Последний койот - Коннелли Майкл - Страница 21

• Предыдущая
• 21/103
• Следующая

– Ничего не приходит в голову, да?

– Совершенно верно. Ничего.

– Почему бы нам в таком случае не поговорить о вашем вчерашнем дне? Когда я вам позвонила, чтобы напомнить о сегодняшнем сеансе, вы определенно были чем-то опечалены. Уж не тогда ли вы ушибли руку?

– Нет, это произошло позже.

Босх опять замолчал, но доктор Хинойос его не торопила, и он решил ей немного подыграть. Ему понравилась ее новая манера вести беседу. Она перестала на него давить, и теперь он, пожалуй, мог поверить, что ее миссия заключается в том, чтобы ему помочь.

– Незадолго до вашего звонка я узнал, что моему напарнику навязали нового партнера. Иначе говоря, меня уже списали со счетов, заменили другим человеком.

– И как вы себя после этого почувствовали?

– Вы слышали мой голос и наверняка догадались, что я был вне себя. Как и любой бы на моем месте. Через некоторое время я позвонил своему напарнику, и он разговаривал со мной пренебрежительно – как с человеком, который стал ему не нужен. А между тем я многому научил этого парня и...

– И что же?

– Ну, не знаю что... Похоже, я испытал сильную душевную боль.

– Понятно.

– Сомневаюсь, что вы меня поняли. Чтобы меня понять, вам следовало бы оказаться в моей шкуре.

– Справедливо. Но я по крайней мере могу вам посочувствовать. Но оставим это. Позвольте задать вам один вопрос. Вы разве не ожидали, что вашему напарнику дадут другого партнера? Если мне не изменяет память, правила управления требуют, чтобы детективы работали в паре. Вы же находитесь в административном отпуске, который может продлиться неопределенно долго. Разве не очевидно, что ваш напарник должен был получить другого партнера, не важно, постоянного или временного?

– Положим, что так.

– Скажите, работать в паре безопаснее?

– Несомненно.

– Вы это знаете на собственном опыте? Вы и вправду чувствовали себя в большей безопасности, когда работали вместе с напарником?

– Да. Работая в паре, я чувствовал себя в большей безопасности.

– Значит, то, что произошло, можно с полным основанием назвать неизбежным, полезным и неоспоримым. Тем не менее это вывело вас из себя.

– Я разозлился на него не из-за напарника. Мне не понравилась небрежная манера, в какой он мне об этом сообщил, и то, как он со мной разговаривал, когда я ему позвонил. Я почувствовал себя ухажером, которому дали отставку... Я попросил его оказать мне услугу, а он...

– А он?

– Он... хм... заколебался. Партнеры так не поступают. По крайней мере по отношению друг к другу. Считается, что они должны поддерживать друг друга при любых обстоятельствах. Полагаю, в такого рода партнерстве есть нечто от супружества. Впрочем, мне трудно об этом судить, поскольку я никогда не был женат.

Она открыла свой служебный блокнот и стала что-то записывать. Босх же задался вопросом, что такого важного он сказал, чтобы ее на это подвигнуть.

– Мне представляется, – заговорила она, продолжая писать, – что у вас низкий порог психологической толерантности. Иначе говоря, вы плохо переносите разочарования и удары судьбы.

Это заявление разозлило его до крайности, но он знал, что если вспылит, то лишь подтвердит ее слова. Потом он подумал, что, возможно, она использовала этот прием, чтобы вызвать подобную реакцию с его стороны, и мысленно призвал себя к порядку.

– А разве это не присуще подавляющему большинству людей? – спросил он нарочито спокойно.

– До определенной степени. Когда я просматривала ваш послужной список, то обнаружила, что вы находились во Вьетнаме в составе действующей армии. Скажите, вы участвовали в сражениях?

– Участвовал ли я в сражениях? Да, участвовал. Много раз. Я, можно сказать, бывал в самой их гуще. И по краям, и даже над ними. Почему, интересно знать, люди всегда спрашивают, участвовал ли ты в сражениях? Такое впечатление, что речь идет о бейсбольном матче и мы ездили во Вьетнам не воевать, а играть в бейсбол...

Она молчала, держа над страницей ручку, но ничего не записывая. Со стороны можно было подумать, что она просто выжидает, когда, образно говоря, паруса его гнева наполнятся ветром. Он скоро это понял и махнул рукой, как бы давая ей понять, что сожалеет, что все это пустяки, произошло помимо его воли и можно продолжать сеанс.

– Извините, – пробормотал он чуть позже, чтобы как-то озвучить этот жест.

Она не ответила и продолжала молча на него смотреть, от чего Босх почувствовал себя не в своей тарелке. Тогда он отвел от нее глаза и стал рассматривать стоявшие вдоль стены книжные стеллажи, заставленные тяжелыми, переплетенными в кожу трудами по психиатрии и психологии.

– Прошу прощения за то, что вторглась в столь болезненно-чувствительную область, – наконец произнесла она. – Причина этого...

– Но разве все то, о чем мы с вами здесь говорим, не является вторжением в эту самую область? Однако вам выдали на это лицензию, и я ничего не могу поделать.

– В таком случае вам остается одно: принять это, – жестко сказала она. – Мы ведь уже обсуждали это в прошлый раз. Чтобы помочь вам, мы должны о вас разговаривать. Так что смиритесь с этим, и тогда нам, возможно, удастся продвинуться дальше. Итак, как я уже сказала, вернее, собиралась сказать, я затронула тему войны во Вьетнаме по той причине, что мне необходимо узнать, знакомы ли вы с таким понятием, как посттравматический синдром? Скажите, детектив, вы когда-нибудь о таком слышали?

Босх снова перевел на нее взгляд. Он догадывался, к чему она клонит.

– Разумеется, слышал.

– Очень хорошо. Хочу в этой связи кое-что уточнить. Раньше этот синдром ассоциировался прежде всего с солдатом, вернувшимся с войны. Но эту проблему нельзя жестко увязывать только с военным и послевоенным временем. Подобный синдром может возникнуть в результате любой другой стрессовой ситуации. Любой. И заявляю вам со всей ответственностью, что вы являетесь ходячим примером такого рода психического отклонения.

– Господи... – протянул Босх, покачав головой. Он крутанулся на стуле, чтобы не видеть доктора Хинойос и ее стеллажей, заставленных книгами, и устремил взгляд на четырехугольник неба в окне. На небосводе не было ни облачка. – Вы, люди, сидящие в этих офисах... да что вы понимаете! Вы и представить себе не можете...

Он не закончил фразу и снова сокрушенно покачал головой. Потом протянул руку к вороту и ослабил узел галстука, словно ему не хватало воздуха.

– Выслушайте меня, детектив, ладно? И взгляните на факты непредвзято. Какая деятельность сопряжена с большим количеством стрессов, нежели работа полицейского офицера? Теперь к стрессам, присущим этой деятельности в целом, прибавьте стрессы, характерные для этого города, то есть напрямую связанные с массовыми беспорядками, пожарами, наводнениями и землетрясениями. Да в этом городе любой офицер полиции может написать трактат о том, что такое стресс и как с ним бороться. Если, конечно, он с ним борется.

– Вы забыли про пчел-убийц.

– Я с вами не шучу.

– Я тоже. Это было в разделе новостей.

– Кто находится в центре всех преступлений и бедствий, происходящих в этом городе? Офицер полиции. То есть человек, который должен реагировать на призывы о помощи. Который не может отсиживаться дома и ждать, когда все закончится. Теперь перейдем от обобщающего, так сказать, образа к индивидуумам. К вам, детектив. Вы находились на переднем крае борьбы за жизни людей во время всех кризисов, когда-либо обрушивавшихся на этот город. Кроме того, вам надо было выполнять свою основную работу. То есть раскрывать убийства. Эта работа сопряжена со стрессами более, чем какая-либо другая в полицейском управлении Лос-Анджелеса. Скажите, сколько дел об убийстве вы расследовали за последние три года?

– Послушайте, я не ищу смягчающих обстоятельств. Я уже говорил вам, что делал то, что делал, потому что мне так хотелось. Это не имеет ничего общего с массовыми беспорядками или...

– Скажите, сколько мертвых тел вы видели за последнее время? Просто ответьте на мой вопрос – и все. Итак, сколько трупов вы видели? Скольким вдовам принесли известие о смерти их мужей? Скольким матерям говорили о том, что их дети умерли?

• Предыдущая
• 21/103
• Следующая