Доктор Данилов в тюремной больнице - Шляхов Андрей Левонович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/49
• Следующая

Сейчас и в гражданской медицине такая же ситуация: молодые врачи после получения диплома по коммерческой линии идут, лекарствами торговать и оборудованием. Я их понимаю, чего там ловить, если и у нас уже скоро то же самое будет. Если всех нас, медиков, массово разаттестуют (это выгодно — экономия), то все сразу же разбегутся кто куда, молодежь вообще приходить перестанет, потому что отсрочку от воинской службы дают только аттестованные должности. Мне-то ничего, я свое, можно сказать, отслужила, могу хоть завтра на пенсию выходить и продолжать работу на гражданке. Обидно будет, если после моего ухода здесь все пойдет вкривь и вкось. Но это будет уже после меня. А может, и не уйду из системы, останусь. Только не начальником медчасти в колонии, а заместителем главного врача в нашей областной больнице. Есть вероятность, что и не заместителем, ближе к делу видно будет. Глядишь, и подполковником еще успею стать.

Я вне службы форму не ношу. Если спросят про место работы, обычно отвечаю, что работаю врачом в воинской части. Однажды по недомыслию отколола номер, явилась в форме на встречу с одноклассниками. Как раз за неделю перед этим я майора получила, еще не успела налюбоваться на новые погоны. Фурор был огромный: все знали, что я работаю врачом, но где именно, для них оказалось сюрпризом. Поболтали, повеселились, пофотографировались на память.

Буквально со следующего дня пошли просьбы и просьбочки специфического характера: помочь двоюродному брату с УДО, перевести мужа племянницы из Саратовской области к нам, на свиданки ездить далеко, передать письмо подследственному в СИЗО и тому подобное. В ответ на вежливо высказанное недоумение я слышала: «Разве тебе трудно? Это же пустяк!», — или нечто подобное. На тусовки одноклассников я больше не хожу, с большинством при встрече не здороваюсь. Точнее, это они отворачиваются, обиделись на меня, бесчувственную и бессердечную дрянь. Ну, и черт с ними, по крайней мере, больше просьбами доставать не станут.

Глава семнадцатая

Запомни сам, скажи другому, что честный труд — дорога к дому

Заявление об увольнении майор Бакланова приняла спокойно: взяла, прочла, поиграла бровями и кивнула, давая понять, что заявление принято и отсчет двух положенных недель начался. Нетрудно было понять, что ей сейчас не до этого. Бакланова с самого утра была какая-то странная: и утреннюю пятиминутку провела как-то скомкано, сейчас не сказала ни слова, даже формально не поинтересовалась причинами, побудившими Данилова к такому шагу. «Заболела или случилось что?» — подумал Данилов, но с расспросами, ясное дело, лезть не стал.

Слухи просочились чуть позже, ближе к полудню, и мгновенно распространились по колонии. Данилову свежие новости принесла медсестра.

— У Хозяина крупные неприятности, — сказала она. — Мне только что Лида рассказала.

— По секрету всему свету?

— Вроде того, шила в мешке не утаишь…

Многие считают, что секрет счастья кроется в умении пользоваться тем, что имеешь, радуясь этому. Как говорил путешественник Филеас Фогг в мультфильме «Восемьдесят дней вокруг света»: «Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое».

Под рукой у полковника внутренней службы Скельцовского было много чего, в том числе и бесплатная рабочая сила. Кто из осужденных откажется поработать на строительстве дачи начальника колонии? Разве что ярый представитель «отрицаловки», не признающий никакой работы, кроме своего преступного ремесла, или же полный идиот.

Во-первых, смена обстановки приятно разнообразит жизнь. Всегда приятно провести несколько недель в бытовке на природе, вдали от изрядно надоевшей колонии. Во-вторых, «отхожий промысел» подразумевает некоторое, весьма приятное, ослабление режима. Полковник Скельцовский был заинтересован в том, чтобы осужденные работали на совесть, поэтому оплачивал их труд. Не деньгами, конечно, где это видано, чтобы начальник колонии своим же зэкам деньги платил? Чаем, сигаретами, пищевым пайком — консервами, колбасой и т. п., хорошим отношением (вплоть до отсутствия препятствий к условно-досрочному освобождению, недаром же висит в колониях лозунг: «Запомни сам, скажи другому, что честный труд — дорога к дому») и даже вечерней порцией водки из расчета «сто грамм на рыло».

При таком положении вещей от желающих поработать не было отбоя, но брали на полковничью дачу далеко не всех, с большим разбором — спокойных, не создающих проблем, из числа тех, у кого срок скоро заканчивается (условно-досрочно или «по звонку»). Само собой, человек, у которого за плечами осталось девяносто, а то и больше процентов срока, вряд ли станет ударяться в бега. Какой смысл получить свободу на три месяца раньше, если она может обернуться лишними пятью годами отсидки? К тому же на даче Скельцовского осужденные без охраны не оставались: заместитель начальника колонии по охране подполковник Незнайко обеспечивал круглосуточную охрану из числа наиболее приближенных сотрудников, умевших держать язык за зубами. Охране, в отличие от зэков, ежевечерних полковничьих ста грамм не полагалось, поэтому приходилось покупать спиртное за свой счет.

Вечером, после окончания трудового дня, на даче наступала полная идиллия. Разводился костер, жарилось на углях что-то вкусное, пеклась в золе картошка, иногда варилась уха, затем все это съедалось, запивалось и все, кроме дежурных, засыпали. Где-то через полчаса засыпали и они… Пастораль. К тому же дача находилась всего-то в тридцати километрах от колонии, поэтому подъехать и проконтролировать ход работ труда не составляло.

Полковник Скельцовский сидел на своем месте прочно, с начальством ладил, подчиненных держал в разумной строгости и потому никаких проблем, связанных с использованием на своем дачном участке труда осужденных, отбывающих наказание в подведомственной ему колонии, не ждал. О проверках, пусть даже и внеплановых, его непременно предупредили бы свои люди из областного управления. Из подчиненных никто копать под начальника не мог, потому что бесполезно и себе дороже.

Разумеется, Скельцовский понимал, что его действия как злоупотребление должностными полномочиями попадают под часть 1 статьи 285 Уголовного кодекса. Они могут наказываться штрафом в размере до восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до шести месяцев, либо лишением права занимать определенные должности, либо заниматься определенной деятельностью на срок до пяти лет, либо арестом на срок от четырех до шести месяцев, в самом худшем случае — лишением свободы на срок до четырех лет. За нарушение режима содержания и порядка конвоирования могли иметь свои неприятности заместители по охране и БОР, но что значили чисто теоретические неприятности в сравнении с хорошим отношением начальника колонии? Ровным счетом ничего, потому что карьера в системе в первую очередь зависит от непосредственного начальства.

Беда, как известно, всегда приходит оттуда, откуда ее не ждут. Соседи у полковника были хорошие. Ими были профессор-уролог из Твери и подполковник из областного «Госнаркоконтроля», когда-то начинавший службу вместе со Скельцовским, уважаемые люди, любители шашлыков, бани и преферанса, не слишком любопытные (разных тайн им по работе хватало выше крыши).

Другим соседом уролога был отставной генерал-майор, срочно ушедший в отставку год назад после скандала, связанного с привлечением военнослужащих срочной службы к ремонту его квартиры на Чистых прудах. Он тяжело переживал свою отставку молча, как и подобало настоящему мужчине и солдату, но от этого становилось только хуже. Ему то и дело снилось последнее место службы — величественное (или помпезное, это кому как нравится) здание главного штаба сухопутных войск на Фрунзенской набережной, откуда его выставили быстро и не очень-то вежливо. Разве можно было отставному генерал-майору смириться с тем, что кто-то из соседей спокойно, систематически и совершенно безнаказанно творит то же самое, только вместо труда солдат-срочников эксплуатирует заключенных?

• Предыдущая
• 45/49
• Следующая