внимательно, Эрик. Потом позвоните.

Эрик открыл было рот, чтобы еще раз попросить Йону взять дело, но не успел ничего сказать — в трубке щелкнуло. Он сидел в машине и воспаленными глазами смотрел на проносящиеся мимо автомобили.

В кабинете, где он ночевал, было темно и холодно. Эрик сбросил ботинки; когда он раздевался, от верхней одежды пахло влажной зеленью. Дрожа, он вскипятил на плитке воду, заварил чай, принял две таблетки сильного болеутоляющего и сел за письменный стол. Уставился в густую черную темноту за стеклом, на свое отражение — тень в зеркале света. Кто так ненавидит меня, думал он. Кто завидует мне, кто хочет наказать меня, отнять у меня все, отнять жизнь, то, что живет во мне, кто хочет уничтожить меня?