Строптивая жена - Рэнни Карен - Страница 5

Тоже мне, ужасно печальная! Он сказал это, чтобы смягчить ее сердце. Он ничего к ней не чувствует, а если и что-то испытывает, то ей жалость не нужна. Лучше пусть он злится, пусть так же нервничает, как и она.

— Я не собираюсь впускать вас в свою спальню сегодня ночью.

Сжав руки, она ждала возражений. Она ожидала, что он еще больше рассердится. Скажет что-то вроде: «Я ваш муж. Вы должны подчиниться».

Вместо этого он улыбнулся.

— Я не имею никакого намерения входить в вашу спальню сегодня ночью, — сказал он.

Шелковистый бархат сиденья ласкал ее пальцы.

— Мы незнакомцы, — одновременно сказали оба. Будь на его месте кто-то другой, она бы улыбнулась такому совпадению.

Его жена сидела напротив, опустив голову, прижав локти к бокам и добропорядочно сжав колени. Неподвижная и непреклонная, она казалась почти хрупкой.

Ее черные волосы с одной стороны распустились, но он не собирается смущать ее упоминанием об этом. И не скажет, что ее платье — свадебное платье — навсегда останется в его памяти как самый вопиющий образчик дамского наряда.

Саронг жителей Полинезии неизмеримо предпочтительнее того, что сейчас на ней надето. В саронге она, вероятно, казалась бы привлекательной. Добавить улыбку, и леди Сара, теперь миссис Эстон, была бы прекрасна.

Однако она не собиралась улыбаться. Вместо этого она время от времени бросала на него молниеносные взгляды, явно обвиняя его в этом браке.

Дуглас подумывал поддразнить ее, чтобы поправить ей настроение, но не знал, есть ли у нее чувство юмора и что считает она забавным. Все, что он знал наверняка, — это то, что герцог Херридж жестокий и властный тиран и что у нее в глазах столько боли, что это чувствуется с первого взгляда.

Он вытащил из портфеля документы и быстро углубился в формулы, которыми занимался накануне вечером. Его новая карета имела удивительно плавный ход, и он не испытывал обычного неприятного головокружения, наступавшего при попытке читать в пути. Но он до сих пор не мог читать на борту судна. От качки ему делалось плохо, и поскольку он десять лет путешествовал по миру, его болезнь означала пустую трату времени.

Для морских путешествий он тогда нанял секретаря. Главной задачей молодого человека было записывать мысли и размышления Дугласа, так что время даром не терялось. Не все его мысли были драгоценными сокровищами мудрости. Однако новая астролябия была существенно усовершенствована против старых образцов угломерных приборов восемнадцатого века, и это следствие одного простого вопроса, который он изложил однажды после ужина.

Дуглас взглянул на Сару. Она любит изучать звезды. Праздное ли это хвастовство? Она не упомянула о телескопе. Знает ли она, что это такое? Он решил не проверять ее знания. Если она хвасталась, он не хотел смущать ее.

Церемония, связавшая его и дочь герцога Херриджа, была милосердно краткой. Он знал, однако, что если напряжет память, то вспомнит слова и вялый звук голоса Сары, повторявшей клятвы.

Сара. Достаточно банальное имя, не привлекающее особого внимания. Имя мало чем отличается от его невесты. Однако что-то в ней интриговало его, как тихий шепот среди тишины. Что-то, подстрекало его незаметно наблюдать за ней.

Всегда ли она так молчалива? Или, освободившись от давления отца, она будет заразительно и безудержно смеяться? В этом он сомневался, поскольку ее рот привычно сложился в печальную линию. И все же слабые лучики в уголках глаз искушали его предположить, что она часто радостно удивляется.

— Мне заказать собственную скульптуру? — внезапно спросила она. — Это позволит вам изучать мои черты с большей свободой. Вам не придется притворяться, что вы этого не делаете.

Он улыбнулся:

— К чему мне изучать статую? Камень не может передать то, что открывает плоть: характер, настроение.

Повернувшись, Сара взглянула на него. Оставив притворство, Дуглас открыто разглядывал ее.

— И что вы узнали о моем характере и настроении?

— Я не хотел бы это обсуждать, — сказал он, пряча улыбку. — Я не достаточно хорошо вас знаю и ожидаю, что эта поездка станет знакомством.

Она, казалось, хотела что-то сказать, потом передумала.

— Что вы собирались сказать?

Она подняла одну бровь, но не ответила.

— Вы всегда были такой властной? — продолжал он.

Вторая бровь взлетела вверх.

— А вы всегда такой… прямолинейный? — спросила Сара.

— Вы так считаете? — Он откинулся на спинку сиденья, забыв о своих бумагах. — Является ли прямолинейностью желание знать, что думает моя жена?

Она отвела взгляд, сосредоточив внимание на пейзаже.

— Церемония свершилась, мистер Эстон. Она накладывает на меня звание жены, но не означает, что я приняла его.

— Месяц? — спросил Дуглас. — Год? Или меньше? Когда сможете принять, как вы думаете? Или никогда, учитывая, что вы дочь герцога, а я не имею титула?

— Я не надменнее других, — сказала она.

Он не отвечал.

Повернув голову, она хмуро смотрела на него.

— В моей антипатии к этой ситуации нет личных мотивов, мистер Эстон. Я не испытываю неприязни к вам. Я вас не знаю. Мне неприятно, что меня вынудили выйти замуж, но главная моя тревога сейчас — это не внезапно обретенный муж. Мои мысли с моей матерью. Прошло три дня с тех пор, как я видела ее, и я не знаю, пережила ли их она.

— Простите меня, — сказал он, помолчав. — Я позволил своим чувствам довлеть над фактами.

Она сильнее нахмурилась, но промолчала.

Дуглас вернулся к своим бумагам, но обнаружил, что формулы не слишком завладели его вниманием. Подняв занавеску, он разглядывал пробегающий за окном пейзаж.

— Боже милостивый, — сказал он, глядя вдаль, — что это?

Он хотел приказать кучеру остановиться, чтобы разглядеть ошеломляющий вид, но промолчал, поскольку карета поднималась на вершину следующего холма. Отсюда открывался вид еще более невероятный. Арочный мост, напоминающий архитектуру Италии, перекинут над ревущей рекой. За ним, словно под защитой самой реки, стоял дом. Нет, замок. Нет, то и другое вместе. Над тремя высокими этажами светло-желтого камня властвовал беломраморный фронтон, простирающийся до крыши, окруженной перилами и украшенной рядом статуй.

— Что это? — спросил он, хотя уже знал ответ.

— Это, мистер Эстон, Чейвенсуорт.

— Он размером с гору, — сказал Дуглас.

Двухэтажные крылья уходили вправо и влево от центральной части и исчезали в лесу, служившем фоном.

— Едва ли с гору, мистер Эстон. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Чейвенсуорт всегда был одним из наиболее известных домов Англии, — сказала она тоном дочери герцога. — Томас Арчер [1]работал над планом, водопроводу в парке больше двухсот лет. Северный фронтон и парадный вход датируются четырнадцатым столетием.

— И вы не можете вынести разлуки с этим местом.

Она снова посмотрела на него. Удивление округлило ее серые глаза, но какова причина внезапного румянца на ее щеках?

— Это мой дом, — сказала она просто.

— Такой любви заслуживают люди, Сара, не здания.

Снова этот взгляд, побудивший его наклониться вперед и положить руку ей на колено. Она вздрогнула, но он не смягчился.

— Скажите мне, о чем вы сейчас думаете. Не важно, что это. Скажите.

— У вас нет власти приказывать мне говорить, мистер Эстон.

— Это начало, Сара.

— Я пробыла в вашем обществе один час, мистер Эстон, если сложить вместе минуты. Добавьте эту поездку, и получится два, возможно, почти три часа. Вы меня совсем не знаете.

И не узнает, если она не расскажет.

Карета въехала в ворота Чейвенсуорта. Высокие кустарники и раскидистые деревья росли перед домом на подстриженной лужайке, сбегавшей к реке. Дорога вела к другим постройкам и конюшням. Чейвенсуорт стоял среди процветающих ферм и доминировал над сельской местностью словно королевский замок. Из-за многочисленных окон и большого дверного проема Саре всегда казалось, что дом улыбается и ждет ее возвращения.