Золотая лихорадка - Корнилова Наталья Геннадьевна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/11
• Следующая

– Да есть немного, – призналась я.

– Мы вот пока тоже – не очень. Это вам Коля с Сашей Ракушкиным объяснят. Они, я полагаю, уже пытались, только не в полном сознании. Ракушкин спит, верно?

– Да, в машине…

Всего «археологов» было одиннадцать человек. Компания в самом деле подобралась дружная, веселая и умеющая отдыхать, хотя большинство не имело особо глубокого представления о том, что такое археология и с чем ее кушают. Помимо уже известных мне Ракушкина, Коли и Ани Кудрявцевых, Юли Ширшовой, Гранина и Инвера, я познакомилась с таким колоритным персонажем, как Олег Стравинский, писатель из Питера, Наташей Касторовой, поварихой из Николаева, необъятных размеров женщиной с крошечными руками и ступнями, умеющей великолепно приготовить любую пищу из чего угодно, а также пить сколько угодно и рассказывать смешные анекдоты. Она чем-то напомнила мне моего сегодняшнего знакомца из электрички, Сему Моисеенко.

Из прочих стоило выделить, пожалуй, только пресловутого Онуфрия Штыка, незадачливого выпивоху с нелепым именем, который постоянно ставил своих товарищей попеременно то в затруднительное, то в неловкое, а то и одновременно в оба положения. Кстати, он так и не появился, а искать его бросили, решив, что он заснул где-нибудь на природе в радиусе километра от лагеря.

– Честно говоря, Маша, я и сама не знаю, в чем дело и куда запропастился Родион. Если говорить о том, каким он сюда приехал, то скажу: не таким, как обычно. Его всегда отличала предельная скрытность, знаете ли. Но тут он был совершенно не похож на самого себя…

– Молчал? – спросила я у Ани Кудрявцевой.

– Если бы! Напротив, он был слишком говорлив, что показалось мне… ну, не подозрительным, но уж точно необычным. Позволил себе выпить лишнего, и мне показалось, что его что-то тяготило. Мы с ним досточно близкие люди… не в том смысле, в каком это можно истолковать превратно, просто давно знаем друг друга и привыкли взаимно доверять. Хотя мне кажется, что он даже себе не до конца доверяет. Вот ты, Маша, ты с ним работаешь уже несколько лет бок о бок, живешь в одном доме, встречаешься каждое утро и желаешь спокойной ночи каждый вечер, ты лучшая подруга его жены, ты первая, кто поздравил его с сыном… А вот теперь скажи: много ли ты о нем знаешь? Видела ли ты, например, его родителей? Его мать, отца? Можешь ли ты сказать, что знакома хотя бы с самыми близкими его товарищами? Ведь о существовании всей этой компании, где верховодят мой муж Коля и Ракушкин, ты узнала несколько дней назад. Мы касались этого в телефонном разговоре, да?

– Касались, – настороженно сказала я.

Мы с Аней сидели у костра. Второй костер уже почти потух, возле него разбросалась на туфячке тушка мирно похрапывающего писателя Стравинского. Рядом с ним храпел Костя Гранин, которого не пустили в палатку, потому что он наелся до отвала горохового супа. Вся прочая братия, за исключением спящего в машине Ракушкина и шлявшегося невесть где Штыка, расположилась в палатках. Легли довольно рано, в половине одиннадцатого или даже раньше. Уснули мгновенно. Это мотивировалось тем, что в течение всего сознательного светового дня, копая и находя древние артефакты, леди и джентльмены старательно выпивали и не всегда закусывали. Так что посиделки, которые, как мне казалось, могли закончиться далеко за полночь, оказались куда короче, и тому была масса причин, уважительных и не очень.

Бодрствовали только мы с Аней Кудрявцевой, которая относилась, как показал свежий опыт, к наиболее сознательной части археологической партии.

– Аня, а кого ты имела в виду, когда говорила, что не хотелось бы связываться с местным доном Корлеоне? – спросила я. – И какое отношение все это имеет к Родиону? То есть имеет и может ли иметь?

Аня повернулась ко мне вполоборота и произнесла:

– Да, имеется такой индивид. У него тут, так сказать, нарецковский филиал, а основные дела в Николаеве и Киеве. Ну и в Москве, верно, есть завязки, на Москве, как и раньше, в странах бывшего СССР, практически все завязано, куда ни кинь. Фамилия у этого типа говорящая – Злов. Ему даже погоняло давать не надо, фамилия получше всяких погонял его характеризует. Не скажу, что он очень уж серьезный человек, но в общем – ничего, выходец из бывших «ракетчиков», то есть рэкетиров. Держит несколько неплохих структур, имеет свой собственный банк. У него прямая линия со смотрящим по Одессе и югу Украины, неким Ключом. Ключ – положенец по югу Украины, то есть Одесской, Николаевской, Херсонской областям, ну и так далее. А Злов с Ключом, как эти уроды сами говорят, – в близких отношениях.

– Откуда у тебя такая подробная информация? – спросила я.

– Ну так я же журналистка по образованию, работала раньше в киевской газете, по криминальной хронике и проблемным правовым материалам специализировалась. Сейчас вот – Коля просил – уволилась, теперь временно ничего не делаю. А как говорят, нет ничего более постоянного, чем временное.

– Это уж точно, – согласилась я. – А что, у этого Злова были контакты с Родионом? Или же у тебя, Аня, есть какие-то основания думать, что Злов причастен к исчезнованию Шульгина?

– Если уж на то пошло, то каждый знает, что Злов имеет отношение ко всему крупному беспределу, что происходит в Нарецке и окрестностях. Сам Злов живет в Николаеве и наезжает сюда, в Нарецк, не так чтобы часто. Зато у него есть такой сподвижник, правая рука – вот тот здесь рулит. Почти его однофамилец.

– Это как же – «почти»? Уж не Лихов ли?

– Нет. Козлов!

Я усмехнулась.

– Доходило до смешного, – продолжала Кудрявцева, – открыл Злов в прошлом году в Нарецке новую торговую конторку, обозвал ее ТОЗТ «Злов и К°». А на табличке под этим «Злов и К°» написано: «Директор – Козлов». Вот такие каламбурчики и перевертыши получаются.

– Все понятно, – отозвалась я. – И какое отношение имеет к ним Родион?

– Самое прямое. Я видела, как он, Родион, выходил из дома Борьки Злова с этим холуем зловским, полуоднофамильцем – господином Козловым. А с ними еще какой-то тип мелкоуголовного вида, позже оказавшийся неким Уваровым, записным бандитом. Да!

– Интересно, – сказала я. – Но ничего из ряда вон выходящего. Я видела Шульгина в такой компании, от которой сам черт отшатнулся бы. Рабочая ситуация, подумаешь. Другое дело, что сюда он не работать, а вроде как отдыхать приехал.

– Я не знаю, что у вас в Москве называется «рабочей ситуацией», – сухо сказала Аня, – а вот у нас, в Киеве, да даже и здесь, у моря, это совсем по-другому называется. Я сама видела, как Уваров принялся орать на Родиона в присутствии Козлова, видела издали, правда, так что не могла разобрать, что он говорил…

– Ну, и?..

– Что – «и»? Родион приехал в лагерь очень поздно, подавленный, улыбался через силу. А на следующий день труп Уварова выловили из пруда. С простреленной башкой! Понимаешь? Что тут хорошего можно подумать, особенно если учесть исчезновение Родиона. Он утром собирался съездить к Егерю…

– Это еще кто?

– Увидишь, если захочешь. Забавный человек этот Егерь, хотя и себе на уме. Ну так вот, он мне сам сказал, что хотел съездить к Егерю, посоветоваться. Ну, уехал, и с концами. Потом мы с Колей поехали в домик к Егерю, но самого не обнаружили. Зато обнаружили вот это.

И она вынула из кармана джинсов трубку. Нет, не трубку сотового вроде тех, что были недавно утоплены в близлежащем водоеме компанией «археологов» и лично г-ном Штыком, как оказалось при ближайшем рассмотрении, а курительную трубку.

– Ну и что? Факт трубки еще ни о чем не говорит.

– Согласна. Но в том-то все и дело, что это была за трубка. Весьма редкая коллекционная трубка. Я узнала ее даже при том скудном, колеблющемся свете, который давал костер. В огонь давно уже никто не подбрасывал дрова, но я тем не менее разглядела. И саму трубку, ее изящную изогнутую форму, и то, что являлось наиболее отличительным фрагментом ее. Определяющим моментом. Трубка определенно делалась на заказ, и потому на мундштуке ее стояли две выпуклые готические буквы: Р. Ш. «Родион Шульгин».

• Предыдущая
• 8/11
• Следующая