Студия пыток - Уэлш Лиза - Страница 54

• Предыдущая
• 54/54

Один из современников описывает этот дом, как заведение «с самой чудесной камерой пыток в Париже».

Хотя не установлено, что именно он имел в виду, называя ее «чудесной».

За окном, на улице, университетские часы пробили час. Где-то, за миллион миль отсюда, пел дрозд.

– Роза сказала вам про фотографии?

– Да. После того, как мы с ней поговорили по телефону, я просмотрел материалы по «Soleil et Desole» послевоенного периода.

Информации о пытках, заканчивающихся смертью, я не нашел. Это место, однако, реально существовало и было связано с сексуальным насилием как раз в то самое время, когда были сделаны ваши снимки, а в Европе исчезали люди.

Вполне может быть, что ваша девушка на фотографии была одной из тех, кто исчез.

– Да, но мы никогда не сможем сказать точно.

– А полиция чем-то помогла?

– Нет. Им пока даже не удалось отследить, где могут находиться люди, которых Маккиндлесс и его сообщник продавали в последнее время. Официально дело остается открытым, но неофициально – нет, шансов нет.

– Тогда вы правы. Мы никогда не сможем сказать точно. Возможно, это и к лучшему. Когда ты ни в чем не уверен, остается надежда.

Этими словами он высказал то, во что верил.

У профессора Свитмэна была назначена встреча в другом конце кампуса. Мы вышли вместе и зашагали по темным коридорам. Шаги наши, эхом отдавались в тишине, поселившейся в университете на пасхальных каникулах. Потом мы вышли на солнце, в профессорский сквер, пахнущий гиацинтами. У часовни праздновали свадьбу. Жених был похож на лихого Лохинвара, а невеста – на белое жертвенное животное.

Подхваченное ветром конфетти опустилось на наши плечи, запуталось в темной шевелюре профессора Свитмэна. Мы прошли мимо крытой галереи, где у недавно вывешенных списков экзаменационных оценок беспокойно толпились абитуриенты.

– Новое поколение, – сказал профессор.

– Да. Жизнь продолжается.

Мы подошли к западному корпусу, и наши тени тоже остановились друг перед другом у входа. Я приготовился пожать ему на прощание руку.

– Знаете что? – Профессор вдруг очень непрофессионально покраснел. – Может, как-нибудь посидим вместе, выпьем?

Я взглянул на его застенчивое, умное лицо и не смог отказать напрямую.

– Давайте. Когда я вернусь из Парижа.

Роза словно прочла мои мысли.

– А почему бы тебе не позвонить Раймонду Свитмэну, когда мы вернемся?

– Может быть.

– Позвони. Он хороший человек – Я кашлянул. – В чем дело? Что, слишком хороший для тебя? Ты мог бы легко его очаровать.

Я ничего не ответил. Мы молча прошли мимо кафе, где доброжелательные европейцы потягивали изысканный капуччино. Роза задержалась перед витриной лавчонки, в которых обычно надувают туристов, показывая на балерину Дега.

– Смотри, эта – вполне.

– Слишком приторно. Семь из десяти.

– Ты старый жалкий зануда. Кстати, как поживают Дерек и Анна-Мария?

– Любовь-морковь.

Кажется, мои чувства отразились на лице, поскольку Роза хмыкнула.-

– Не убивайся. Он все равно слишком молод для тебя. С Раймондом тебе, по крайней мере, есть о чем поговорить.

– Мне и с Дереком есть о чем поговорить. Я обратил внимание на другую картину.

«Смерть Марата». Голова революционера откинута назад. Тело кажется бледным на бордовом фоне, рука безжизненно повисла. Заколот кинжалом в собственной ванне, задрапирован мокрыми полотенцами, которые Давид использовал, чтобы замедлить разложение своей мертвой модели. Мы побрели дальше по мощеным улочкам и вскоре оставили центр города позади. Здесь кафе были попроще и победнее, но обаяния в них было намного больше.

– Я прошу прощения за Джеймса.

– Я тоже. Думаю, наши с ним отношения были обречены с самого начала. Ты можешь представить меня, живущей с законом?

– Возможно.

– Ну все равно шансов уже не осталось. Джим не стал писать в своем отчете о нашей с тобой попытке присвоить деньги, но роману конец. Как же я так опростоволосилась – поверить не могу. Ведь мы могли бы просто купаться в деньгах. Как можно быть такой растяпой…

– Мы оба не подарки.

– Значит, плохо кончим.

– Будем надеяться, что нам хоть понравится.

Тут я понял, что мы добрались до цели, и перестал шутить.

Снаружи дом изменился мало, только над дверью появилась неоновая вывеска «Кафе-бар». Ловко обходя столики, навстречу нам поспешил официант и вытянулся перед Розой. Она подарила ему голливудскую улыбку и заказала два бокала вина.

– Ну и как тебе?

Помещение оказалось совсем не таким, какое я ожидал увидеть: светлое дерево и чистые, современные линии – ни намека на малиновые бархатные драпировки и томных куртизанок.

– Даже не знаю. Мурашки по спине не бегут, если ты об этом.

– Что будешь делать?

– Подожди-ка здесь. Я сейчас.

Подвал служил теперь хранилищем пивных бочек и винных бутылок. Там было сыро, как на кладбище. Я вынул ксерокопии снимков и с бьющимся сердцем подошел к кирпичной стене.

Я на ходу старался придумать какую-нибудь отговорку на случай, если меня здесь застукают, но в голову ничего, кроме правды, не приходило. Я надеялся на чудо. Ведь если пытка или убийство все же имели здесь место, должны остаться какие-то следы, память о преступлении. Крик, застывший в воздухе, эхо ушедшего, заключенное в стенах, словно средневековая кафедральная молитва.

Я ничего не заметил. Фотография могла рассказать слишком мало. Возможно, это и есть то самое место, но я не почувствовал, что добрался до истины. Никаких новых доказательств. Я сел на пивную бочку, склонил голову и не стал сдерживать слез.

– Мне же было небезразлично, – прошептал я, – настолько небезразлично, что я даже попробовал разобраться. Прости, я ведь даже не знал, как тебя зовут.

И я понял, что плачу не только по этой девушке на фотографии. Я оплакивал всех жертв, настоящих и будущих. Я еще раз взглянул на снимки, вынул зажигалку и поджег их, уронил на пол, наблюдая, как они корчатся, превращаются в пепел.

Потом затоптал тлеющую бумагу. Я посидел с минуту в надежде, что мне удастся за кого-нибудь помолиться, потом вытер лицо и побрел обратно в бар.

Роза разговаривала с официантом – он предлагал ей попробовать specialite de la maison. [28]

Я заметил: она слегка разрумянилась, чего уже давно с ней не случалось.

Она задорно склонила голову, уверяя официанта, что подумает над этим предложением.

Вино она уже прикончила. Когда я уходил, мой бокал был почти полон, а сейчас в нем было меньше половины. Я прошел по залу, она подняла голову, и официант учтиво отступил.

– Ты в порядке?

– Да, намного лучше.

– Но выглядишь хуже.

Я улыбнулся. В глубине души я люблю Розу.

– Несмотря на мой вид, я сейчас намного лучше себя чувствую.

Мы вышли из бара и медленно двинулись по мощеным улицам – бесцельно, как туристы. Сверху закапало.

– Даже не знаю, – сказала Роза, вытянула руку и стала ловить ладонью дождь. – В кои-то веки мы добрались сюда из Глазго – и полил дождь.

Но тут был совсем другой дождь. Теплее, мягче – дождь, который поливает цветы и освежает тротуары. Роза обняла меня.

– Ну что, вперед! Мы ведь в Париже. Пошли, найдем приличное место и хорошенько напьемся.

• Предыдущая
• 54/54