Непристойное предложение - Гир Керстин - Страница 17

• Предыдущая
• 17/53
• Следующая

Если бы Эвелин со своим неповторимым выражением лица начала сейчас рассуждать о внутреннем убранстве нашего дома, я отказалась бы от этого пари немедленно. К счастью, она и в самом деле не забыла прихватить свой торшер – вероятно, для того, чтобы привнести в убогость своего нового места обитания какое-то обновление.

Когда Штефан и Оливер занесли в дом последние вещи, Эвелин взяла еще что-то с пассажирского сиденья «Z4». Вещь издали напомнила мне плюшевого зайца с длинными ушами и лапами. Интересно, она еще относилась и к числу дамочек, которые «никогда-не-путешествуют-без-своих-любимых-постельных-плюшевых-игрушек»? Но прежде чем я успела спросить ее, а по возрасту ли таскать у себя на груди вещь, пригодную скорее всего для трехлетней девочки, рядом с воротами резко, так что завизжали тормоза, остановился «мерседес» нашего свекра.

– Старые заговорщики, – тихо, но зло произнес Оливер, когда одновременно открылись все четыре двери машины.

Картина чем-то очень напоминала фильм про мафию. Четыре пожилых господина в черных строгих костюмах выходят из черного «мерседеса». Недоставало только черных очков и оттопыренных карманов, в которых лежат пистолеты.

Если бы обстоятельства происходившего не были столь серьезны, картина выглядела бы весьма комично.

– Мы подумали, что, проезжая мимо, следовало бы заглянуть к вам и посмотреть, как выполняются условия договора, – произнес Фриц, пребывая, судя по всему, в прекрасном расположении духа. – Мои друзья…

– Директор банка в отставке Гернод Шерер, – представился один из господ с загорелой лысиной и пожал нам всем руки.

Я его уже знала – по работе. Он заказывал у меня оформление цветочных ящиков для своего балкона. Уж не был ли это тот самый директор банка, который в свое время начинал строительство виллы нашего Фрица?

– Хуберт Рюккерт, бывший ректор гимназии Иоганна Гуттенберга, – произнес маленький сморщенный человечек с огромными ушами и тихим елейным, как у пастора, голосом.

Я где-то читала, что уши и нос продолжают расти до самой нашей смерти. Значит, чем старше, тем больше. Если это верно, этому господину должно было быть по меньшей мере лет сто пятьдесят. Но глаза его смотрели из-под густых седых бровей очень ясно и совсем не по-старчески остро.

Мы чувствовали себя очень неприятно, стоя лицом к лицу с главными изобретателями авантюры, в которой нам предстояло принять участие.

Мне вообще в какой-то момент стало противно. Во что же мы вляпались?

– А это добрый старина доктор Бернер, – сказал Фриц и указал на атлетически сложенного, стройного доктора, сохранившего, как и сам Фриц, свою шевелюру в целости и, вероятно, пробегавшего каждый год одну или две марафонские дистанции.

Доктор Бернер также пожал нам всем руки.

– Я, честно говоря, не думал, что вы решитесь принять участие, – произнес он. – Я был убежден, что вы все пошлете Фрица куда подальше и ясно дадите ему попять, куда он должен засунуть свои деньги…

– Нельзя же так обманываться в людях, – ответил за всех нас Штефан довольно агрессивным тоном.

Шерер и Рюккерт засмеялись.

– Но ведь так намного веселее, не правда ли? Такого удовольствия в жизни мы давно не получали. Мы все станем с огромным вниманием наблюдать за развитием событий.

– Мы тоже, – пробормотала я.

Внезапно меня обуяла страшная злость на Фрица. Почему он не мог, как любой нормальный отец, просто подарить деньги своим детям?

– Но пари еще не выиграно. Полгода куда более долгий срок, чем может показаться на первый взгляд, – произнес доктор Бернер.

– Еще какой долгий для некоторых! – прошипела я.

Фриц посмотрел на часы.

– Уже половина шестого. Скоро наступит час «икс», вам не кажется?

– Time to say good-bye, [13]– пропел Рюккерт, и это прозвучало диссонансом с его жестким, скрипучим голосом.

Четыре господина с нескрываемым любопытством наблюдали, как мы прощаемся со своими супругами. Я снова была готова расплакаться.

– Мы увидимся завтра утром, – произнес Штефан.

– Дааааа, – прохныкала я.

Эвелин крепко держала за уши своего плюшевого зайца, пока Оливер обнимал ее. Параллельно с этим она не упустила случая в очередной раз сделать мне больно.

– Запомни, Оливия: никогда не следует протирать мраморную плитку содержащими уксус растворами!

– Изо всех сил постараюсь этого не забыть.

Нет, похоже, я – единственный человек, которому было по-настоящему плохо.

– Пойдем, Блуменкёльхен, – произнес Оливер, загружая мой чемодан в «ситроен». – У меня на ужин лазанья с овощами.

Мое лицо немного просветлело.

– Ха, становится напряженно, – произнес экс-директор банка Шерер, и по его лицу расплылась довольная улыбка. – Как хорошо было бы еще раз стать молодым.

Оливер запустил мотор. У меня возникло ощущение, что я сижу в тракторе. То, что этот драндулет вообще был способен двигаться, казалось неслыханным чудом.

Штефан и четыре пожилых господина кивнули нам на прощание. Эвелин не сделала даже попытки. Она крепко прижимала к себе плюшевого зайца, а на лице застыло выражение, будто у нее одновременно разболелись все тридцать два зуба.

Пентхаус, где жили Оливер и Эвелин, был еще шикарнее, чем в моих воспоминаниях. Помимо роскошной ванной комнаты, имелись две маленькие комнаты, отдельные спальни Оливера и Эвелин, гостевая комната и рабочий кабинет, в котором мне предстояло жить. Оставшаяся площадь представляла собой огромное стометровое помещение, в котором, разделенные небольшой перегородкой, находились великолепная кухня и столовая. Потолок отражался в темно-сером полу, словно в полированном граните. Мебели в столовой было не слишком много: две маленькие эксклюзивные софы кремового цвета рядом с таким же столиком, письменный стол в античном стиле и обеденный стол в стиле монастырской трапезной, вокруг которого расположилось восемь стульев от Филиппа Старка. Стены также имели кремовый оттенок и были абсолютно пусты. Лишь над письменным столом висела небольшая картина, нечто абстрактное в тех же серо-кремовых тонах. Сидя на маленьких диванчиках, можно было смотреть на огромный плоский экран, смонтированный на противоположной стене. Те, у кого дома были такие телевизоры, не нуждались в походах в кино. Сами же домашние кинотеатры, насколько я имела представление, были безумно дороги. Оливер и Эвелин, похоже, и вправду страдали своего рода манией тратить баснословные деньги на совершенно ненужные вещи. А вот к таким милым мелочам, как вставленные в рамки семейные фотографии, комнатные цветы, подушечки, статуэтки, они, видимо, были равнодушны. Тем не менее, в целом было не столь уж неуютно, как можно представить поначалу. И именно потому, что здесь не наблюдалось такого персонифицированного уюта, я не почувствовала себя в этом доме словно захватчица. А аромат лазаньи, доносившийся из кухни, также не испортил моего настроения. Я распаковала чемодан, немного побродила по квартире, водрузила свою косметику и парфюмерию на отведенную в ванной полочку. Здесь у каждого была своя «косметическая» зона. Та, что относилось к Эвелин, была чисто убрана и пуста, на полочке Оливера я насчитала пять флаконов с туалетной водой. Это могло означать, что он либо равнодушен к такого рода вещам, либо ничего, кроме этой воды, не получал от Эвелин в подарок на Рождество, а пользоваться парфюмом не хотел. Штефан был в этом плане совсем другим. Он каждое утро купался в ванне с разной пеной, а потом освежал себя хорошей дозой туалетной воды.

Я запустила все десять пальцев в волосы (справиться с ними расческой было возможно, лишь когда они были мокрыми, и с каждой минутой высыхания причесывать их становилось все труднее) и решила немного обновить тушь на ресницах. Чтобы сказать что-то приятное о моем внешнем облике, следовало обратить внимание именно на ресницы: они были феноменально длинными и густыми. Элизабет всегда говорила, что готова отдать за такие ресницы жизнь. И я была рада, что в моем облике есть хоть что-то, что заставляло обращать на себя внимание.

• Предыдущая
• 17/53
• Следующая