Пурга - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/52
• Следующая

Арина все таки не выкинула свой флер. Не сожгла и не порвала. Просто все эти годы носила его в кармашке сумочки.

На встречу с французским меценатом Михаил Геннадьевич в тот день не поехал.

Звонок мобильника побеспокоил ведущего программы «Волшебный посох» Родиона Панфилова, когда он с букетом белых шипастых роз подходил к дому на Белгородской улице.

— Привет… Это Жанна… Что ты решил с «Бременем славы»?

Родион хотел ответить, что пока ничего, но тут увидел в окне Надю и ее детей. Леночка махала ему рукой, а Вадик изображал монстра из фильма «Сайлент Хилл», показанного в преддверии праздников по одному из федеральных каналов.

— Думаю, «Бремя славы» мне не потянуть. Извини, не мой уровень.

— Ты серьезно? Или с бодуна?

— Абсолютно. Я остаюсь в «Волшебном посохе».

— Но… Родион… Это глупо. От таких предложений не отказываются.

— Я рискну… Даже если в сети появится тот ролик. Пока, Жанна. Извини, у меня розы замерзают.

— Ну и fuck you.

— Погоди… А кто такая Наташа? Ну, та, что дает рекомендации.

— Не все ли равно? Главное, приходишь от нее.

— И все-таки?

— А ты сам-то не понял?

— Я далек от мира коррупции.

— Это же Хомутович… Его после той истории со справкой блатные Наташкой прозвали. Как в песне. «Это я его зову своей Наташкой, потому что мы с ним оба — педерасты…»

— А что ж ты сразу не сказала?

— С ума сошел? Чтоб меня, как его связь — следом в Лефортово? С нашей инквизицией шутки плохи. А так — Наташка. Мало ли всяких Наташек?..

— Добрый день… Питер?

— Я… То есть — да.

— Вы позволите? Я по поводу ваших документов.

Немец тут же сменил настороженное выражение морды на дружелюбное.

— О да, конечно. Прошу. — Он посторонился, пропуская Михаила Геннадьевича в гостиничный номер. — Ви из полиция?

— Нет, я частное лицо.

Шурупов разулся, снял свой полушубок и, зайдя в комнату, присел на стул. Достал паспорт и бумажник.

— Пожалуйста. Питер Вольф. Все правильно?

— Да, да, — восторженно закивал европейский гость, продолжая улыбаться.

— Держите… Денег нет, видимо, их взяли.

— Это не пугать, — немец схватил паспорт, словно приговор о помиловании. — Пустяки… Где ви его нашель?

— На вокзале… Отнес в милицию, там назвали вашу гостиницу и попросили завезти.

— Да, да, я быть в полиция. Майн готт, неужели?.. Данке, данке зер. Ой, спасибо. Как вас звать?

— Михаил.

— Сколько я вам должен, Михаил?

— Нисколько. Сегодня вы потеряли, завтра я. Мир, дружба.

Немец засуетился, потом полез в мини-бар.

— Давайте, будем выпить. Я знать, у вас так делать.

— Спасибо… Я не пью… У меня другое дело. Скажите, Питер, если это не секрет. Зачем вы приехали сюда?

— О, никакой секрет… У меня есть друг. Француз. Анри. Он, как это — благотворитель… Помогает музей, театр. У вас есть музей… Анри попросить составить ему компания… Он приехаль раньше на день…

— Анри Перье?

— О, да! Ви его знать?

— В газетах писали.

— Я, я, он очень хороший человек… Помогаль много музей…

— Еще один вопрос, Питер… Вы случайно не имеете родственного отношения к Генриху Вольфу?

По мгновенно изменившемуся выражению лица собеседника Михаил Геннадьевич сделал вывод, что имеет.

Питер опустился на незаправленную кровать и голосом фрица, попавшего к партизанам, спросил:

— Ви… Ви из КГБ?

— Нет, не волнуйтесь. Я же сказал, что частное лицо. А КГБ уже нет. Вернее, есть, но это уже не тот КГБ. Он теперь добрый и пушистый. Просто Генриха Вольфа знал мой дед. Он же погиб, если я не ошибаюсь? В этих краях.

— Да… Это мой… Тоже дед. Я хотеть найти его могила.

— Только могилу?

— А что еще? — Житель объединенной Германии побелел, как снег за окном.

— Да мало ли что можно найти у нас в России? Например, обоз принца Евгения Богарне…

К белизне добавились красные пятна. Нет, не служить вам, Питер, в гестапо или Абвере. Не умеете скрывать эмоции.

— Я не понимать совсем… Энтшульдиген…

— Не бойтесь, Питер… Я хотел показать вам одну вещь.

Михаил Геннадьевич расстегнул свой потертый портфель и извлек черную картонную папку. Положил ее на журнальный столик, раскрыл и бережно достал пожелтевший ватман.

— Узнаете?

Это была карта, переданная Шурупову дедом. Не ксерокопия.

Вольф застыл, словно сосулька, затем полез в карман за очками.

— У вас ведь есть вторая половина?

— Ви за мной следить, да?.. Меня посадить в тюрьма? — обреченно, как на Нюрнбергском процессе, спросил иностранец, не ответив на вопрос гостя.

— Послушайте, Питер… Я вам в сотый раз объясняю, что никакого отношения к органам я не имею. Карту передал мне дед. Он же рассказал про Генриха и обоз принца. Когда я нашел паспорт — вспомнил и про карту. Вот и все.

— Вы нашель паспорт случайно?

— Разумеется. Случай играет в жизни огромную роль. Впрочем, никакого случая нет. Мы все равно бы встретились в музее. Я его директор. Это ко мне приехал Перье. Вернее, «как бы» ко мне. Теперь я понимаю, зачем на самом деле.

Не рассказывать же немцу про купание, ванильного маньяка и милицейскую камеру. Полный бред.

— Да, случаи бывать… Верно, ми иметь другая половина, — признался немец, — но она не со мной. Там, дома.

— Не сомневаюсь. Но мне это и не важно… Я не собираюсь искать обоз.

— Ми… Тоже.

— Для чего же вы приехали? Наших белочек посмотреть?

— Ну, я, — окончательно смутился Вольф. — Просто… Могила деда…

— Понятно. На разведку. Ну, Бог в помощь. Копайте.

Михаил Геннадьевич поднялся и застегнул портфель, оставив карту на журнальном столике.

— Погодите… Ви оставлять мне карта?

— Да, — просто ответил Шурупов.

— Но… Какая доля ви хотеть?

— Долю?.. Хм… По нынешним нашим законам вы не получите даже двадцати пяти процентов. А попытаете присвоить — сядете. Вот и вся доля. Желаю удачи.

— Но… Я не хотеть присваивать… Это ученая ценность… Можно стать знаменитость…

— А что дальше? Любоваться по утрам перед зеркалом? Или требовать льгот? Попасть в учебники? Может быть, знаменитость — это и неплохо. Только она пока никому не заменила счастья. Призрачно все в этом мире бушующем, как поется в одной песне. Всего доброго, Питер. Привет вашему другу Анри. Передайте, что музею его помощь пока не нужна.

Шурупов быстро вышел, оставив в номере ошалевшего немца.

Он немного слукавил. От доли он бы не отказался. Но…

Тогда в парке, прыгнув в снег, он загадал, что хотел бы вернуться в девяносто пятый и исправить ошибку, сделав иной выбор.

И кто-то там, наверху, его услышал. Назад не вернул, но попытаться исправить ошибку позволил. Вот — Арина, вот — клад. Выбирай.

Рисковать Михаил Геннадьевич больше не решился.

А сокрытую правду жизни он найдет и без всяких кладов.

— Ты, Кефир Александрович, — благополучный человек.

— Почему?

— Чем человек благополучнее, тем мельче неприятности, которые его расстраивают. Это не моя мысль, но Шопенгауэра.

— Ни черта себе мелочь! Шопенгауэру легко говорить. У него служебный автомобиль с секретными документами и жетоном не угоняли.

• Предыдущая
• 50/52
• Следующая