Русские понты: бесхитростные и бессовестные - Макфадьен Дэвид - Страница 29
- Предыдущая
- 29/51
- Следующая
В таком сердечном взаимодействии со всем миром, когда в нем просто «растворяешься», некоторые ученые видят так называемый «культурный сценарий» или фундаментальный код, по которому обычно развивается русское поведение. По мнению ученых, сознательно или бессознательно русскоговорящие воплощают идею, что «хорошо, когда люди знают, как человек себя чувствует» — и это обуславливает манеру общения.
Прохожих на улицах российских городков характеризует еще одно культурное отличие. В англоязычной цивилизации эмоции описываются как реакции отдельных частей тела. В России же и русскоязычной среде эмоции захватывают всё тело. Такие фразы, как «здоровый хохот», «душа нараспашку» намекают на желательность раскрыть «сердце [душу], являющееся средоточием страстей, спонтанным, щедрым, экспансивным и импульсивным жестом. Они выражают полное доверие к людям и наивную [т. е. лоховскую!] готовность общаться с ними». [165]Еще раз приходит на ум Рязанов: «Деточкин любил детей. Он не мог поступить иначе». Сам «Деточкин» — средоточие невнятных эмоциональных состояний, рождающихся вне его тела. Его настоящее, истинное самоощущение или поведение растворено в других. Над этим Рязанов и Брагинский вместе тоже иронизировали. Однажды за рулем «Деточкин понял, что ему конец. Ему захотелось закрыть глаза, но он боялся задавить пионеров…»
Центробежность русскости, ее бегство от «одинокой» личности через раскрытие широких просторов души проявляется постоянно на уровне грамматики. Есть конструкции в русском языке, в которых субъект является «получателем» или объектом внешнего воздействия. Он реагирует на ситуацию, неподвластную его влиянию: «Мне было жалко расставаться / Мне обидно это слышать / Грех тебе жаловаться / Слушать тебя больно». По мнению сегодняшних лингвистов, интерпретировать суть этих грамматических форм можно следующим образом: «Я поступаю так, но в то же время это… как бы не я». Старая, добрая версия такого взгляда на вещи обнаруживается в пословице «Моя хата с краю, ничего не знаю»… и ни за что не отвечаю! Я — на обочине, на краю всего происходящего и вне сферы ответственности. [166]Но вместе с тем я во всем. В системе многочисленных событий, где все начинается, но никогда не заканчивается.
Подобные грамматические тенденции выражают или кодифицируют следующие психологические тенденции в носителях русского языка. Вот что русский язык говорит о том, что не подлежит выражению словами — об особых русских чертах:
1. Эмоциональность: русский язык постоянно подчеркивает важность эмоций и их свободного выражения. Он делает упор на «высокую эмоциональную температуру» русского общения.
2. Иррациональность или нерациональность: противостояние так называемому научному мировоззрению, официально провозглашенному Советским Союзом; подчеркивание ограничений логического мышления, загадочности и непредсказуемости человеческой жизни.
3. Низкий уровень самоопределения: ощущение, что абсолютного контроля над собственной жизнью люди не имеют; тяга к фатализму или покорности.
4. «Страсть к морализаторству»; акцент на этические аспекты жизни и борьбу между добром и злом (в себе и в других); тенденция к экстремальным и категоричным суждениям. [167]
Или, можно добавить, тенденция к моральному экстремизму. Это относится к вещам и большим, и маленьким, так как даже русские ласкательные прилагательные транслируют множество таких же больших аффектов: радость, восхищение, интерес, сожаление и т. д. [168]Эти фундаментальные элементы русскости, подчеркнутые или сотворенные самой русской грамматикой, культурой и впечатлениями о себе, вводят в наше поле зрения два неминуемых (и пространственных) ощущения любого человека, оказавшегося перед лицом неизвестности: «Что может случиться?» (шанс) и «Что должно случиться?» (судьба).
Как такие эмоции или ощущения влияют на русское мировоззрение? Языковеды утверждают, что ощущение шанса и чувство судьбы (которой надо «отдаться») до такой степени закреплены в народной философии и обычаях, что проявляются даже в повседневных банальных словах, таких как «авось». «Что такое русское “авось”? В основном оно символизирует мировоззрение, исходящее из того, что жизнь вообще — штука непредсказуемая. Строить планы на будущее не стоит; точно так же не стоит силиться их выполнять. Организовать жизнь по разумным убеждениям нельзя, так как контролировать жизнь тоже невозможно. Единственное, что можно, это довериться судьбе». Отдаться ей, как Надя. Если все выходит так, как я сознательно хотел, то мне просто повезло: «Нельзя переоценивать силу ума, логики или рациональных поступков». [169]Если истина (полный мой потенциал) — в бесконечной возможности, то надо проявлять приверженность вере несмотря ни на что.
Переплетение фортуны с фатумом видно везде в сегодняшней массовой (популярной и поэтому важной) культуре. Обратимся еще раз к сериалу «Зона», так как он касается тех, кто уже потерял право голоса и давно перестал понтоваться по-старому. Первые эпизоды затрагивают действующих лиц, попавших в тюрьму по ошибке или «просто так», по воле судьбы. Поскольку, однако, сериал состоит из 50 серий, постепенно восстанавливается некий кармический баланс. В тесной, многолюдной обстановке бывает просто невозможно уберечь личные пожитки (часы, пиджаки или свадебные кольца): несправедливее некуда. Но воровство становится таким обычным явлением, что со временем понятие собственности подрывается. Ничем не ограниченные, абсолютно неоправданные преступления медленно превращаются чуть ли не в гармоничный инь-ян. Бывшие недруги постепенно принимают неведомые силы за реальность и становятся друзьями.
Режиссер постоянно вводит в сериал черно-белые кадры, снятые в камерах и коридорах по тюремной системе замкнутого телевидения. Кто-то неизменно держит всех под надзором и терпеливо ждет возможности поломать дружбу заключенных. Кто именно, мы не знаем. Источник силы, принуждения и наших шансов неизвестен: он ощущается, но невидим. По словам одного заключенного, это все — продолжение борьбы между «законом и справедливостью». Закон — в погонах. Слово «судьба» упоминается столько раз, что у зрителя складывается впечатление, что тот же закон рано или поздно испытает на себе возмездие истории. Дело в терпении и вере (в возможности возможностей).
Способность хоть что-нибудь в жизни сознательно довести до конца остается, однако, очень спорной. Чувствуется, что ничего не выходит. Припоминается ключевая метафора в начале киноленты «Ночной дозор». Вечная борьба добра со злом, кровавый шаг и отступление: нескончаемая битва на мосту между двух берегов доходит только до мертвой точки:
С незапамятных времен рыцари, называющие себя воинами Света, ловят ведьм и колдунов, истязающих род человеческий. Но однажды на пути воинов Света стали воины Тьмы, и никто не хотел уступить. И начался бой, кровавый и беспощадный. И когда битва дошла до небес, Великий Гесер увидел, что силы равны и, если не остановить бой, погибнут все! И он остановил бой. И заключили силы Света и силы Тьмы договор о перемирии.
Этот принцип кармы (или безнадежная вера в нее) чувствуется с особой силой в русских детективах. В рассказах, ради которых люди спешат домой и отдают им свое драгоценное свободное время. Если и в них ничего не решается окончательно, то почему сыщики не сидят дома и не дожидаются следующей волны космической, кармической справедливости? Зачем фланировать по слякотным кварталам в поиске научных или юридических решающих «ответов», если инстинктивно знаешь — как когда-то пела Алла Борисовна, — что «этот мир придуман не нами»?
Именно поэтому у русского детектива почти всегда есть черты домашнего производства. Любопытно заметить, что в 1990-х в России этот жанр достиг большей популярности, чем другие. Почему? Потому что он построен на сериальности. [170]Читатели испытывают больше сочувствия к героям, старающимся снова и снова расследовать дело. И эпизоды, и старания повторяются. Сыщики и милиционеры стараются… и неизбежно проваливаются, и ничего не решается окончательно. Подобные герои символизируют потенциал и шанс, а не бесповоротность логичных или понтовых решений. Безбрежность философских горизонтов, существующих «с незапамятных времен», — непередаваема: ничего поэтому языком и не передается.
165
A. Wierzbicka. Russian Emotional Expression // Ethos 26/4, 1998, p. 477.
166
I. Levontina, A. Zalizniak. Human Emotions Viewed through the Russian Language // J. Harkins, A. Wierbiczka (eds.), Emotions in Crosslinguistic Perspective. — Berlin: Mouton de Gruyter, 2001, pp. 329–330.
167
A. Wierzbicka. Semantics, Culture, and Cognition. — Oxford: OUP, 1992, p. 295.
168
Там же. C. 412.
169
A. Wierzbicra. Semantic, Culture and Cognition, p. 435.
170
J. Dwyer. The «Knizhnoe Obozrenie» Bestseller Lists, Russian Reading Habits, and the Development of Russian Literary Culture: 1994–1998 // The Russian Review 66, 2007, pp. 295–315.
- Предыдущая
- 29/51
- Следующая