Секретные поручения - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 65

• Предыдущая
• 65/108
• Следующая

— И что с этим… Курловым?

— Последнего напарника Есипенко убрали 20 августа, — сказал Вал Валыч, — а 23-го пришел этот. Курлов. Обкатку прошел нормально, потом они сделали удачную ходку в «Пилот» — я даже выдал ребятам премиальные.

— Ну и?.. — нетерпеливо перебил его Хой.

— Вчера он заартачился, — сказал управляющий. — Тот хорек от Фирса… Когда его буцкали на складе, Курлов отказался добивать, впал в истерику. Ираклию в лоб заехал. Хотел убежать.

— Это плохо, — нахмурился директор.

— Парень по колено в говне. Но зайти глубже — боится.

— Ладно. Только это твои проблемы, Валыч. Макни его с головкой или убери… Если твой этот, как его… Курлов возбухнет где-нибудь на стороне, я сам напихаю в твой живот битого стекла. И — все. Не хочу больше об этом слышать.

Вал Валыч сделал непроницаемое лицо: он все понял. И тут же пометил у себя в ежедневнике: «Курлов — расчет 100%». Судьба Сергея Курлова таким образом была решена. «Стопроцентный расчет» у Вал Валыча означал, что Курлов несколькими днями позже будет обнаружен в какой-нибудь компостной яме в одном из дачных поселков под Тиходонском…

— Одну секунду, — сказал вдруг Родик Байдак и открыл глаза.

Хой повернул к нему свое большое серое лицо. После того, как в январе 94-го директор «Визиря» резко бросил пить (он все делал резко, даже брился), белки его глаз окрасились в алый цвет из-за постоянно лопающихся капилляров. А ближе к вечеру веки его припухали и утомленные глаза выкатывались из орбит, что иногда приводило в замешательство собеседников Юрия Петровича Хоя.

— Ну? — спросил Хой, рассматривая Байдака.

Родик даже не моргнул.

— Курлов мой однокурсник, — сказал он. — Я его знаю как облупленного. Пусть работает. Трогать его не надо.

Вал Валыч поднял удивленные глаза от ежедневника.

Мария Афанасьевна Войкова — повар второго разряда кафе «Пилот» — скончалась в больнице «Скорой помощи» утром в понедельник. Обычно в это время — в половине шестого — она выключала пикающий на полу у кровати электронный будильник и начинала свой рабочий день.

Одно время прокурор Степанцов пробовал обращаться к ней по фамилии: «Товарищ Лопатко, зайдите ко мне в кабинет». Звучало комично. У нее было сложное отчество Леонардовна — будто металлические шарики во рту перекатываешь. Степанцов немного картавил, а в таком слове не скартавить было просто невозможно, — так что «Татьяна Леонардовна» тоже не годилось. Просто Таня?.. Нет, слишком фамильярно.

В конце концов был выбран нейтральный вариант: Татьяна.

— В общем, Татьяна, суть такова, — сказал Степанцов, неторопливо перебирая бумаги на своем столе. — Ты знаешь, где кафе «Пилот»?

— Знаю, — сказала Таня. Однажды они с Тихоном обедали там, потом по-быстрому молча «качнулись» в его машине, после чего Тихон уехал к своей жене. Как обычно.

— Там двое неизвестных учинили злостное хулиганство…

— И что? Это же не наша подследственность, — уверенно сказала Лопатко.

Степанцов перестал трогать бумаги и сложил руки перед собой.

— Слушай и не перебивай. Те два молодца во время налета опрокинули кастрюлю кипятка на повариху. Она долго лежала в больнице, а вчера умерла. У нее вдобавок было больное сердце. Тебе предстоит провести расследование.

— А чего тут расследовать? — спросила опытная Таня. — Хулиганство, плюс тяжкие телесные, повлекшие смерть. Подследственность Первомайского РОВД. При чем тут городская прокуратура? Или у нас своей работы мало?

— Да при том, что потерпевшая — теща Лыкова! — раздраженно сказал прокурор. — Она жила отдельно, а теперь у ее доченьки взыграл комплекс вины, и она хочет, чтобы убийц сурово покарали! Поэтому ты и будешь расследовать — быстро, качественно и результативно!

— Вот те раз… Теща областного губернатора работает поваром в кафе?!

— Это как раз признак демократизма, — кивнул прокурор. — Но ты понимаешь ответственность. Если что — с нас шкуру снимут. Ясно?

Обычно он говорил по-другому: «Нам яйца оторвут». Но сейчас такая формулировка не годилась.

— Да уж…

Ей было совершенно ясно, с кого «в случае чего» снимут шкуру.

Прижимая тонкий проверочный материал к груди, Таня вышла из кабинета шефа.

Сегодня она поддела под брюки теплые колготки. Впервые за эту осень. Холодная осень, плюс пронизывающий ветер. Каждый раз в октябре Таня тихо, по-бабьи скучала. Будто целую жизнь прожила, а умирать ой как не хочется… От ушедшего лета она, как всегда, ждала многого — и, как всегда, получила шиш с маслом.

Любви нет, работа опротивела, в уголках рта затаились морщинки. Двадцать восемь лет, двадцать восемь прожитых жизней — она едва успевает провожать их взглядом, как вагоны, проносящиеся мимо на полной скорости. Тот мальчик, Денис Петровский, он ведь на целых четыре года ее младше. А Таня по инерции относится к нему как к ровеснику. Смешно, да? Он симпатичный. И добрый. Наверняка не пресыщен женской лаской. Подруга по университету, Сонька Кижеватова, говорит: «Затащить разок такого теленка в постель — он всю жизнь доиться будет».

Он Тане нравится. Правда. А Сонька — дура, она одного такого теля поймала за хвост, ему всего двадцать три, старший лейтенант, артиллерист. Третий год живут в общежитии, ругаются, старлей каждый вечер напивается, тискает у мусоропровода общажных блядей…

Но раз на раз не приходится. Может, ей больше повезет? Только с кем?

— Он у вас почти симпатичный вышел. Не похож. И губы должны быть толще. Глаза меньше. Нос в крупных порах, на переносице складка, а вверху почти сразу начинаются волосы. От него еще пахло неприятно. Нет, не похож.

Свидетель Лена Давыдова вернула художнику Рулеву плод его кропотливого двухчасового труда.

— Но не буду же я рисовать вам эти поры! — возмутился Рулев. — И этот запах!.. Я не импрессионист в конце концов! Я же вас спрашивал о пропорциях, показывал, вы говорили мне: да, примерно так, да, все правильно!

— А теперь я вижу, что не похоже, — упрямо повторила Давыдова. — И лицо у него не круглое, как здесь, а овальное, и голова похожа на яйцо.

Рулев был первым художником, с которым она общалась в своей жизни. Рулев работал ответственным секретарем в милицейской ведомственной газете «На посту», рисовал макеты и оформлял полосу «Разговорчики в строю», а по мере надобности выполнял для своих учредителей функции приглашенного специалиста по идентификации. У Рулева узкое лицо, желтые, как солома, волосы собраны сзади в пучок. Зубы тоже желтые — от табака. И маслянистые глаза сердцееда. Лена Давыдова твердо знала: стоит только похвалить эти его каракули, и он разденет ее прямо здесь, в полутемном безоконном закутке райотдела. Разденет и проткнет, как протыкают соломинкой пакетик с соком.

— Я бы никогда не узнала его здесь, — сказала Лена Давыдова, показывая на рисунок.

— Почему?

— Потому что не похоже.

Это правда. Рисовал Рулев плохо. Он еще мог кое-как изобразить стакан и яблоко (программа третьего класса художественной школы), у него забавно получались человечки в милицейских фуражках, которыми была наводнена юмористическая полоса «Разговорчики», — но дальше этого гений художника Рулева не простирался. К тому же по вечерам он подрабатывал в рекламном агентстве и испытывал хроническую нехватку времени.

— Елки зеленые, — в сердцах сказал Рулев.

Он снял стеркой овал лица и нарисовал новый, более вытянутый. Глаза уменьшил в два раза и прилепил их почти к самой переносице. Решительно сократил площадь лба. Закруглил и увеличил губы.

— А теперь? — спросил Рулев.

У него длинные и сильные, проворные пальцы. Лена Давыдова не сомневалась, что этот Рулев ставит рекорды по скоростному расстегиванию лифчиков.

— Волосы ниже, — сказала она.

Рулев яростно заработал стеркой и карандашом. Линия лба зависла над самыми бровями.

— Верхняя губа короче. Когда он говорил, у него в уголке рта пузырьки были.

• Предыдущая
• 65/108
• Следующая