Выбери любимый жанр

1612 год - Евдокимов Дмитрий Валентинович - Страница 45

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

— Он благословляет тебя, — шептал иезуит. — С радостью видит в тебе оплот всего христианства…

— Подожди, — нетерпеливо перебил его Димитрий. — Как он ко мне обращается?

Иезуит стал было уклончиво говорить, что утверждение царских титулов — это мирское дело, Церкви не касается, но Димитрий снова прервал:

— Как ко мне обращается его святейшество?

— Как и прежний духовный владыка — «экс нобилис».

— «Экс нобилис». Благородный, — с горечью перевел Димитрий. — Только и всего? И это после моего обещания встать во главе всего христианства против мусульман?

Левицкий, смиренно опустив глаза, повторил:

— Это не дело папы римского…

— Неправда! — с силой ударил кулаком по подлокотнику кресла Димитрий. — Одно его слово, и все короли признают меня императором.

Он критически окинул взглядом иезуита, носившего теперь, когда поляков стало при дворе мало, монашескую рясу, чтобы не бросаться в глаза.

— Поедешь с моим наказом в Рим. Делай что хочешь, но ты должен, слышишь, должен привезти мне буллу на императорский титул. Озолочу!

Наставление, данное для памяти отцу Андрею Левицкому, члену братства Иисуса, для святейшего владыки Государя Павла V, первосвященника.

1. Прежде всего он объявит Его Святейшеству о нашем намерении предпринять войну против турок и ради этого заключить союзы с некоторыми христианскими государями. Он будет просить, чтобы властью Его Святейшества было оказано давление на светлейшего Императора Римского, дабы он не слагал легко оружия и не забывал о турецкой войне, а, напротив, заключил с нами против турок союз или лигу.

2. Да способствует Его Святейшество заключению подобного же союза и священного единения со святейшим Королем и Королевством Польским.

3. Он будет просить Его Святейшество, чтобы, приняв во внимание намерения наши и светлейшего Императора Римского относительно сей угодной Богу войны, Его Святейшество сообщил о них Сейму Королевства Польского, где будут и наши официальные послы…

4. Он укажет Его Святейшеству, что для этой цели мы решили отправить в возможно скором времени нашего посла к светлейшему Императору Римскому. Он должен просить, чтобы у Его Святейшества было также какое-нибудь лицо при Императоре для ведения переговоров от лица Его Святейшества по тому же делу. Если же лицо это прибудет раньше нашего посла, пусть оно его дожидается.

5. Он заметит Его Святейшеству, что между нами и светлейшим Королем Польским существует некоторая распря по поводу императорского титула, от которого мы легко не откажемся, ибо владеем им по полному праву. Он попросит Его Святейшество принять это во внимание и быть нам судьею.

Деметриус Император

Ближе к осени царь переехал в новый дворец, отстроенный из дерева по его планам Федором Конем. Хоть своим внешним видом здание и уступало каменным строениям итальянских мастеров, было оно внутри не в пример просторнее старых дворцовых помещений и намного светлее благодаря большим окнам. Не поскупился Димитрий и на роскошную отделку палат: двери, наличники и оконные рамы были из черного дерева, дверные петли и засовы окон и дверей сверкали золотом, шкафы и столы также сделаны из черного дерева, печи были покрыты зелеными изразцами и до половины обнесены серебряными решетками. Первый покой был обит золотым тканым покровом, второй — парчой, а зал для приема гостей и столовая — драгоценной золотой персидской тканью.

Полы во всех комнатах были устланы роскошными персидскими коврами с затейливым орнаментом.

Приглашенные бояре ворчали на расточительность царя, втайне завидуя виденному великолепию. Вообще в совете они не раз упрекали Димитрия за то, что слишком много денег из казны тратит на покупку иноземных товаров и ювелирных изделий, которые везли купцы со всей Европы, прослышавшие о щедром покупателе.

Впрочем, Димитрий приглашал в новый дворец бояр крайне редко, а без его зова сюда войти было невозможно: вход в палаты преграждали невозмутимые алебардщики, плохо понимавшие русский язык. Во дворце бывали лишь самые близкие к царю придворные. Остальным оставались только пересуды. Говорили всякое: будто покои будущей царицы, стоящие под углом к основному зданию, отделываются еще великолепнее; будто из дворца по повелению царя сделаны тайные ходы, благодаря чему он внезапно появляется и в соборе, и в Грановитой палате, и в саду, и в иных местах; будто, не дожидаясь ночной поры, водят по этим ходам к царю московских девиц его прихлебатели Петька Басманов да Мишка Молчанов…

Жак де Маржере, ставший с недавних пор постоянной тенью царя, не уставал дивиться его неутомимости, жадности до всего нового, будто Димитрий спешил жить, спешил насладиться всеми прелестями самовластия. «Ведь ему и двадцати четырех нет, — размышлял полковник. — Все еще впереди. Так зачем так спешить?»

Впрочем, он отдавал должное трудолюбию царя, отводившего развлечениям лишь немногие часы. С утра, после богослужения и посещения матери, жившей в Вознесенском монастыре здесь же, в Кремле, он заседал в Государственном совете, подробно интересуясь делами в приказах, доходами, поступающими в казну, положением на украйнах. Часто взрывался, слушая бояр, честил их, невзирая на возраст, приговаривая: «Нет, надо всех вас непременно послать учиться в Европу, чтобы дремучесть собственную изжить». Он поражал тугодумцев острым умом, неожиданными решениями, смелыми планами.

Неустанно заботился царь о развитии торговли, не жалел времени, чтобы поговорить с английскими, голландскими, немецкими, итальянскими купцами, обещая им всем льготы и отмену пошлин. Но с некоторой поры Димитрий все чаще и чаще заговаривал о предстоящей войне. С кем? Посланник Сигизмунда, знакомец царя еще по Кракову, Александр Гонсевский склонял его воевать против шведского короля, Карла Девятого. Римский император просил войск против турок, обещая в награду выдать за него замуж одну из племянниц. Димитрий охотно соглашался на предложения, но Маржере, зная его лукавый нрав, догадывался о намерении царя повести войско по той самой дороге, что привела его в Москву, только в обратном направлении. Уж слишком часто Маржере проводил в покои царя гонцов из Польши и Литвы, прибывавших тайно, отнюдь не по воле короля. Однажды краем уха полковник слышал, как, провожая в Краков своего личного секретаря Яна Бучинского, Димитрий произнес на прощание фразу:

— А главное, скажи, мол, император готов дать на опалу шляхты сто тысяч форинтов и что в Смоленск отправляется воинский наряд — пушки да порох. В скором времени я и сам там с войсками буду!

«Не похоже, что царь на войну с турками собирается. Дорога на Анатолию [46]лежит куда южнее!» — подумал про себя Маржере.

Впрочем, вскоре догадки француза сменились уверенностью. Димитрий часто расспрашивал его о Генрихе Наваррском, о том, как отважному принцу удалось перехитрить Гизов и самому ухватить французскую корону.

— Да, хитрость нам, владыкам, нужна! — сказал он однажды, задумчиво глядя на пламя в печи. — Вот и я сам…

Он испытующе взглянул на полковника, прислонившегося спиной к теплым изразцам, и, решившись, продолжал:

— Когда я был в Кракове в качестве безвестного просителя, то обещал Сигизмунду все, что он просил, — северские земли, Смоленск, Новгород. Почему я так охотно это делал? Потому что доподлинно знал, что ему недолго сидеть на троне. Краковский воевода Николай Зебржидовский, Юрий Мнишек и его дальняя родня — Старицкие уже тогда затевали против Сигизмунда рокошь. [47]Они предложили мне помощь, чтобы я занял отцовский престол. За это я обещал, что поддержу рокошан в борьбе с королем, и дал согласие быть государем обоих царств — Русского и Польского. В залог того, что не обману своих друзей, — Димитрий понизил голос, хотя вокруг стояла надежная охрана, — я тайно принял католическую веру… Видишь? — улыбнулся он Жаку. — Совсем как твой Генрих. Как он говорил? «Корона стоит двух обеден». Теперь настал мой час — сдержать слово, данное Зебржидовскому и Мнишекам. Держись, Сигизмунд!

вернуться

Анатолия— Турция.

вернуться

Рокошь— восстание.