Дело о взбесившемся враче - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 43

• Предыдущая
• 43/44
• Следующая

Открылась дверь со стороны пассажирского места. Из машины выскользнула стажерка Оксана и что, вы думаете, она сделала? Задрала юбку, стянула трусики и, сверкнув белой попкой, села под кустик делать пи-пи. В ту же секунду зазвонил наш радиотелефон. Я успела схватить его раньше Зудинцева.

— Уважаемые радиослушатели, — пропищала мне в ухо Оксана, — вы настроились на передачу «В объятиях педофила…»

Слышимость была прекрасной, мне показалось, что я уловила даже звук Оксаниной струйки. «Зря, — подумалось мне, — я лишила заслуженного ветерана МВД Зудинцева таких незабываемых ощущений». Натянув трусики, стажерка вернулась к Батманову, а я передала «Nokia» Михалычу.

Передача «В объятиях педофила» транслировалась в правое ухо Зудинцева минут десять-пятнадцать. Позже мы с Родионом кусали локти, вспоминая выражение лица нашего Михалыча. Его надо было снимать на пленку! И нам бы был обеспечен главный приз в передаче «Сам себе режиссер».

В соответствии с разработанным нами планом Оксана должна была отказаться идти в холостяцкую квартиру Батманова и спровоцировать домогательство непосредственно в машине. А чтобы мы могли контролировать ситуацию и вмешаться вовремя, нас с салоном «мерседеса» должен был соединить тариф «Молодежный» — 0,7 цента в минуту.

Скрипка будет несказанно счастлив, оплатив столь ничтожные суммы.

— Пора! — наконец сказал Михалыч и добавил:

— Дверьми не хлопать. Хотя вряд ли его теперь что спугнет.

Родион пропустил меня вперед. По сценарию я должна была действовать первая. Набрав ускорение, я подлетела к «мерседесу» со стороны водительского места и рванула на себя дверцу. К счастью, она оказалась незапертой.

— Подонок, мерзавец, извращенец, сукин сын! — голосила я на всю округу, обрушив на голову Батманова кулаки и шестьдесят килограммов живого веса. — Что ты сделал с моей несовершеннолетней дочерью? Засужу! На каторге сгною!

Вытряхнутый из машины Кашириным и Зудинцевым Батманов никак не мог прийти в себя.

— А девочка сказала, что мама живет в Мурманске, — только и промямлил Вадим Германович.

Он даже не попросил ребят представиться, приняв их за ментов. Физиономия Михалыча действовала лучше любой ксивы.

Оксана не слишком натурально всхлипывала у меня на груди. Каширин что-то усердно записывал в блокнот. Зудинцев изучал паспорт и водительские права Батманова, хотя, уволившись из органов в 1999 году, уже три года не имел на это права.

Мы блефовали и выиграли. Так нам тогда казалось.

— Я дам вам денег! — неожиданно произнес Батманов. — Не надо ничего писать, — обратился он к Родиону. — Я дам вам денег. Много у меня нет, но я готов… все, что есть…

— Потерпевшие! — обратился ко мне и к Оксане Зудинцев. — Вы согласны на материальную компенсацию ущерба, причиненного вам Батмановым Вэ Гэ?

Стажерка перестала всхлипывать и с надеждой посмотрела на меня.

— Сколько? — буркнула я.

— У меня есть десять тысяч наличными…

Я презрительно фыркнула.

— Я могу продать квартиру… и машину, — добавил он.

— Меня устроит сумма, которую вы недавно сняли со счета в «Кредит-Простор-банке», — сказала я.

— Это какая-то ошибка, — пробормотал Батманов, — у меня нет счета в этом банке или в каком бы то ни было еще. С 1998 года. Вы можете это проверить.

При упоминании о «Кредит-Простор-банке» ни один мускул не дрогнул на лице Вадима Германовича. Он продолжал жалко шмыгать носом, кутаясь в долгополое пальто.

— Сколько денег вы оставили своей бывшей жене Ларионовой? — спросил Зудинцев, уткнувшись в паспорт, как будто на этот вопрос его натолкнул штамп о разводе.

— Сто пятьдесят тысяч долларов, — еле слышно выдавил Батманов. — Но тогда были другие времена. Я мог себе это позволить… Сейчас я на мели.

И жена не дает мне в долг. Да и денег этих у нее больше нет… Она больная женщина — все растранжирила за один год. Недавно сама приходила ко мне — просила денег на ребенка. У нас дочка…

Я ей отдал шестьсот долларов — все, что у меня тогда было…

Зудинцев его отпустил. Он сказал, что двадцать лет проработал в органах и может отличить, когда человек врет, а когда нет. Зудинцев был убежден, что Батманов не врал. У меня было другое мнение, но… никаких доказательств, кроме собственных ощущений. А еще у меня было отвратительное настроение: поймав подонка с поличным, мы отпустили его на все четыре стороны. Чтобы в нашей операции приняли участие правоохранительные органы, нужно было получить высочайшее соизволение Обнорского. Но начальники, как и мужья, узнают обо всем последними.

На следующий день я позвонила Юлии Львовне и сказала, что проведенные Агентством журналистских расследований оперативно-розыскные мероприятия опровергают факт хищения гражданином Батмановым средств с ее личного счета. Я нарочно говорила с ней сухо и сдержанно. Мне было неприятно признаваться в наших неудачах.

Юлия Львовна была изрядно пьяна, она так же, как и во время своего первого визита ко мне, истерично расхохоталась.

— Я так и знала, — говорила она, причем не мне, а кому-то, кто был с ней рядом. — От этих щелкоперов не будет никакого проку. Журналюги бездарные! Лучше бы я сразу наняла бульдога! Давно бы дело было сделано!

— Ну как? — спросил меня Родька, присутствовавший при разговоре.

— Может, Батманов и прав, — сказала я, пожав плечами, — она действительно с приветом. Во-первых, сейчас два часа дня, а она пьяна в стельку. Во-вторых, обозвала нас щелкоперами, а в-третьих, собирается нанимать кинолога с собаками.

Родька присвистнул и покрутил пальцем у виска.

Я была уверена, что на этом в истории Юлии Львовны Ларионовой будет поставлена точка, но ошиблась.

Вечером того же дня ко мне в кабинет зашел Зудинцев, весь день промышлявший в УБЭПе, и плотно прикрыл за собой дверь.

— Послушай, Марина, мне удалось кое-что узнать. Выявлены аналогичные случаи таинственных исчезновений денег со счетов. Вот, я выписал фамилии пострадавших. Первый случай произошел года два тому назад. Есть вероятность, что все это звенья одной цепи.

Я присела за стол и пробежала глазами список. В нем значилось пять фамилий.

— Михалыч! Но ведь здесь все женщины, — в восторге от собственной наблюдательности заметила я, но тут же осеклась. — Разве что вот эта фамилия…

Онупко… может принадлежать и мужчине тоже. А, Михалыч?

— Онупко — это мужчина, — подтвердил безжалостный Зудинцев. — Но…

— «Но»?

— Но — бывший. Незадолго до того, как у него пропали деньги, Онупко лег в клинику пластической хирургии и изменил пол.

Я всегда гордилась отличавшими меня умом и сообразительностью.

— Есть контакт, Михалыч! — заорала я, потому что меня осенило. — Скажи, а в УБЭПе еще не поняли, почему все пострадавшие — женщины или трансвеститы?

— Еще не поняли, — убежденно ответил Зудинцев.

— А ты, Михалыч, конечно же, понял?

Подполковник в отставке напрягся, силясь выдвинуть какую-нибудь удобоваримую версию, но вынужден был сдаться.

— Честно говоря, еще нет.

— А я знаю! Знаю! — Я заплясала по комнате. — Михалыч! Юлия Ларионова тоже недавно делала пластическую операцию — подтяжку.

— Черт побери! А в этом что-то есть, Агеева. Хотя, конечно, не факт…

— Еще какой факт! У меня тоже была кредитная карточка. — На всякий случай я использовала прошедшее время. — Чтобы с ее помощью получить деньги, мало засунуть ее в банкомат, надо еще набрать пин-код, определенный набор цифр. Как можно воспользоваться кредиткой, не зная их? Никак. Нужно выведать эти заветные цифры. И знаешь, Михалыч, как это можно сделать? Под наркозом. Пластические операции, за редким исключением, проходят под общим наркозом!

— Над этим надо подумать, Марина, — сказал Зудинцев. — Помню, подстрелили мы одного налетчика. Трое других ушли. Подстреленного отвезли в больницу, его там сразу на операционный стол — под нож, пулю извлекать.

• Предыдущая
• 43/44
• Следующая